– А может, и нападения не было?
– Может. У меня же голова болит, в мозгах путаница…
Участковый воспрянул духом.
– Претензии имеете?
– К кому?
Лейтенант замялся.
– Ну, к кому-нибудь…
– Не имею.
– Тогда я зачитаю, что с ваших слов записал… Гуляя в парке, я упал и потерял сознание, очнулся уже в больнице. Денег и ценных вещей у меня не было, и ничего не пропало. Претензий ни к кому, в том числе и к органам милиции не имею. Все правильно?
– Да.
– Тогда подписывайте, – лейтенант дал ручку, поднес положенный на новую папку бланк с короткой записью, и Гаврош с трудом накорябал внизу подпись.
– Выздоравливайте! – лейтенант быстро направился к двери и вышел. С одним преступлением он уже разобрался, и это радовало!
«Может, деньги эти свиньи забрали… Да они меня и вытащили в кусты… Или Лёху заставили… Да какая разница… Но претензии у меня есть! И большие!» – он снова провалился в тяжелый сон.
В больнице Гаврош пролежал сорок дней. Может показаться странным, но его вылечили, поставили на ноги, и к моменту выписки о происшедшем напоминали несколько шрамов на лице, выбитый передний зуб да периодические головные боли, которые, впрочем, становились все слабее.
– Больше в такие передряги не попадай, – сказал на прощанье лечащий врач – немолодой, добродушный доктор, с небольшими усиками-сопельками, как у Чарли Чаплина, только седыми. – Не напрягайся, походи на реабилитацию, нагрузки надо увеличивать постепенно… Если есть возможность – съезди на море, отдохни, расслабься… Хотя с нервами у тебя все в порядке!
– Спасибо, доктор, – кивнул Гаврош. – Сразу и займусь реабилитацией!
Тот только хмыкнул. Чувствовал, наверное, что у него другие планы. И в этом он не ошибался.
Вернувшись в общагу, Гаврош достал со дна сумки блокнот в черном переплете. Список забитых в армии свиней он перенес сюда, поэтому общее количество уже приближалось к тремстам. Он вписал в конце еще три имени: «Пиджак, Прыгун, Друг Прыгуна». Потом отлистал назад, нашел имена по неоконченным обязательствам. Никитос и Кузнечиха – так он обозначил Нинку Кузнецову – были уже вычеркнуты, а Худой и Чага ждали своего часа.
Он вспомнил, как ночью пришел к Никитосу во флигель, как тот проснулся от скрипа половиц, встрепенулся, включил свет и замер с перекошенным лицом.
– Наполеон, ты?! Ты же в армии!
– В увольнение отпустили, с тобой переговорить, – ответил он, поигрывая штыком.
– Я-то при чём? Я твоего батю и пальцем не тронул! Это Худой и Чага!
– А кто их привел? Один раз поджечь нас, второй – убить, кого сможете?
– Они и предложили… Они сами…
– Видишь, какая ты гнида?! Ты же про пацанскую верность рассказывал, говорил, что блатной кореша никогда не сдаст, наоборот – за него под пули пойдет… Ну, доставай, что у тебя под подушкой!
– Нет ничего! Посмотри сам – ничего нет!
– Тем хуже для тебя…
Гаврош говорил негромко, спокойным тоном, не угрожал и не матерился. Наверное, вначале Никитос думал, что всё обойдется. И вдруг понял, что это не шутки, не пугалки, а серьезная предъява, и сейчас придется держать ответ по полной…
– Я своих позову! – заорал он во все горло, но Гаврош навалился сверху, зажал рот и приставил к груди штык, испивший кровь ста восьмидесяти трех свиней.
Через приоткрытое окно в комнату общежития с улицы лилась доносимая издалека порывами ветра музыка. Не раздражающая. Тихая и печальная, как скрип карусели из детства. На миг она вырвала Гавроша из прошлого, но страшные воспоминания тут же втянули его обратно.
Он вспомнил бешено бьющееся под рукой сердце, вытаращенные в ужасе глаза, выступивший на свиной харе липкий вонючий пот… Он надавил на рукоятку, штык провалился как всегда легко, и обязательство было выполнено, но он довел процедуру забоя до конца, а потом, не оглядываясь, вышел и тщательно прикрыл за собой дверь.
А Нинка… Он уже раздумал мстить ей и, вернувшись, собирался вычеркнуть «Кузнечиху» из списка. Но, наверное, черный блокнот обладал сверхъестественной силой: стоило вычеркнуть лжедесантника дядю Вову Комарова – и тот остался жив! А не вычеркнул Нинку, и она встретила его на тихой и всегда пустынной ночью сельской улице, на которой ни её, никого другого быть не должно… Веселилась в какой-то компании, изрядно выпивши, поссорилась со всеми и, пошатываясь, шла домой. Они столкнулись почти лицом к лицу недалеко от дома разделанного, как свинья, Никитоса… И что ему оставалось делать?
В эту ночь Гаврош почти не спал. Мешала не музыка, а воспоминания о прошлом и мысли о будущем.
Проспав до обеда, он поджарил на сковороде три яйца с помидором, вскипятил чай, позавтракал, направился к остановке и сел в автобус. «Протазана» в Тиходонске знали все. Точнее, все знали бизнесмена Семена Павловича Дергунова – крупного торговца металлом и активного участника в общественной жизни города. Рекламы его фирмы висели повсюду, от ее названия и пошло прозвище, которое ходило в специфических кругах. И Гаврош много раз видел из окна автобуса огромный баннер не стене дома: «ООО “Протазан”» – скупаем металлолом дорого. Бесплатный вывоз цветного лома – от 300 кг, чёрного лома – от 900 кг. Телефон… Адрес…» Ни номера телефона, ни адреса Гаврош не помнил – такие вещи без необходимости люди обычно не запоминают. Сейчас необходимость возникла.
Баннер был на месте, хоть и изрядно выгоревший на солнце. Краска местами облезла, но нужную информацию Гаврош сумел рассмотреть. Оказалось, что офис «Протазана» располагался в здании отеля «Аксинья» на четвёртом этаже. Гаврош отправился туда.
Он дошёл по лестнице до четвёртого этажа и уже приготовился искать среди множества других офисов нужный, как с удивлением обнаружил, что вход на этаж закрыт. На черной металлической двери блестела лаконичная табличка: «Протазан».
«Не слабо! – отметил про себя Гаврош. – Полностью весь этаж заняли».
Домофона на двери не было, но в левом верхнем углу лестничного пролёта Гаврош заметил камеру видеонаблюдения. Глядя в нее, он дважды нажал на кнопку звонка, и почти сразу щёлкнул электронный замок – за посетителем наблюдали. Он вошёл в отделанный деревянными панелями коридор, и дверь за спиной закрылась.
– Здравствуйте! Чем могу помочь? – встретил Гавроша рослый охранник.
Он был одет так же, как и те двое в шашлычной: чёрный костюм, белая рубаха, галстук. Вдобавок в ухо вставлен наушник, от которого витой провод уходил под пиджак, а в руке зажата портативная рация.
– Мне нужен Сысоев Владимир, – сказал Гаврош.
– Вот как?! – удивился секьюрити, привыкший, что посетители приходят сюда к кому угодно, только не к его коллегам. – Знакомый, что ли?
– Ну да. Срочное дело нарисовалось.
– На диване подожди, – перешёл на «ты» охранник. – Сейчас позову, повезло тебе, что он ещё не уехал с шефом! Кто спрашивает?
– Скажи, что мы с ним боксом занимались.
Охранник ухмыльнулся, но ничего не ответил, – развернулся, отошел на несколько метров и поднес рацию к губам. Гаврош сел на обтянутый чёрным кожзамом диван у стены и принялся рассматривать, как плавают между водорослями в круглом аквариуме на подставке-треноге красные и чёрные рыбки.
Минут через пять появился мужчина из «Трех шампуров». Всмотрелся, прищурившись, наморщил лоб.
– Что-то я тебя не помню… Где мы боксировали?
Гаврош встал.
– Да, это я просто так сказал. Полтора месяца назад вы с товарищем были в шашлычной в парке, тогда ещё вас трое быков затронули на выходе, но потом заднюю включили…
– Ну, и?
– Я тогда тоже там сидел, на веранде. В общем, те трое тогда на мне отыгрались за то, что с вами не получилось. Больше месяца в больнице провалялся. Вот, следы остались, – он показал свежий шов на губе и красный рубец на скуле.
– Так от меня-то что надо?
– Хочу у них компенсацию попросить. А то в суд подам! Этот тип в красном пиджаке назвал ваше имя, сказал – знакомы. Подскажите, где их найти?
Сысоев усмехнулся.
– В бойцовском клубе «Мощь и сила». Только… Этот Женька Бобров – отморозок полный, да и дружки у него такие же. Они тебе вместо компенсации еще раз направление в больничку выпишут! И суда твоего не испугаются. Они на всех плевать хотели!
– Ну, попытка – не пытка…
– Смотри, я предупредил.
– Да, спасибо!
– Бывай!
С наступлением темноты к стадиону, на территории которого арендовал спортивный зал бойцовский клуб «Мощь и сила», начали собираться поклонники боёв без правил. Те немногие, кто приехал посмотреть, подъезжали на крутых иномарках прямо к воротам забора, ставили машины на сигнализацию и неторопливо шли через калитку к одноэтажному зданию под трибунами. Участников же и обеспечивающих бои было раза в полтора больше, чем зрителей. И машины у них были попроще, и оставляли они их подальше, на тротуаре вдоль забора, и в раздевалку шли быстрым шагом, чтобы успеть подготовиться к представлению. Впрочем, для них это было не представление, а обычная тренировка.
Они тренировались бы точно так же даже без зрителей. Только тогда им пришлось бы оплачивать аренду зала и зарплату тренера, а так ещё и самим перепадало денег. И неплохо, нужно сказать, перепадало – Иваныч был продюсером от бога, хоть нигде и не учился маркетинговым премудростям. Никто никогда не придумывал сценариев боя, стараясь сделать шоу привлекательней, никто не договаривался лечь под противника… Бились по-настоящему: жёстко и до последних сил, пока обслуга не уносила проигравшего с ринга. Эта естественность и привлекала истинных ценителей боёв без правил. Да, цены кусались. Но и это, в купе с ореолом секретности вокруг проводимых мероприятий, придавало боям особый шарм, позволяло зрителям почувствовать свою исключительность, причастность к тому, что позволено немногим. Вот и слетались взрослые серьёзные дяди с пивными животами посмотреть на доморощенных гладиаторов.
Одетый во всё чёрное Гаврош сидел на корточках под деревом в темноте и наблюдал, как через дорогу от него спортсмены плотно паркуют на обочине свои машины друг за другом и спешно исчезают за калиткой. Он пришёл сюда ещё засветло, чтоб никого не прозевать, и сидел уже долго. Очень долго. Иногда вставал, прячась за стволом дерева, чтобы размяться, переминался с ноги на ногу…