череди.
В рассеивающемся предутреннем сумраке он отчетливо рассмотрел его молодое хищное лицо с твердым взглядом. Именно такие лица немцы любят изображать на своих агитационных плакатах, восхваляющих деяния Третьего рейха. На каске нарисованы угловатые руны древних германцев.
Командир инженерно-саперного штурмового батальона знал, что этот парень будет воевать до последнего патрона. Плен ему тоже не грозит. Он будет расстрелян на месте. Наверняка пришел в СС из «Гитлерюгенда», мечтал о воинской доблести и славе. Теперь даже не подозревал, что живет на свете последние пять минут. В двух километрах на юг от местоположения пулемета советские артиллеристы поспешно вносили коррективы в свои вычисления, чтобы смешать тела обоих фашистов с костями тех людей, которые были похоронены здесь пару столетий назад.
Вскоре послышался свист артиллерийских снарядов, и несколько взрывов кучно перепахали то место, где лежали пулеметчики. В воздух поднялись комья земли, пыль, во все стороны разлетелись булыжники, какое-то шмотье и еще нечто такое, что совсем недавно являлось людьми.
Гранитной плиты уже не было. Вместо нее зияла глубокая воронка с развороченными камнями.
Среди густо растущих деревьев, гранитных и мраморных памятников, рядом с фамильным склепом, напоминавшим шатер, майор Бурмистров видел минометчиков, укладывающих между могилами ящики с боеприпасами в аккуратные ряды. Никто из них даже не подозревал, что в это самое время советская артиллерия уже навела на них стволы, и наводчики в спешке, чтобы не упустить желанную цель, устанавливали поправки. Грохнул слаженный залп. Взрывная волна раскидала по сторонам минометную прислугу, поломала памятники, стоявшие рядом, и вывернула с корнем сосну, стоявшую неподалеку.
Минут пятнадцать с обеих сторон продолжался усиленный огневой бой. Он то неожиданно затихал, следуя каким-то таинственным законам войны, то вдруг набирал силу. Грохотали минометные и артиллерийские залпы. Там, где прежде была чернота, вдруг неожиданно возникали всполохи огня. В носоглотку майора лез едкий запах пороховой гари.
До начала следующего рывка оставалось десять минут. Его батальон пойдет первым. За ним двинется пехота, и уже потом подтянется артиллерия.
Все было готово для решительного броска. Каждый боец батальона знал свою роль.
Задача состояла в том, чтобы зацепиться за угол кладбища, с которого открывалась прямая серая лента дороги. В действительности это была длинная цепь воронок и колдобин, наскоро присыпанных щебнем, песком и каким-то металлическим хламом, тянущаяся в сердцевину города.
В нескольких метрах от Бурмистрова залег Михаил Велесов. Он учился быстрее, чем это можно было предположить. Конечно, этот парень и раньше был не без способностей, схватывал буквально все на лету. Учеба ему всегда давалась легче, чем другим. Однако в этот раз он буквально превзошел самого себя, четко исполнял свои обязанности, был фактически начальником разведки батальона, хотя такая должность никакими нормативными документами не предусмотрена.
Человек очень быстро соображает, когда в опасной близости от него пролетает свинец или сталь. Встреча с такой штуковиной не сулит ничего доброго. Дальше забвение, пустота.
Подразделение Михаила закрепилось в четырех разрушенных домах, создало плацдарм для всего штурмового батальона. Разведчики принимали огонь на себя, выявляли самые опасные огневые точки, уничтожавшиеся артиллерийскими залпами. У Михаила определенно имелись незаурядные военные способности. Вот кому следовало идти в пехотное училище. Глядишь, завершил бы войну с большими звездами на погонах.
– Что в северо-западном секторе кладбища? – спросил Бурмистров.
– Там фрицы малость послабее, пехоты у них поменьше, – ответил Михаил. – Пулеметы стоят на пересечении главной аллеи и третьей, а еще по всей длине четвертой.
– Есть еще один пулемет в самом углу северо-западного сектора. Нам нужно двигаться именно туда. Ты готов? – спросил Бурмистров и посмотрел на друга.
Капитан Велесов спокойно выдержал тяжеловатый взгляд майора, утвердительно кивнул и ответил:
– Да.
– Поднимаемся в атаку, как только погаснут ракеты, – заявил Бурмистров.
– Помню, – сказал Михаил.
Командир батальона едва заметно улыбнулся. В глазах Велесова, полных решимости, он заметил тусклый блеск свинца. Это уже хорошо. Столь сильное чувство даруется далеко не каждому. Значит, он поднимется, побежит, не остановится, когда навстречу ему будут лететь пули, станет действовать решительно, когда на его пути предстанет немец. Тут или ты его, или он тебя! Главное – успеть добежать до ограды, а там уж как судьба рассудит.
– Нас будут прикрывать батарея и танк, – проговорил комбат.
– Уже хорошо. – Губы друга тронула робкая юношеская улыбка, хорошо знакомая Бурмистрову со студенческой поры.
Неожиданно на город лег плотный туман, видимость значительно ухудшилась. При штурме такая непогода только на руку. Багровые стрелы на горизонте, так радовавшие глаз майора, как-то неожиданно потускнели. Скоро они исчезнут начисто, не оставив и отблеска.
Артиллерийская перестрелка не стихала, наоборот, все более набирала силу. Значимо и басовито бабахали гаубицы, в их слаженные залпы разрозненно и звонко вклинивалась пальба дивизионных пушек.
Майор Бурмистров вытащил ракетницу и трижды выстрелил. В сереющее небо, разрезаемое трассирующими пулями, со слабым характерным треском взлетели зеленые ракеты, оставляя после себя длинные белесые расползающиеся хвосты. Они возмущались по-змеиному, будто бы были на что-то рассержены, разбрасывали огненные искры, пролетели над немецкими позициями и потухли где-то в глубине кладбища, среди разросшегося чахлого березняка. Недовольно затарахтела немецкая зенитка на полугусеничном ходу. На какое-то мгновение островерхой громадиной высветился костел, а потом сгинул во мраке вместе с деревьями, окружавшими его.
С первыми залпами батареи, ударившей по тылам немцев, бойцы штурмового батальона поднялись и ускоренным шагом, но не бегом, так, чтобы не сбить дыхание, двинулись прямо на пулеметы. При этом они прятались за стволы деревьев и могильные памятники. За ними, громко матерясь, крича, перебарывая собственный страх, поспешили солдаты стрелкового полка.
Майор Бурмистров старался не отставать от первой цепи, бежал, прижимая автомат к груди. Тяжелый стальной нагрудник не давал ему возможности вздохнуть полной грудью, значительно затруднял движение. Через полторы минуты он должен был достичь ограды старинного кладбища, затеряться среди могил и памятников.
Не думая о пулях, напоминавших о себе коротким свистом, майор устремился по дороге, на которой недавно кипело сражение. Он мимоходом отметил, что проскочил мимо сгоревшего танка, черного от копоти, благородно принявшего покореженной башней ворох осколков мины, разорвавшейся неподалеку.
Немного впереди, слежавшиеся, присыпанные землей и комьями смерзшегося снега, вповалку лежали убитые. Двое были немцы, а вот кто третий, в разодранной прогорелой одежде, не разобрать.
Майор Бурмистров вдруг поймал себя на том, что кричит вместе со всеми, до хрипоты. Он срывал голос и не слышал его, как и пальбы, прижимавшей немцев к земле. Он подчинялся безумной отваге боя, стрелял на ходу по всему живому, что вдруг вставало на его пути.
Вдруг Прохор увидел, как прямо из земли возникла цепь солдат в ненавистных немецких касках. Командир инженерно-саперного штурмового батальона всецело подчинился рефлексам, приобретенным за годы боев. Они заставляли его стремительно отскакивать в сторону, прятаться за укрытия, преодолевать препятствия, нападать, бить, колоть. Он пальнул короткой очередью в очередную живую мишень и побежал в глубину немецких позиций, увлекая за собой бойцов.
Майор понимал, что немцы стреляли ему в грудь, в голову. Однако пули, которые должны были поразить его, почему-то проделывали какую-то замысловатую траекторию, со свистом пролетали мимо или задевали кого-то другого. Неожиданно у Бурмистрова возникло ощущение, что его не убьют. Во всяком случае, не в этот раз. Здесь и сейчас наличествовало нечто такое, что укрывало комбата от множества осколков и пуль, летевших в него. Вдруг он обнаружил, что бежит одним из первых, обернулся и увидел своих солдат, вытянувшихся в длинную линию, отстававших от него на несколько шагов.
Вот справа от него неожиданно воскресла пулеметная точка, вроде бы уничтоженная гаубичным снарядом какой-то час назад. Пули летели смертельным рассерженным роем. Некоторые из них уже отыскали свои жертвы, заставили их навечно уткнуться лицами в землю.
Танк, прикрывавший штурмовую пехоту, медленно и грозно повернул почерневший ствол и осколочно-фугасным снарядом пальнул прямиком в бетонированную коробку дота. Металлическая толстостенная капсула вкрутилась в твердую преграду, разорвалась на сотни осколков, уничтожила все живое, а мертвое заставила ожить, подняла его над землей на несколько метров. Во все стороны полетели обожженные комья земли, рваное железо, осколки бетона и лоскуты окровавленного тряпья.
Майор Бурмистров никогда не помнил детали боя, в который ему доводилось ввязаться. В голову комбата врезались только сочные мазки, ярко вспыхивающие образы, не требующие долгих переживаний и мучительно принимаемых решений. Весь его рассказ, лишенный эмоциональных красок, обычно сводился к одним глаголам: стрелял, колол, бежал, увернулся, отпрянул.
Но со стороны он смотрелся как очень грамотный и знающий офицер, мгновенно оценивающий быстро меняющуюся обстановку и в зависимости от этого принимающий единственно верные решения. Прохор не останавливался ни на секунду, прекрасно понимал, что именно у изгороди их поджидает желанное спасение. Он отдавал команды, знал, что они будут услышаны, даже в непрекращающемся артиллерийском гвалте, выполнены незамедлительно и точно.
Немного позади него бежал Михаил Велесов. Это был его первый серьезный бой. Он преодолел изрядную часть пути на одном дыхании, и его даже не зацепило. Тот самый случай, когда новичкам везет. Хотя на войне чаще всего бывает наоборот. Большая часть из них гибнет именно в первом же бою. Только немного позже, поднабравшись опыта, полежав под разрывами артиллерийских снарядов, солдаты понемногу набираются опыта, учатся науке выживать и побеждать.