– Всё, всё, закончили! – зло процедила она и принялась быстро одеваться. – Что на платье расселся?! Знаешь, сколько оно стоит?!
Гаврош встал. Он был ошарашен таким оборотом дела.
– Ты же сама… Что случилось? – растерянно выговорил он.
– Что, что! От тебя свиньями воняет, вот что! Прав был отец… Тьфу!
Подхватив рукой туфли, Нинка босиком быстро пошла, почти побежала к дороге.
Ошалевший Гаврош, оцепенев, смотрел ей вслед. Он был убит, размазан по твердой, кочковатой земле. Откуда она взяла свиной запах? Он регулярно, раз в неделю мылся: зимой нагретой водой в тазу, а летом прямо под дворовым душем из выкрашенной в черный цвет бочки… И никто ему не говорил про плохой запах. Ото всех – и родных, и соседей, и знакомых пахло соляркой, бензином, землей, овощами, коровами, лошадями, – тем, с чем они каждодневно имели дело… Да и Нинка раньше, когда они целовались, не замечала никаких свиных запахов, хотя у неё в доме имелся нагревательный котел на мазуте и подаваемая насосом вода из скважины… Может, тогда эти рабочие запахи окружающих были ей привычны, а сейчас, в городе, она привыкла к вот таким одуряющим одеколонам?
Он стоял, прислушивался к своему организму и ощущал себя так, будто хотел запустить в космос подготовленную и заправленную ракету – и неудачно, она упала обратно на землю… И он подозревал, что больше она не взлетит! Идти в село он побоялся: казалось, что все уже знают про его позор и будут показывать пальцами. А если еще не знают, то обязательно узнают: завтра, послезавтра, через неделю… В Яблоневке слухи всегда расползаются по всем домам… Так он просидел до темноты, а потом прокрался к дому Галины, стукнул в окно, вызвал ее на улицу.
– Значит, так, тёть Галь! – солидно сказал он. – Я все обдумал, ты, конечно, права. Оформляйте всё на себя, ведите хозяйство. Уговаривать мать я не буду, но и возражать не стану, уговаривай сама, она тебя послушает. Только есть условие. Я в армию пойду, а вы за ней присмотрите! Так годится?
– Ой, Сереженька, конечно присмотрим! – обрадовалась тетка. – Даже не беспокойся! Может, в дом зайдешь, поужинаем? Да с Вовкой моим мировую выпьете? Он ведь наболтал с три короба, а сам ни в каком десанте не служил и драк боится до смерти! Он ведь и сейчас от тебя спрятался – вбил в голову, что ты его убить хочешь! Это ведь не так, племянничек? Ну, скажи, не так?
Гаврош вздохнул.
– Конечно, не так, теть Галь! Только если мать обидит, пусть не обижается!
– Да что ты, он мухи не обидит!
Сергей повернулся и пошел домой. Там достал свой черный блокнот, вычеркнул одно имя и вписал другое.
А утром поехал в военкомат.
– Куда? – строго спросил дежурный прапорщик за стеклом на входе.
– В армию, – просто ответил Гаврош.
– Повестку давай и паспорт!
– Нет повестки. Отсрочка у меня.
– Так, а чего пришёл тогда?
– Хочу отказаться от отсрочки.
Дежурный посмотрел как-то странно, позвонил по внутреннему телефону и снова выглянул в окошко.
– Давай паспорт! И стой, жди!
Прапорщик записывал его данные в журнал, звонил по телефону, мимо Гавроша проходили туда-сюда озабоченные молодые парни, выходили и входили офицеры и гражданские, какая-то изможденная женщина требовала у прапорщика отсрочку для сына, – словом, шла обычная военкоматовская жизнь, в которую Гаврош хотел влиться, но на него никто не обращал внимания.
Наконец, прапорщик назвал его фамилию, протянул паспорт.
– В пятый кабинет иди!
– Угу, – кивнул Гаврош и, найдя нужный кабинет, постучался и открыл дверь с табличкой «Заместитель военного комиссара Ершов В. П.»
– Это ты от отсрочки отказываешься? – поднял голову дородный, коротко стриженный подполковник с седыми висками. – Ну, давай, рассказывай, что такого натворил, если бежишь в армию прятаться?
– Да ничего не творил, – немного растерянно ответил Гаврош. – И не бегу я. Просто служить время подошло…
Подполковник листал какую-то папку.
– Так у тебя еще год отсрочки! С чего тебя вдруг на службу потянуло?
– Хочу попасть в зону боевых действий! – сконцентрировавшись, выдал он заученный текст.
– Даже так? – подполковник поднял глаза и с интересом посмотрел на призывника. – Почему именно в горячую точку захотел?
– Ну, я это… – Гаврош, не рассчитывавший, что придётся отвечать на такие вопросы, сбился с уверенного тона. – Я свиней колол… А на войне…
– Никакой войны нет! – резко перебил Ершов. – Есть контртеррористическая операция по восстановлению конституционного порядка! И при чем здесь свиньи?! Ты говори, зачем хочешь в зону боевых действий?
Гаврош окончательно растерялся. Он не думал, что так тяжело попасть в армию.
– Хочу быть полезным…
– Чего?!
– Ну, чтоб как в кино…
– Как в кино, говоришь… Ну, ты даешь! Я таких еще не встречал…
Подполковник нажал кнопку на селекторе.
– Слушаю, Лебедева! – ответил женский голос по громкой связи.
– Наталья Андреевна, сейчас к вам подойдёт призывник Гаврин… Выпишите ему направление на ВВК[3], пусть предварительно пока проходит, без анализов. Как пройдёт, результат сразу мне!
– Есть! – ответила Лебедева, и подполковник отбил кнопку на пульте.
– Тринадцатый кабинет! – сказал он.
– Угу!
– Не угу, а есть!
– Есть! – стараясь произвести впечатление, четко ответил Гаврош.
Наталья Андреевна оказалась миловидной женщиной средних лет в белом халате. Она заставила Гавроша раздеться до трусов, послушала легкие, померила давление, вручила бланк направления к другим врачам: хирургу, окулисту и так далее. Пройдя всех по цепочке, он вернулся в тринадцатый кабинет. Лебедева просмотрела бланк с отметками.
– Дай-ка еще раз померю пульс, видимо, ошиблись, когда заполняли…
Гаврош сел и положил руку на стол, заранее зная, что будет дальше.
– Ничего не понимаю, – удивилась врач, посчитав удары. – Ты сегодня таблетки какие-нибудь принимал?
– Нет. У меня всегда редкий пульс. С самого детства. Но это не мешает, я совсем здоровый!
– Одевайся! – не слушая объяснений, сказала Лебедева и принялась писать что-то в самой нижней строке бланка. – Я занесу заключение товарищу Ершову, иди к нему, он тебе все расскажет.
Подполковник был краток.
– Врачи определили, что ты годен по третьей категории. В зону боевых действий не попадешь, но служить будешь. Поздравляю с призывом, Гаврин! Только не напивайся на проводах!
Но никаких проводов Гаврош не устраивал. Заранее договорился с соседом Василием, чтобы тот отвёз его утром на мотоцикле в райцентр. Затемно собрал в пакет мыло, пасту, зубную щетку, смену белья, завернул шмат сала и кусок хлеба… Подумав, выложил сало обратно – как-нибудь в дороге и хлебом перебьется, а в части накормят… Заглянул в комнату матери, положил сало на стол.
– Это ты, Сергей? Чего хочешь?
– Уезжаю в армию, ма, не болей! Тетя Галя говорит: не будешь пить – быстро поправишься!
– Да ты что! Когда я пила? Бывай здоров, сынок!
С кровати мать даже не встала.
Везли их в раздолбанных, давно отходивших свой срок общих вагонах. Почти все призывники захватили с собой водку и самогон, разложили на столиках вареную картошку, яйца и колбасу и устроили поминки по свободной гражданской жизни. Лейтенант и несколько сопровождающих призыв контрактников смотрели на пьянку сквозь пальцы. У них была своя компания, и занимались они тем же самым. Гаврош не пил, и в общем надрывном, тоскливом веселье не участвовал.
Только когда интеллигентного вида очкарик стал петь под гитару, он спустился с боковой полки, пристроился рядом и стал слушать. Песни были жалостливые и соответствующие тематике: как из-за неправильного генеральского приказа ни в чем не повинную роту расстрелял заградотряд, как бегущих с поля боя двух бойцов застрелил комбат, сообщивший потом матерям, что они погибли смертью храбрых, как из-за ошибки разведки артиллерия била по своим… Слушая, он испытывал странные чувства – в душе шевелилось что-то непонятное, и поднималось откуда-то из нутра неведомое, окрашенное горечью светлое осознание героизма и несправедливости. Раскачивался и гремел старый, тускло освещенный вагон, из всех щелей дуло ночным холодом, а Леха с надрывом пел то, что сейчас особенно задевало каждого из слушателей:
– Над нами дождь всю ночь уныло капал
И я, впотьмах обнявши старшину,
Со всеми пел, что дан приказ на Запад,
Хоть нас везли в другую сторону…[4]
– Что это за песня? – спросил он, когда все стали собираться спать, сам удивляясь внезапно проявившемуся интересу.
– Я ее написал, – ответил Леха, зачехляя гитару.
– Это как, из головы?! Не гони!
– Правда.
– Спиши слова, – еще больше удивляясь себе, попросил Гаврош, который никогда не то что не пел, но и не слушал песен.
– Хорошо, – послушно кивнул очкарик. Он выглядел беспомощным и беззащитным, в армии таким приходится туго, и он это предвидел.
Предвиденье сбылось тут же: коренастый, коротко стриженный крепыш согнал его с полки и бесцеремонно занял освободившееся место. Но Гаврош столкнул наглеца на пол, выволок в тамбур и жестоко избил. После этого Леха беспрепятственно, хотя и с некоторой опаской, вернулся на свое место. Да и занятую было полку Гавроша мгновенно освободил долговязый блондин.
А Гаврош долго не мог заснуть, размышляя о том, что люди, совершенно неприспособленные к жизни, обладают некими сверхъестественными способностями и могут сочинять чувственные, будоражащие душу песни, а нормальные люди почему-то этими способностями не обладают.
Они с Лехой попали в разные части Оренбургской области, слова его песни Гаврош потерял, а необычные чувства и новые мысли больше в голову не приходили. Может, оттого, что в армии было не до этого.