— Вот видишь! Может быть, это она.
Глаза Икари сверкнули.
— Ну и ну! Может, и мне попробовать получить пулю в колено?
Хомма едва не выдал что-то ядовитое, но смолчал, вспомнив о том, кому обязан своими догадками. Да, женщины совершают преступления не только на почве эмоций. Да, времена изменились… И он это понял благодаря «Сёко Сэкинэ».
Она украла чужие документы, выдала себя за другую женщину, а когда обман едва не раскрылся, пренебрегла предстоящим замужеством и скрылась. Что было у неё в прошлом, какого будущего она для себя желала — этого он пока ещё не понимал, но ему было ясно, что ею движет не любовь, не мужчины, не страсти.
Она превратилась в Сёко Сэкинэ не для того, чтобы выйти замуж за Курисаку. Отношения с Курисакой завязались позже, когда она уже взяла чужое имя и соткала свою жизнь из обмана.
Однако стоило обнаружить одну её оплошность, как она, нисколько не заботясь о чувствах покинутого Курисаки, не сожалея о недоумевающих коллегах по фирме «Имаи», просто исчезла.
«Ей что-то угрожает», — думал Хомма. И пожалуй, можно было сказать ещё точнее: она в бегах. Он не знал ещё, что именно неотступно преследует эту женщину, от чего она спасает свою жизнь. Но разум её лихорадочно работает, а чутьё обострено до предела.
И конечно же, она действует в одиночку. Это Хомма тоже понимал. Она одна. Она одинока. Нет ни одного человека, чью душу она боялась бы ранить, и нет никого чьим советам она могла бы следовать.
Оборвёшь яркие обои в цветочек — а там железобетонная стена. Её нелегко пробить и невозможно снести. Вот такая железобетонная воля к жизни.
Но она хочет выжить одна. Такая уж это женщина. Может быть, лет десять назад таких ещё не было?
— Да, устарели наши понятия… — пробормотал Икари.
Чуть-чуть разминувшись с Икари, который уже ушёл, домой вернулись Исака и Сатору.
— Не нашли. Мы не нашли Склероза, — с отчаянием в голосе произнёс Сатору. — Неужели он уже мёртвый? Но дядя Икари говорил, что если бы мёртвый, то уборщики или санитарная станция знали бы об этом, ведь это их работа…
— И что вам там сказали?
— Сказали, что нет, у них не было собаки, которая по описанию походила бы на Склероза, — ответил Исака. — Заботясь о мальчике, он старался выбирать слова. — Он ведь был совсем простодушный пёс… Ехал, к примеру, кто-нибудь на машине, заметил его на тротуаре, да и подумал: «Какой славный! Возьму себе!» — так и увезли, наверное…
Сын отвернулся к стене и молчал. Хомма и Исака переглянулись.
— Папа… — начал тихо Сатору, — там столько собак…
«Ох, тяжёлый разговор», — подумал Хомма. Он понял, что сейчас будет задан вопрос, на который ему очень трудно ответить и как отцу, и просто как взрослому человеку.
— Папа, а всех этих собак убьют? Почему люди их выбрасывают? Зачем такие люди заводят собаку?
Исака опустил голову и потирал лоб, весь вид его говорил: «Искать пса помогу, а отвечать — увольте…»
— Почему люди так поступают… — начал Хомма. — Я тоже не знаю почему. Я их не понимаю, и никто из моих знакомых не понимает. Но если лично мне такой негодяй попадётся, я непременно постараюсь что-нибудь сделать. В одиночку я могу только это. Мне очень жаль…
Исака наклонился и постарался заглянуть в лицо Сатору:
— Тётя Хисаэ ведь сказала тебе? На свете много дрянных людей. Те, которые заводят пса, а потом не хотят за него отвечать и выбрасывают, — дрянь, а не люди. — Он легонько подтолкнул мальчика в спину. — Надо руки помыть. А потом я тебе ванну приготовлю, ладно? Ты сегодня устал.
Сатору нехотя повернулся и вышел из кухни. Мужчины, не сговариваясь, вздохнули.
— Я тоже не могу ходить в такие места, как эта санитарная станция, — признался полушёпотом Исака. — Извините нас, пожалуйста…
— Да я не об этом, ведь там действительно очень много собак. Так тяжело смотреть на это…
Исака уже направился к кухонной раковине, как вдруг остановился:
— Чуть не забыл!
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака фирменный конверт фотоателье:
— Мы уже стояли в дверях, а тут — звонок. Мол, готово увеличение фотоснимка. Нам же надо было на санитарную станцию, а это ателье как раз по дороге, вот я и забрал снимки. Вам, думаю, тяжело специально за ними идти…
Да ведь Хомма совсем забыл! Забыл про тот поляроидный снимок. Не надеясь на то, что фото сможет стать важной уликой, он просто выкинул его из головы.
— Выручили так выручили, ведь я было запамятовал.
Пока Хомма открывал конверт и доставал снимки, Исака рассказывал:
— В ателье предупредили, что оригинальный снимок не в фокусе, поэтому при увеличении, наоборот, становится видно ещё хуже, они сделали максимально возможное увеличение.
В руках Хоммы был снимок размером приблизительно в две трети стандартного формата В5. Увеличен был дом коричнево-шоколадного цвета.
Увеличение снимка ничего не изменило. Как и сказали в ателье, изображение стало ещё менее резким. На фото был только дом, две женщины перед ним и тусклое пятно света от прожектора.
И тут Хомма кое-что заметил. Может быть, показалось? Он полез в стол и достал лупу — Сатору получил её в подарок от какой-то фирмы во время рекламной кампании. Разглядывая снимок через лупу, Хомма убедился, что ошибки нет. Но разве такое возможно?
— Что там? — поинтересовался Исака.
— Вы бейсбол смотрите, Исака-сан?
— Смотрю, как же.
— На стадионе?
— И на стадион хожу. В Токио и окрестностях почти на всех больших стадионах бывал.
Услышав это, Хомма оживился:
— А приходилось ли вам встречать такой стадион, чтобы освещение на нём было направлено «наоборот», то есть чтобы прожектора светили не на бейсбольное поле, а вовне?
— Это как же? — От удивления Исака часто-часто заморгал, потом достал очки и, водрузив их на нос, принялся разглядывать фотографию.
Хомма пальцем указал на прожектора:
— Вот видите? Это ведь освещение стадиона?
— Вообще-то, похоже.
— Значит, дом стоит совсем рядом с бейсбольным полем, так ведь?
— Так получается…
— Теперь смотрите внимательно. Вы заметили? — Хомма указал пальцем на прожектора. Они получились на фотографии всего лишь маленькими блёклыми пятнышками в верхнем левом углу. — Я впервые обратил на это внимание после увеличения снимка. Ведь эти прожектора освещают дом, не так ли? Это значит, что они не могут быть повёрнуты на поле. Ведь дом не может стоять на бейсбольной площадке!
Это была чистая правда. Прожектора освещали дом шоколадно-коричневого цвета.
Исака уткнулся носом в фотографию, чтобы разглядеть получше.
— А ведь верно! Так и есть.
— Вы слыхали про такое бейсбольное поле?
Не сводя глаз с фотографии, Исака отрицательно покрутил головой. Потом медленно произнёс:
— Хомма-сан, ведь бейсбол — это…
— Вы уж извините, я бейсболом не интересуюсь, а что?
— Вот именно, не интересуетесь, — кивнул Исака, — потому что если бы вы видели настоящие прожектора на бейсбольном поле, то вам ясно было бы, что это за работка — повернуть их в другую сторону.
— Да? Неужели до такой степени…
— Освещают всегда именно поле, а иначе и смысла нет. Уж если бы их повернули…
— А я-то думал, они крутятся… — озадаченно признался Хомма.
Исака рассмеялся:
— Если бы такие чудесные прожектора где-то появились, об этом сразу же сообщили бы в новостях. В парке Мэйдзи-дзингу так темно идти после матча, что зрители бы только приветствовали, если бы прожектора повернули и посветили им под ноги.
Хомма положил фотографию на стол и стоял, почёсывая затылок. Ведь загадочное изображение на снимке отражало нечто реально существующее, уж в этом сомневаться не приходилось.
— Надо же, отвёрнутые прожектора… — Исака всё ещё пытался это как-то осмыслить.
13
Когда Хомма позвонил в бар, чтобы уточнить адрес, женский голос на другом конце провода проинструктировал его, какими переулками следует идти от «площади с паровозом» перед станцией «Синбаси». Там выставлен самый настоящий паровоз марки С11, и площадь перед выходом к парку Хибия стала популярным местом встреч, хотя, конечно, этому паровозу далеко до памятника собаке Хатико в Сибуя.
Бар «Лахаина» по-прежнему существует. За десять лет в нём ни разу не сменился ни владелец, ни «мама» — распорядительница бара, которая привечает гостей. Это не без гордости сообщил Хомме по телефону женский голос. Он тогда сразу подумал: «Повезло!» Подобные заведения, как правило, недолговечны, и он отлично сознавал, что, хотя прошло всего лишь два года, вполне могло поменяться и название бара, и персонал.
Похоже, что адвокат Мидзогути замолвил за Хомму словечко. Администратор его конторы Саваки (это она разговаривала по телефону с Хоммой) на все расспросы про Сёко Сэкинэ отвечала вполне дружелюбно. Когда Хомма записал по порядку всё, что от неё услышал, картина получилась следующая:
Март 1983 года
Приезд в Токио, поступление на работу в «Торговую корпорацию Касаи».
1984 год
Приблизительно с лета начинают расти долги кредитным организациям, Сёко переезжает из общежития для сотрудников фирмы «Касаи» в апартаменты «Касл Кинситё».
Апрель 1985 года
Сёко начинает, помимо службы в фирме, подрабатывать в баре «Голд» в Синдзюку.
Весна 1986 года
Чрезмерные нагрузки переутомили Сёко, с осложнением после простуды она попадает на десять дней в больницу, долги растут.
Январь 1987 года
Кредиторы требуют возврата долгов, Сёко уходит из фирмы «Касаи».
Май 1987 года
Сёко заявляет о своём банкротстве и начинает процедуру его оформления, переезжает из апартаментов «Касл» на квартиру к Фумиэ Мияги, которая вместе с ней работает в баре «Голд».
Февраль 1988 года
Сёко объявлена банкротом и освобождена от долговой ответственности, она уходит из бара «Голд» и устраивается в бар «Лахаина» в Синбаси. От Фумиэ Мияги она переезжает в «Кооператив Кавагути».