У одного из убитых немцев в наружном кармане отыскалась нераспечатанная плитка шоколада. Солдаты на несколько минут прервали работу, разломили ее на равные части и неторопливо зажевали, после чего перебили сладость трофейным ароматным табачком.
Разрывы мин и артиллерийских снарядов грохотали где-то в жилых кварталах Марлево. Там штурмовая пехота вела серьезный бой, выкуривала немцев из подвалов и выбивала из зданий. Район кладбища, какой-то час назад самый эпицентр сражения, теперь виделся глубоким тылом. Если и залетал сюда какой-то снаряд, вносил свою лепту в разрушения, то происходило это ненароком и совершенно не мешало работе, которую солдаты из похоронной команды старательно исполняли.
В кармане немецкого офицера, убитого осколком мины в затылок, старшина угрюмого вида нашел серебряные часы изысканной швейцарской работы. Забирать их у покойника – идея скверная, можно разделить его участь.
Самое удивительно состояло в том, что эта дурная примета почти всегда сбывалась. Снимет иной вояка часы с руки убитого, сунет в карман, так и дня не проживет, на мине подорвется или снайпер его подстрелит.
Здесь соблазн был велик, стоило и рискнуть. Изящная, очень тонкая работа с серебряной инкрустацией! Целый век можно прожить, а таких часов более не встретить. А может, ну их, все эти приметы? Взять трофей, да и припрятать в вещмешок! Закончится война, будет чем приятелей удивить.
Какое-то время старшина с неподдельным интересом рассматривал часы. Он открыл изящную тонкую крышку, послушал мелодичный звон, донесшийся откуда-то изнутри сложного механизма, улыбнулся хитроумию неизвестного иноземного мастера, а потом неожиданно сильно швырнул дорогие часы в глубину кладбища. Так оно, наверное, поспокойнее будет. Война не закончилась, кто знает, как там дальше обернется.
Старшина распрямил плечи, как если бы и вправду снял с души тяжелую ношу, и затопал по аллее к развороченной старинной могиле, подле которой лежал молоденький красноармеец, убитый осколком снаряда.
Штурмовой батальон майора Бурмистрова пробил брешь в обороне немцев, предоставил возможность пехоте, следовавшей за ним, продвигаться дальше, в тыл противника, выкуривать его из подвалов, вытеснять из переулков, зачищать дома. Своих подчиненных он отвел на кратковременный отдых.
Комбат заранее знал, что передышка будет недолгой, до тех самых пор, пока пехота не натолкнется на серьезное сопротивление. Чаще всего это бывает дот, бронированный заслон или какой-нибудь хорошо укрепленный многоэтажный дом, пробить стены которого способно только штурмовое инженерно-саперное подразделение.
Майор наконец-то снял с себя тяжелый бронированный нагрудник и сразу задышал полегче, да и поглубже. Он не без удивления насчитал на металлической поверхности пять вмятин, три из которых располагались на груди. Все эти попадания могли быть смертельными. Комбат помнил, в какой момент боя он получил каждую из трех этих отметин. Одна из пуль даже сбила его с ног. Но вот о двух других, прошедших по касательной, он ничего не знал.
Полчаса назад командиры рот доложили ему о потерях. В первой роте было пять человек погибших, во второй четыре, а вот артиллеристы пострадали сильно. Немецким залпом был накрыт целый расчет.
Много было раненых. Тяжелые переправлялись на санитарных машинах в полевой госпиталь, а легкие добирались туда самостоятельно. Некоторые обходились перевязками, не желали уходить из расположения. Приходилось едва ли не насильно выталкивать их в медсанбат.
В пехоте, следующей за ними, потери будут повыше. Дело тут не только в броне, которая защищает бойцов инженерно-саперных штурмовых подразделений. Туда берут самых подготовленных бойцов, физически крепких, молодых, но уже имеющих серьезный боевой опыт.
Пехота в Красной армии, конечно же, хороша. За годы войны она научилась воевать умело и слаженно, но все-таки до штурмовых отрядов ей далековато. Тут не только драться, но и мыслить нужно иначе, современным образом. На это способен далеко не каждый офицер, не говоря уже, извините, о солдатах.
Майор Бурмистров понимал, что отдых не затянется. Если выйдет часов пять-шесть, так это уже за счастье! За это время бойцы смогут написать домой весточку с фронта. Пусть мама или жена знают, что их сын или муж выбрался живым из очередной передряги. Еще следует привести в надлежащий вид обмундирование. Благо мастерские по пошиву одежды и ремонту обуви движутся сразу за боевыми подразделениями. Потом, после горячего супа, который так бодрит кровь, солдату следует забыться на несколько часов, чтобы с новыми силами и с удвоенной энергией, со злостью, которой может позавидовать дюжина чертей, грудью идти на вражеские редуты.
Едва красноармейцы вытеснили с площади немцев, как рыжая старая лошадь уже протянула под стены котлы полевой кухни. Несмотря на преклонный возраст, коняга была самая что ни на есть фронтовая. Если бы животным давали награды, то она сполна заслужила бы медаль «За боевые заслуги», а то и «За отвагу». Эта животина терпеливо и уверенно тянула свою трудную службу, взвалила на себя нелегкий крест.
Лошадка настолько привыкла к войне, что, кажется, совершенно не представляла иной жизни, кроме походной, пропахшей жженым порохом и гарью, совсем не опасалась разрывов и каким-то невероятным образом умела выбирать места, куда вряд ли могли залететь осколки. Поэтому она до сих пор оставалась целехонькой, пережила шестерых командиров рот, четырех командиров батальонов, двух командиров полков и даже одного генерала, под началом которого находилась целая дивизия, во всех отношениях была боевая и вполне заслуженно считалась ветераном.
Майор Бурмистров прекрасно осознавал, что полевая кухня – это не только место приема пищи, но еще и своеобразный фронтовой клуб, где солдаты могли немного передохнуть, поговорить о своих насущных делах, которых тоже набиралось немало, поделиться новостями, вспомнить тех, с кем более повстречаться не доведется.
На разожженных поленьях стояли сразу три закопченных котла. Минут через пятнадцать вода вскипит, и можно будет готовить обед. В этот раз повар, грузный, но очень крепкий дядька годков сорока пяти, пообещал приготовить кулеш, любимое солдатское блюдо с добавлением мяса.
На нейтральной территории прошлой ночью под минометный обстрел угодили три косули. Достать их в дневное время не представлялось возможным. Разведчики дождались ночи и оттащили туши к повару, который порубил их на большие куски. Так что обед получится с наваром и запомнится надолго. Солдатам было жаль этих красивых и очень грациозных животных, но сейчас они превращались во вкусное мясо.
Обед готовился в трех котлах. В первом будет суп, во втором – кулеш, а вот в третьем – желудевый кофе, присланный американцами по ленд-лизу. Откровенно говоря, кофе был так себе. Солдаты пили его без особого удовольствия. Но в последние дни повар добавлял в кофе различные сушеные травы, что делало его невероятно ароматным.
Позвякивая котелками, за питанием на кухню потянулась первая группа бойцов. Все продукты выдавались по вчерашней норме, без учета убыли. Хватит на всех с запасом.
Солдаты осмотрели кладбище и в двух дальних фамильных склепах отыскали нескольких немецких огнеметчиков, всегда отличавшихся особой жестокостью. Они поливали огненной смесью все живое и топали дальше. Красноармейцы хотели расстрелять их тут же, среди могильных плит, но капитан Велесов, человек еще в недавнем прошлом сугубо гражданский, скорый суд пресек. Солдаты недовольно ворчали, однако связали огнеметчиков и отвели их к месту сбора военнопленных.
Сермяжная солдатская правда была откровенная и циничная, но на ней держалась победа. Вряд ли немцы поступили бы так великодушно, окажись в их руках наш снайпер, танкист или тот же самый огнеметчик.
Еще трех фрицев бойцы обнаружили в служебном помещении кладбища, используемом немцами под склад оружия. В ящиках, уложенных вдоль стен и заботливо укрытых брезентом, лежали какие-то метровые стальные трубки с набалдашниками. Именно такие штуковины нередко оказывались в руках у убитых немцев, стрелявших по нашей бронетехнике.
– Что это такое? – недовольно спросил старшина Ермолаев. – По внешнему виду ничего особенного. Неужели оружие? Как же им пользоваться?
– Немцы называют его панцерфауст, – произнес капитан Велесов, подошедший к старшине. – Вот эта штука на конце трубки является гранатой. Где-то здесь должны быть детонирующие устройства и взрыватели. – Он посмотрел вокруг. – Немцы их всегда отдельно держат. Заряжают перед выстрелом.
– Уж не в этих ли коробках, товарищ капитан? – предположил старшина.
– Сейчас посмотрим. – Велесов распечатал коробку, заглянул в нее и сказал: – Точно, они.
– И как же стрелять из этой хреновины?
Капитан внимательно осмотрел оружие со всех сторон и проговорил:
– Ага, вроде разобрался. Вот это будет прицел, а вот это – пускатель. Что тут у нас на трубе написано? «Осторожно, реактивная струя». Тут сказано, что она летит назад на три метра, может убить того человека, который сзади стоит. – Он поднял из ящика заряд и продолжил: – Вот этот набалдашник вставляем сюда. Крепко держится. Теперь совмещаем прицел и верхнюю кромку боевой части. – Велесов поместил трубку на плечо. – Остается только нажать на курок, и эта граната все что угодно разобьет.
– Так это и есть то самое оружие, которым Гитлер нас пугал?
– Может, оно. Или нет. Много таких труб поблизости? – спросил капитан, осторожно снял с плеча панцерфауст, аккуратно отсоединил реактивную гранату и вернул ее в ящик.
– В пристройке к церкви еще есть, – сказал старшина Ермолаев и махнул рукой в сторону собора. – Там с полсотни таких ящиков будет.
– В складских помещениях есть ящики с такими трубками и гранатами, – сказал сержант, стоявший рядом.
– Оружие сильное, – одобрительно проговорил Велесов. – Обучим солдат и пойдем на штурм цитадели! Такая игрушка любые стены проломит!