Степан же тем временем подошел ближе к суетящимся и галдящим людям и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— А скажите-ка приезжему человеку, по какой такой причине вы здесь собрались? Что такого интересного здесь показывают?
— Вот наблюдаем, — ответил ему какой-то мужчина. — Ждем…
— И чего именно? — поинтересовался Терко.
— Двенадцати часов. В это время в военный порт должен прибыть корабль. Видите вон там вдалеке порт?
— Ну вижу, — ответил Терко.
— Вот туда он и должен прибыть. Ровно в двенадцать ноль-ноль. И прибудет, можете не сомневаться. Потому что корабль военный, а у военных все строго. У них, если хотите знать, все по часам. Все секунда в секунду!
— Ну да? — не поверил Терко.
— А вы думали! Военные — это не мы с вами, штатские пентюхи! Понимать надо!
— Прибудет кораблик, можете не сомневаться! — вмешался в разговор другой мужчина. — Да притом какой корабль! Говорят, такого нет больше ни у кого в мире! Секретный боевой корабль! Плавучая крепость!
— Скажите на милость! — продолжал удивляться Терко. — А откуда же вам все это известно? Ведь корабль, как вы говорите, военный! Да еще и секретный! Значит, и прибытие его должно быть секретным, я так полагаю.
— Ха! — отозвался один из собеседников. — И что с того, что он секретный? Какие такие секреты могут быть у советской власти от народа? Власть-то народная, разве не так?
— Конечно, так, — поспешил заверить Терко.
— Ну и для чего тогда задавать всякие глупые вопросы? Лучше присоединяйтесь к нам, коль вы приезжий. Где еще вы можете увидеть такое зрелище? Прибытие секретного корабля!
— Слыхали? — едва сдерживая смех, сказал Терко, вернувшись к своим товарищам. — Действительно, какие секреты могут быть у советской власти от народа? Подумаешь, секретный корабль… Что ж, подождем торжественного часа. Тем более что до него осталось, — он глянул на часы, — не так и много. Всего семнадцать минут.
— Да уж. — Богданов изо всех сил старался не расхохотаться. — Придется и нам пополнить радостные ряды встречающих. Ничего другого просто не остается. А то ведь если мы сейчас уйдем, это будет выглядеть подозрительно. Вот, мол, секретный корабль, а они уходят. Спрашивается — почему? Уж не иностранные ли они шпионы? Народ у нас бдительный.
— Кстати о шпионах, — сказал до сих пор молчавший Дубко. — Если корабль, как утверждает народ, и впрямь секретный, то и шпионы должны быть где-то поблизости. Иначе и быть не может.
— И ты туда же! — Жена Дубко, Елизавета, дернула мужа за рукав. — И тебе тоже неймется!
— Да я ничего, — начал оправдываться Дубко. — Это я так, в теоретическом плане…
— Знаю я вашу теорию! — сказала Елизавета. — После нее всегда наступает практика!
— Нет-нет! — запротестовал Дубко. — Только не в этот раз! В этот раз все будет иначе! В конце концов, мы здесь находимся в отпуске, не так ли?
Было похоже, что и Богданов намерен высказаться на эту тему, но его жена Марьяна быстро зажала ему рот ладошкой. Что же касается жены Рябова Айше, то она лишь посмотрела на своего мужа, и этот выразительный взгляд будто припечатал его к месту. Рябов лишь развел руками: дескать, я и не собирался говорить ничего такого.
Между тем приближался долгожданный полдень. Народ засуетился и загомонил на разные голоса. Четверо отпускников-спецназовцев вместе с женами стояли в стороне. Скорее по укоренившейся привычке, чем по необходимости мужчины скользили взглядами по толпе, все примечая, анализируя и делая выводы, что также было привычкой, а не какой-то насущной необходимостью. Какая могла быть необходимость у людей в отпуске? Что им за дело до мирской суеты, да хотя бы и до прибытия сверхсекретного корабля? У отпускников совсем другие заботы. Но тем не менее привычка — дело такое: от нее просто так не отмахнешься, ее по первому же желанию не искоренишь, особенно если ты боец спецназа. Спецназовские привычки, знаете ли, дело особенное.
…Первым молодого человека с фотоаппаратом заметил Терко. Точнее сказать, не заметил, а почуял и уже только потом обратил на него внимание. На первый взгляд этот человек ничем не выделялся. Но это только на первый взгляд. А вот если присмотреться повнимательнее… Во-первых, он вел себя не так, как все прочие: суетился больше всех, то и дело перебегал с места на место, будто выискивал какую-то особенную точку, с которой он мог бы видеть все лучше, чем это видят другие. Во-вторых, у него был в руках фотоаппарат, и это в общем объясняло, почему молодой человек так суетится: ищет наиболее удобное место для съемки. Он явно намеревался запечатлеть момент прибытия секретного корабля. Но дело по большому счету было не в этом. У других зевак также были фотоаппараты. Но это были советские ФЭДы и «Зениты», а у молодого человека — какой-то иностранной марки.
Присмотревшись, Терко понял — это «Пентагон». Степану приходилось держать в руках такой фотоаппарат. Да, весьма недурственная вещица, что и говорить. У «Пентагона» была изумительная оптика, позволявшая отчетливо видеть и, соответственно, фотографировать всевозможные предметы, будто они были совсем рядом. Это, если разобраться, больше был шпионский фотоаппарат, чем любительский.
То, что молодой человек не таился со своим фотоаппаратом, говорило о том, что он достался ему вполне легально. Какими такими путями? Ну мало ли… Допустим, аппарат привез из-за границы какой-нибудь матрос. Привез и продал его этому парню. Или подарил. Все могло быть. Но для чего молодому человеку понадобилось снимать секретный корабль с близкого расстояния? Здесь явно кроется какая-то загадка, и Терко ощущал это всей своей спецназовской душой.
Вдобавок молодой человек с заграничным фотоаппаратом боялся. Да, он боялся! Чего или кого, Терко, конечно, не знал. Но он это чувствовал. Да и по поведению молодого человека это было видно. Определить, как себя чувствует тот или иной человек, боится ли он, беспечен ли, готов ли оказать сопротивление или при первом же удобном случае убежит, — вычислить все это для опытного спецназовца не составляет труда. А Терко был опытным спецназовцем. И он видел и понимал: молодой человек с заграничным фотоаппаратом явно чего-то опасается. Он, если можно так выразиться, находится не в своей тарелке. Или выполняет дело, которое ему отчего-то не хочется выполнять.
А какое дело он сейчас выполняет? Явно готовится фотографировать прибывающий военный корабль. Причем фотографировать с применением сильной оптики, чтобы корабль на фото было видно во всех деталях. Однако по нему видно, что он не хочет этого делать — боится. И вместе с тем не уходит, ждет прибытия корабля. А отсюда напрашивается разумный, можно даже сказать, железобетонный по своей логике вывод: этого молодого человека кто-то заставил сфотографировать корабль, а возможности отказаться у него не было.
А отсюда следовал еще один несокрушимый вывод. Фотоснимки прибывающего корабля нужны вовсе даже не самому молодому человеку, а тому, кто его заставил вести съемку. Из чего, разумеется, следовали закономерные вопросы: кто этот человек и для чего ему нужны подробные фотоснимки корабля?
Озадачившись всеми этими выводами и вопросами, на которые не было ответов, Терко в некоторой растерянности взглянул на Богданова. И тотчас же понял, что и Богданов заметил непонятного молодого человека вместе с его заморским фотоаппаратом. А если заметил, то, стало быть, задался теми же самыми вопросами, что и Терко, и пришел к тем же самым выводам. А коль так, то и Дубко с Рябовым, должно быть, недалеко отстали.
Из всего этого сам собою следовал вывод: здесь что-то неладно. И надо срочно посовещаться. Да, посовещаться, невзирая на протесты жен. Жены, конечно, будут протестовать, возмущаться и имеют на это полное право. Но… Вот именно — но. В этом самом «но» и заключался весь смысл. Без совещания, пожалуй, обойтись было нельзя — этого спецназовские души Богданова, Терко, Рябова и Дубко просто не выдержали бы.
Воспользовавшись тем, что женщины отошли в сторону и затеяли разговор о чем-то своем, женском, их мужья принялись обмениваться короткими репликами.
— Ну? — спросил Богданов.
— Непонятное дело, — ответил Терко. — Нехорошее…
— Да, запашок от этого дела неприятный, — согласился Дубко. — Явственное амбре, ничего не скажешь. Знаем, нюхали…
— Проследить бы за этим фотографом, — сказал Рябов. — Как считаешь, командир?
Сейчас, в данной ситуации, Богданов и впрямь был командиром, а Дубко, Рябов и Терко — его подчиненными. И они готовы выполнить любой приказ Богданова, невзирая ни на что: ни на то, что находились в отпуске, ни на протесты жен и даже на семейные скандалы, которые могли последовать за протестами и на которые жены по большому счету имели полное право. Да-да, несмотря на все это. Протесты протестами и скандалы скандалами, но ведь куда девать нехорошее амбре? Вот в том-то и дело…
— Да, не мешало бы проследить… — несколько растерянно произнес Богданов. — Но ведь…
— Ни слова больше! — перебил Богданова Дубко. — Это мы мигом! Степан, подсобишь мне?
— А то! — ответил Терко.
— Тогда приступаем! — сказал Дубко. — Эх и соскучился же я по настоящему делу! Командир, на тебе самая трудная и ответственная задача: успокоить наших жен и все им объяснить.
— И ни в коем случае не говори им правду! — добавил Терко. — А то ведь все дело нам испортят!
— Попробую, — вздохнул Богданов обреченно.
— Ну тогда мы седлаем коней! — сказал Дубко и вместе с Терко тотчас же пропал из виду, будто оба провалились под землю.
Вскоре вернулись жены. И конечно, сразу же заметили отсутствие мужей.
— А где Степан и Александр? — спросила Ксения Терко.
— Отлучились на минутку, — сказал Богданов. — Скоро будут…
— Значит, отлучились? — с подозрением спросила Елизавета Дубко.
— Отлучились, — повторил Богданов.
— И скоро будут? — уточнила Ксения.
— Ну а куда же они денутся? — как можно увереннее произнес Богданов. — Конечно же, будут! Так, одно пустяковое дельце…