Телефонный звонок прервал совещание.
Генерал-полковник Чуйков поднял трубку и сказал:
– Слушаю тебя, Дмитрий Евстигнеевич. Что-нибудь срочное? – Голос командующего вроде бы был спокойным, но некоторые нотки напряженности в нем присутствовали.
– На прошедшем совещании я назначил время форсирования Варты. В пять часов утра, сразу после артподготовки. После успешной переправы планирую развить наступление в районе Тукан, а также овладеть станцией Староленко.
– Я тебя понял. Поддержим артподготовкой. Приблизительно в четыре часа утра ударим по огневым точкам и по передовому рубежу обороны немцев. Продолжительность артподготовки – один час. Последние пятнадцать минут огонь будет направлен по дальним огневым точкам. Переправляться через Варту вы станете под прикрытием артиллерии. О результатах форсирования доложить немедленно. Все, конец связи! – Чуйков перевел взгляд на командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Пожарского и спросил: – Что боги войны скажут? Поможешь Баканову?
– Охотно, товарищ командарм, – откликнулся Николай Митрофанович. – Мы немцев так накроем, что они из-за снарядов неба не увидят! Сейчас же отдам распоряжение командиру дивизии прорыва.
– Первая попытка взять Познань за один день была предпринята нами двадцать пятого января. Тогда у нас ничего не получилось. Город оказался слишком хорошо укреплен. Не вышло взять его и во время танковой атаки. Сделать это предстоит пехоте. Получается, что у нас люди куда крепче всякого бронированного металла. Ставка оказала нам доверие, на взятие города нам отвела десять дней. Надеюсь, что в этот раз наши действия будут куда более успешными.
Со строительным материалом, необходимым для изготовления плавсредств, Бурмистрова здорово выручил автобат. В соседнем лесочке, расположенном километрах в десяти от Познани, через который прорубалась просека для наступления, оставалось немало поваленных деревьев. За то время, что здесь стояла армия, большая часть стволов пошла на дрова, другая – на землянки и блиндажи. То, что поплоше да покривее, лежало на земле и терпеливо дожидалось своей участи.
Именно этот материал пошел на строительство плотов. Бойцы инженерно-саперного штурмового батальона тут же сколачивали их, потом укладывали на грузовые машины и свозили поближе к реке.
Обещанная артподготовка никак не начиналась. Что же это могло означать? Световой день зимой непродолжительный, приходится беречь каждую минуту, а тут уже полчаса миновало после назначенного времени, а установившуюся ночную тишину не потревожил ни один снаряд. Исходные позиции были заняты еще вчерашним вечером, до воды оставалось метров двести пятьдесят, что в создавшихся условиях было не так уж и много. Передовой штурмовой группе удалось подползти еще ближе, едва ли ни к самому урезу воды. Все было готово для начала форсирования. Напряжение усиливалось с каждой прошедшей минутой.
Майор Бурмистров не выдержал утомительного ожидания, позвонил командиру дивизии и заявил:
– Товарищ генерал-майор, мы находимся в боевом порядке, на исходных рубежах для форсирования реки, ждем поддержку артиллерии, но пушки молчат.
– Подождите еще немного, – раздраженно произнес Баканов. – Будут вам залпы!
Глава 13Время твое пошло
Ближе к часу ночи на реке установилась тишина. Как ни жестока война, но солдаты стараются беречь свой сон и не палят без особой надобности, понимают, что в ответ получат артиллерийскую канонаду. Это означает одно. Их покой будет прерван окончательно, а в оставшиеся сутки не останется времени на то, чтобы отдохнуть. Большой удачей будет, если удастся просто притулиться где-нибудь к стеночке и ухватить двадцать минут для сна, чтобы почувствовать себя хоть немного бодрее.
Теперь лишь иногда по обе стороны Варты раздавались короткие пулеметные очереди, выпущенные больше для острастки. Мол, мы не спим, наблюдаем!
Совещание у командующего фронтом маршала Жукова, требующего в кратчайшие сроки взять Познань, настроения Чуйкову не добавило. Георгия Константиновича не успокаивали его слова о том, что юго-восточная и юго-западная части города уже находятся под контролем советских частей, а на других окраинах немцы отступают под их постоянным напором. Этого было мало.
Командующий фронтом обрывал генерал-полковника на полуслове и настойчиво требовал невозможного:
– Город должен быть взят в ближайшие дни! Твоя армия срывает наступление всего фронта.
Однако действительность выглядела несколько иначе. Восьмая гвардейская армия продолжала выполнять поставленную задачу. Двадцать седьмая гвардейская стрелковая дивизия форсировала Варту южнее Познани, развернулась в боевой порядок и двинулась на север. В результате успешной атаки станция Лацирус находилась под ее контролем. Форты внешней линии обороны были атакованы, часть из них оказалась полностью окружена, а один капитулировал. Семьдесят четвертая гвардейская стрелковая дивизия уже зачистила район Марлево, вела бои в Миниково и вплотную приблизилась к двум фортам, расположенным в районе станции Староленко.
Неожиданностью стало появление немецких частей в глубине советской обороны. Как позже выяснилось, это были немецкие пехотинцы из окруженных западных фортов, пробивавшиеся к своим. Потребовалось немало усилий, чтобы раздробить их на мелкие группы и впоследствии уничтожить.
Получать незаслуженные обвинения командарму было обидно. Особенно несправедливыми выглядели упреки в бездействии.
Чуйков знал, что Жуков не терпит резких возражений, собрал волю в кулак и угрюмо проговорил:
– Товарищ маршал, Восьмая гвардейская армия делает все возможное, чтобы занять город. Не думаю, что кто-то сумел бы в нынешних условиях совершить нечто большее, чем мои бойцы. Нам удалось занять южную и юго-восточную части Познани общей площадью примерно в двадцать квадратных километров. Триста двенадцатая стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Моисеевского прорвалась в глубину обороны противника и окружила западную часть фортов внешнего обвода.
– Это недостаточно! Усиливайте давление на немцев! Нужно взять центральную часть города, железнодорожный узел. Фронт нуждается в поставках вооружения. Познань – кратчайшая дорога на Берлин! Сейчас наши эшелоны добираются до Вислы в объезд. Им приходится ждать по нескольку суток, чтобы разгрузиться! Даю вам еще неделю!
– Есть!
– А что эта за история с немецкими аэродромами? Мне тут доложили, что в городе остался еще один.
– Все так. Немцы используют его, снабжают осажденный гарнизон медикаментами, оружием и боеприпасами. Аэродром находится где-то в центре города. Он тщательно замаскирован. Мы пока не можем определить его точное местоположение.
– Думаю, что мне не нужно вас учить, что следует делать в этом случае, – раздраженно проговорил маршал Жуков. – Поставьте на пути следования самолетов побольше зениток, чтобы ни один гад не сумел прорвался к цитадели! А еще лучше аэродром захватить, сделать так, чтобы с него взлетали не немецкие самолеты, а советские! Жду от вас подробного доклада завтра!
Разговор был завершен. На душе у Василия Ивановича было тяжело. Как тут ни крути, но в чем-то командующий фронтом был прав. Познань следовало брать в кратчайшие сроки, чтобы облегчить доставку на фронт боевой техники, снарядов и всего того, без чего немыслима армия во время войны. Но кто бы мог подумать, что гарнизон города окажет столь серьезное сопротивление!
Василий Чуйков вернулся в штаб армии, где у него была скромная комната для ночлега, лег и вопреки собственному ожиданию уснул почти мгновенно. Сказались часы напряженной работы и ночное бдение, которое он испытывал на протяжении последних дней.
– Василий!..
Чуйков почувствовал несильный толчок в плечо, открыл глаза и увидел брата Федора.
– Что у тебя? – невесело спросил Василий Иванович.
Он понимал, что брат не посмел бы будить его без какой-то крайне серьезной причины.
– Тут из штаба Семьдесят четвертой дивизии позвонили. Штурмовая группа уже должна форсировать Варту, а артиллерийской поддержки до сих пор нет.
– Что значит нет? – хмуро проговорил Василий Чуйков, поднимаясь.
– Вот так и нет! Время уже вышло, на штурм пора, а артиллерия молчит.
– Ведь Пожарский при мне отдал распоряжение. Прикрытие переправы должна обеспечить артиллерийская дивизия прорыва. Сейчас разберемся, в чем там дело. Командир дивизии тут неподалеку устроился. Проводи-ка меня, Федор, – произнес генерал-полковник, застегнул тулуп, натянул на уши папаху и вышел из штаба.
Под ногами мягко похрустывал лед, спаявший за ночь небольшие лужицы. Вокруг беспроглядная темень. Километрах в десяти северо-западнее, там, где находилась крепость Познань, иной раз хлопали разрывы, а потом вновь замолкали, как если бы почудились.
Одноэтажный домик, отведенный комдиву, выступил из ночи острым белесым козырьком. Подле дверей, явно скучая, стоял молоденький часовой.
– У себя?.. – сурово спросил у него командующий армией.
– Так точно, товарищ генерал-полковник! – ответил боец, почему-то не на шутку оробел и добавил: – Только сейчас он занят.
– Вот как! Чем же таким важным он может быть занят? – сказал командующий, иронически хмыкнул, с интересом посмотрел на часового и добавил: – Интересно было бы посмотреть.
– Прилег немного.
– Притомился, значит, не до службы ему. Ничего, вот сейчас я его и разбужу, – многообещающе проговорил командарм и широко распахнул дверь. – Хозяин, где ты там? Принимай гостей! Ни хрена у тебя тут не видно. – Чуйков стучал сапогами по дощатому полу.
Он направлялся в конец коридора, прямо на тусклый свет, пробивавшейся через щель в двери.
Командарм потянул за медную ручку и невольно застыл в изумлении. При неровном, блеклом, каком-то дребезжащем свете керосиновой лампы он увидел обнаженного генерала, лежавшего на широкой кровати в объятиях молодой девицы, на которой тоже ничего не было.
Их раскрасневшиеся лица, смесь похоти и испуга показывали, что командующего здесь не ждали. Глубокая тень, упавшая на грудь и шею генерал-майора, беззастенчиво подчеркнула его возраст. Он был далеко не молод, а обрюзгшее тело придавало ему сходство с состарившимся Бахусом. Девица мигом натянула на себя одеяло до самого подбородка и с вытаращенными от страха глазами поглядывала на разгневанного Чуйкова. Вот она-то как раз выглядела вызывающе молодо.