– Вы хороший солдат, майор. Так и действуйте!
– Господин генерал-майор, на связи капитан Вайсер. У него есть срочное сообщение.
– Давай его сюда, – сказал комендант, взяв телефонную трубку. – Что у вас там, капитан?
– Русские прорвали внешнее кольцо обороны города. Теперь все западные крепости находятся в окружении.
– Сделайте вот что. Сконцентрируйте все силы, попытайтесь прорвать окружение и выйти к линии фронта. Вам все понятно?
– Так точно, господин генерал-майор! Разрешите приступать?
– Приступайте!
Не прошло и двух минут, как в ночном небе одновременно вспыхнули два десятка осветительных ракет. Парашюты раскрылись, и факелы полыхнули невероятно ярко. Стало светлее, чем в самую ясную погоду. Парашюты, подвластные воле ветра, медленно сносились прямо на позиции русских. Теперь немцы хорошо видели малейшие неровности рельефа, различали места, где могли бы разместиться наблюдательные пункты русских, их орудия, спрятавшиеся в тени, танки, затаившиеся у стен домов, и пехоту, двигавшуюся цепями в сторону осажденного города.
Следом, не давая наступить мраку, в воздух взлетели еще несколько десятков осветительных мин. Заряды, заложенные в металлические корпусы, разорвались почти одновременно. Освобожденные парашюты с подожженным осветительным составом на какое-то мгновение застыли в воздухе, а потом стали плавно продвигаться к русским траншеям.
Мгновения, как это часто бывает на войне, превратились в вечность. Поле сражения запечатлелось в стоп-кадре. То, что еще секунду назад двигалось, теперь застыло и будто умерло, чтобы с наступившей темнотой воскреснуть и двинуться далее.
Немецкие пулеметы и полевая артиллерия немилосердно молотили по застывшим телам, по двигавшейся технике. Бойцам оставалось только как можно крепче вжиматься в землю, прятаться за укрытия, скрываться на дне воронок, зарываться в землю и ждать прицельный ответ нашей артиллерии.
Она ударила в тот самый момент, когда вдруг почти разом потухли осветительные мины, и все пространство окунулось в еще большую темноту, ставшую настолько плотной, что ее можно было почувствовать на ощупь. Снаряды вырвались из тыловой глубины и понесли свою разрушительную начинку в сторону города-крепости.
В воздухе сделалось тесно от летящих снарядов. Эти осколочно-фугасные, зажигательные, бронебойные монстры изрыли землю до такой степени, что в ней вряд ли могло уцелеть нечто живое. На второй линии немецких окопов дважды прозвучали взрывы и поднялись черные тяжелые клубы дыма. Были подбиты два танка, вкопанные в землю.
Близ городской ратуши, острый шпиль которой протыкал ночное небо, пару раз ярко полыхнуло. Снаряды угодили в склад горюче-смазочных материалов. Пахло сгоревшим порохом и горящей человеческой плотью. Этот удушливый смрад забивался в носоглотку, не позволял дышать, пропитывал одежду, вязким комом становился поперек горла.
Это была не просто дуэль немецкой и советской артиллерии. Шел жестокий, не признающий никаких правил бой на взаимное уничтожение, где не оставалось места ничему живому. Бронированное железо ломалось как сухие ивовые прутья, рвалось, как фольга, и вспыхивало, как порох. Борьба нервов, противостояние характеров. Кто кого переупрямит, истребит самым страшным образом. Обе стороны напрочь лишились инстинкта самосохранения, обстреливали передний край друг друга, били глубоко по тылам и ни на секунду не уменьшали интенсивность огня.
В свете вспыхнувших ракет было заметно, что немецкая пехота продвинулась вперед, попыталась контратаковать передовые позиции Красной армии. На окраинах восточной части немцы вклинились в отряд, штурмующий их укрепления, сошлись в рукопашной схватке с советскими бойцами, а затем также внезапно отошли, оставили на земле тела погибших.
Беспощадная артиллерийская дуэль тоже вдруг закончилась. Похоже было на то, что обе стороны будто бы исполняли взаимную договоренность.
Земля, покалеченная разрывами, изрытая тоннами раскаленных осколков, щедро политая свинцом, слегка дымилась. Все живое, что могло бы двигаться, дышать, должно было быть убито и разорвано на части. Но уже при следующей вспышке осветительных ракет советским и немецким наблюдателям стало заметно кое-что чертовски интересное. Там, где совсем недавно все вроде бы было уничтожено, побито и сожжено, вдруг возникло движение. Уцелевшие красноармейцы, набравшиеся смелости и преисполненные боевого азарта, прячась за укрытия, двигались на немецкую сторону, откуда какую-то минуту назад несмолкаемо тарахтели пулеметы, очереди которых разрывали наступающих бойцов в клочья.
Контратака немцев была отбита. Пришел черед русской пехоты!
Глава 8Ударить тремя залпами!
Прохор Бурмистров укрылся в сторожке и рассматривал в бинокль кладбище. Понемногу рассветало. Звезды, дырявившее темное небо, постепенно стали меркнуть. Скоро полоска света, все более проявлявшаяся на горизонте, поднимется еще выше и отнимет у ночи робкие агонизирующие сумерки.
Бледнеющее небо выглядело чистым, без единого облачка, каковые в этих местах не редкость. Поднимающееся солнце розоватым матовым отблеском слегка подсвечивало верхушки деревьев, длинной лентой растянувшихся вдоль поля.
Морозец в Западной Пруссии редкий гость. Сейчас он проявлял характер, слегка пощипывал оголенные ладони, сжимавшие бинокль. Если бы не война, то Прохор мог бы полюбоваться восходом, но сейчас ему было не до красот. До восхода солнца его батальон должен был закрепиться на старом кладбище, между фамильными склепами, высокими обелисками и гранитными фигурами, застывшими в скорбной немоте.
Со стороны центральной аллеи по штурмовой группе, закрепившейся в разрушенных домах, яростно колотили многочисленные немецкие пулеметы, укрытые за высокими надгробьями и гранитными крестами. Непрекращающееся тарахтенье заполнило все старинное кладбище. Может, это покойники восстали из могил и решили дать жестокий отпор наступающей Красной армии?
Какая только чертовщина не полезет в голову, когда не можешь даже поднять ее из-за роя пуль! Тут в кого угодно можно поверить, хоть в дьявола, хоть в бога. Даже не знаешь, кому из них следует кланяться усерднее.
Немного западнее, где закрепился штурмовой батальон, горбатилось серое каменное одноэтажное сооружение, не то склад, не то церковное служебное помещение. В нем засели три немецких пулеметных расчета и батарея, состоящая из четырех пятидесятисемимиллиметровых орудий. Они угощали укрывшихся красноармейцев несметным количеством раскаленного железа, щедро поливали свинцом, пытались потеснить, заставить покинуть кладбище.
Штурмовая пехота в долгу не оставалась и яростно огрызалась на злобную брань. Красноармейцы били по стенам и окнам здания из полковых пушек, предпринимали все возможное, чтобы прогнать оттуда гитлеровцев, засевших в нем.
Майор Бурмистров посмотрел в глубину кладбища. Близ широкой мраморной плиты, щербатой от погодных невзгод и ударов пуль, он тут же увидел немца, яростно палившего из «МГ‐42». Гибкая металлическая лента, словно живая, слегка изгибаясь, ползла к затвору. Второй номер аккуратно придерживал ее.
«МГ‐42» – вещь очень даже серьезная. Такой пулемет в одну секунду может убить двадцать пять раз. Красноармейцы вполне заслуженно прозвали его косторезом, а наши западные союзники – циркулярной пилой Гитлера. Во всяком случае, на расстоянии в пару сотен метров очередь, выпущенная из такой штуковины, срезала траву так же ровно, как если бы по ней прошлась газонокосилка.
Первый номер пулеметного расчета неожиданно приподнялся, глянул в сторону, отыскал там какую-то подозрительную тень и немедленно дал по ней длинную очередь.
Опытный гад! Такого просто так не возьмешь.
Осколочно-фугасные мины с душераздирающим свистом ложились совсем неподалеку от огневой точки, но не причиняли пулеметчикам вреда. Мешки с песком принимали на себя горячие осколки.
Притулившись стеной к собору, стояла высокая колокольня. С нее, разбивая мраморные могильные плиты в крошки, дубасили еще два точно таких же пулемета, не давали красноармейцам возможности продвинуться к площади.
Рядом с майором Бурмистровым находился телефонист, простоватый малый в старенькой ушанке с поцарапанной звездой, отслужившей уже не один срок. Из-под нее высовывалась узкая полоска бинта, перепачканного кровью.
Командир инженерно-саперного штурмового батальона взглянул на него и приказал:
– Соедини меня с Федоровым, командиром батареи.
– «Тюльпан», вас вызывает «Ворон»! «Тюльпан», вас вызывает «Ворон»! – попытался телефонист перекричать шум боя. – «Тюльпан» на связи, товарищ майор.
Прохор Бурмистров немедленно взял трубку и спросил:
– Капитан, ты собор видишь?
– Вижу, товарищ майор, – немедленно отозвался командир батареи.
– Возьми от этого ориентира градусов на тридцать левее. Пулеметчик там настырный. Житья не дает, все подходы контролирует! Накрой его, да покрепче!
– Сделаем, товарищ майор, – тут же заявил капитан.
– Потом ударь на три часа, в одноэтажное здание из всего того, что имеешь про запас. Там спрятались четыре орудия калибра пятьдесят семь миллиметров и три пулемета. Мешают нам эти гады, никак не дают поближе подступить. Потом долбани по колокольне, только поаккуратнее, не развали ее. Она нам еще пригодится в качестве ориентира и наблюдательного пункта.
– Понял вас, товарищ майор, – ответил на это командир батареи. – Ударим из всех стволов, как и требуется.
– Поработай по ним минут пятнадцать, а дальше наша очередь. Конец связи!
Немцы будто бы почувствовали неладное и усилили огневой натиск, показали сразу несколько минометных точек.
«Они наверняка не останутся без внимания командира батареи. Парень он опытный, не первый год воюет, понимает, что к чему. Обижать его подсказкой не следует», – подумал майор Бурмистров, прильнул к окулярам бинокля и принялся внимательно наблюдать за первым номером пулеметного расчета, выпускавшим из-за гранитной плиты длинные о