За штурмовым батальоном напирала пехота подполковника Крайнова, уничтожала всякое сопротивление противника.
Где-то на северо-восточной стороне форта завязался серьезный бой. Там то и дело разрывались гранаты. Капитану Велесову достался стойкий противник, отступать он не спешил.
Артиллеристы почувствовали ослабление сопротивления немцев и стали действовать смелее. Они закатили пушку во двор крепости и прямой наводкой принялись обстреливать амбразуры второго этажа. Внутри форта все рвалось и осыпалось, из щелей и бойниц тянулся удушливый черный дым.
Бронированная пехота прорвалась на первый этаж форта, разбитый, с почерневшими стенами, с грудами обвалившегося кирпича. Однако немец продолжал воевать. Красноармейцев встречали автоматные очереди, выпущенные едва ли не в упор.
Однако во дворе шум стрельбы уже затихал. Подошедшая пехота Крайнова добивала последних фрицев, осмелившихся оказать сопротивление.
Неожиданно на площадке второго этажа мелькнуло белое полотнище. Отчаянный голос, доносшийся оттуда, предупредил, мол, не стреляйте. Мы сдаемся.
– Не стрелять! – выкрикнул майор Бурмистров. – Немцы сдаются!
Стрельба как-то сразу иссякла. То там, то здесь, в разных углах первого этажа еще продолжалась по инерции короткая пальба, а потом пропала и она.
Некоторое время Прохор Бурмистров прислушивался к установившейся тишине, после чего приказал немцам положить оружие и выходить с поднятыми руками.
Бойцы направили на лестницу автоматы и терпеливо дожидались, когда по ней спустятся немцы. Они рассчитывали на продолжительный штурм, а дело обернулось скорой победой. На войне и такое бывает. Стремительный натиск русских парализовал волю фрицев к сопротивлению. А ведь для продолжительного боя на их стороне было все: крепкие гранитные стены крепости, многочисленный гарнизон, тяжелое вооружение. Единственное, чего они не учли, так это хитрость, примененную русскими, и собственные огромные потери.
Тишину расколотил лязг брошенного железа. Один раз, другой, третий. Вскоре на лестницу, подняв высоко руки, вышла первая группа капитулировавших немцев. Помятые, в рваных, перепачканных пороховой гарью мундирах, они совершенно не были похожи на тех солдат, которых красноармейцам не однажды приходилось видеть в оружейный прицел. По команде Бурмистрова пленные дисциплинированно выстроились в два нестройных унылых ряда. Они хмуро посматривали на русских солдат, стоявших в некотором отдалении от них.
– Сержант! – Бурмистров подозвал к себе командира отделения. – Возьми с собой еще троих бойцов и отведи пленных в сборный лагерь.
– Товарищ майор, нельзя ли мне остаться? Тут же есть кому сопровождать, – с заметной обидой произнес сержант.
– Послушай, Мошкарев, никто тебя в тыл не отправляет. Отведешь фрицев и назад. Или ты предлагаешь их расстрелять, чтобы далеко не ходить?
– Ну нет. Они же с белым флагом вышли. Не по-людски как-то выйдет.
– Тогда не спорь. Побыстрее возвращайся, не задерживайся нигде. Мне здесь бойцы тоже нужны.
– Есть, – безрадостно произнес Мошкарев, осмотрел пленных немцев, выстроившихся в две шеренги, и заявил: – Отвоевались, фрицы! Теперь в Сибирь поедете. Вы трое со мной, – сказал он своим солдатам, стоявшим в стороне. – Ну что, гитлеровцы, готовы? Если так, тогда топаем на выход. – Он качнул стволом автомата. – Пошел давай, геен, геен!
– Капитан Кузьмин, выставить вокруг форта охранение. Закрепимся на занятых позициях, а там опять на запад потопаем, – приказал Бурмистров командиру роты. – Некогда нам долго рассиживаться.
– Есть! – Кузьмин козырнул и немедленно отправился выполнять приказ.
Прохор глянул из-за укрытия на кварталы, расположенные западнее крепости. Там тянулась какая-то узенькая речка, впадавшая в длинное озеро, по обе стороны от которого плотно стояли жилые дома. А вот за озером, прикрывая цитадель, грозно возвышались три форта с бастионами, выступающими далеко вперед. Все они были связаны между собой крепостной стеной.
«Взять жилые кварталы будет непросто, – подумал майор. – Немцы уже здесь крепко обжились, запаслись вооружением, пристреляли подходы. Каждый дом как крепость. Даже на крышах фрицы установили вооружение. Где-то пулеметы, а куда-то и артиллерию подняли».
Следовало доложить об успехах командованию, вот только делать этого майор Бурмистров не торопился. Как только объявишься, так тотчас найдется для тебя какое-нибудь срочное дело, требующее незамедлительно двигаться вперед, рвать жилы и не останавливаться ни при каких обстоятельствах.
А ведь солдатам требовался хотя бы непродолжительный отдых. Пусть утолят жажду, выкурят самосад, насладятся свежим морозным воздухом, осмотрят полученные раны, займутся перевязками, убедятся в том, что опять уцелели. Ведь ничего из того, что окружало их сейчас, могло не быть. Любая воронка могла стать братской могилой.
К командиру батальона подошел капитан Велесов. Не отошедший от недавнего боя, он выглядел слегка взбудораженным, в глубине темных глаз тускло мерцал огонек, выдававший его возбуждение. На правой щеке Михаила запеклась размазанная кровь.
Он снял ушанку и присел рядом с Бурмистровым.
– Ты не ранен? – спросил тот, разглядывая его уморенное, но живое лицо.
– С чего ты взял? – осведомился Велесов.
– Кровь у тебя на щеке, – пояснил Прохор.
Рукавом телогрейки Михаил вытер с лица размазанную кровь и сказал:
– Бойца, что со мной рядом лежал, в шею осколком убило. Кровь фонтаном пошла, ну и меня малость забрызгала. Попробовал я ее хоть как-то остановить. Пытался руками зажать, потом тряпкой перемотать, но какое там! Вся вытекла одним махом.
В голосе капитана не было ни горечи, ни сожаления, просто констатация факта, рядового эпизода боя, о котором через минуту уже забываешь. Люди на войне меняются быстро. Велесов не стал исключением.
– Куда мы теперь идем? – осведомился Михаил.
– У нас одна цель – цитадель! Сколько до нее осталось? Километров девять, наверное. Может, чуток побольше.
– Мы идем к ней, а она как будто бы все дальше от нас отодвигается.
– Нужно еще знать, как идти. По прямой не получается. Вот посмотри сюда. – Бурмистров глянул в небольшую щель между камнями. – Улицы узкие, неровные. Если пойдем прямиком, то нас сверху автоматчики перестреляют. Внутри каждого дома по роте пехоты, а то и больше. Я вот что предлагаю. Со своим батальоном я двину через дома, буду пробивать стены одну за другой и выберусь прямиком к цитадели. Ты станешь продвигаться по улице. Следом за нами пехота почапает, будет подчищать огневые точки, которые уцелеют. У тебя пушки приданные остались?
– Два пятидесятисемимиллиметровых орудия.
– Годится.
– Как далеко думаешь пройти?
Бурмистров невольно усмехнулся и ответил:
– Это тебе не парк, чтобы прогуливаться. Будем идти до глубокого вечера, сколько сможем. А там закрепимся где-нибудь в домах и станем дожидаться утра. Как тебе такой расклад?
– Устраивает, – сказал Михаил.
К офицерам подошли два телефониста, один из которых разматывал с катушки провод, а другой осторожно, опасаясь повреждений, стелил его на землю, стараясь избегать острых предметов. При надобности он закреплял кабель обломками кирпичей, вырывал из земли всякое режущее железо.
Такую роскошь в работе можно позволить себе тогда, когда не громыхают снаряды и не свистят над головой пули. В боевых условиях все обстоит иначе. Ты прыгаешь от одной воронки до другой, тянешь на себе тяжеленный кабель, кажущийся порой неподъемным, то и дело цепляющийся за разбитое железо и всякие обломки.
Телефонисты расположились в углу, поставили рядом полевой коммутатор и принялись проверять связь между подразделениями.
– Я «Ромашка», как слышите меня?
Это был тот самый случай, когда телефон удобнее радио. Его не запеленгуют, да и подключаться к проводу трудновато.
Звонок, затрещавший на фоне отдаленного боя, показался Бурмистрову слишком громким. От такого вызова добра не жди. Все эти телефонные катушки и провода созданы для того, чтобы выслушивать сердитые голоса отцов-командиров, которые требуют незамедлительного исполнения очередного приказа.
Связист поднял трубку.
– Сержант Куприянов. Слушаюсь! – Он глянул на Бурмистрова, напряженно подавшегося вперед, и протянул: – Это командарм, товарищ майор. Он вас требует.
Прохор взял трубку и негромко, стараясь не показать волнение, произнес:
– Майор Бурмистров.
– Взял крепость, майор?
– Крепость наша, товарищ генерал-полковник. Выставляем охранение, закрепляемся.
– Отдыхаете, значит? – осведомился Василий Чуйков и, не дожидаясь ответа, громовым голосом продолжил: – Только вот времени для отдыха у нас нет! Отводите раненых в полевой госпиталь и отправляйтесь вперед! Фашистов бить!
– Раненых отводим, товарищ генерал-полковник. Осталось…
– Ты меня хорошо понимаешь, майор? Или кухню дожидаешься, чтобы гречки пожрать?!
Набрав в легкие воздух, стараясь сдержать прорывающееся негодование, майор Бурмистров нарочито медленно проговорил:
– У нас большие потери. Бойцы устали, им требуется хотя бы кратковременный отдых.
– Ты думаешь, что немцы будут дожидаться, пока вы там проспитесь?! А может, вам и баб еще под бок положить, чтобы полегче засыпалось? Что молчишь, майор?
– Товарищ командарм, люди буквально валятся с ног. Если мы им сейчас дадим несколько часов поспать, то они будут воевать с прежней силой. Если пойдут в бой прямо сейчас, то будут напрасные жертвы, которых можно было бы избежать.
На некоторое время в трубке повисла гнетущая тишина. Бурмистров даже подумал, что случайный взрыв перебил телефонный провод.
Но генерал-полковник проговорил негромко и очень медленно, отчего его слова приобретали особую весомость:
– А я смотрю, ты упрямый, Бурмистров. Советую тебе не показывать своей характер при разговоре с начальством. Ладно, я вот с понятием, а ведь другой может тебя и наказать. Хорошо, будь по-твоему. Солдаты и вправду устали. Вывести вас в тыл на переформирование я пока не могу, вижу, что даете там немцам жару. Лучше вас с поставленной задачей никто не справится. Да и нет вам пока замены. Перекусите тем, что у вас там есть, вздремните часика два, и марш вперед! Фашистов бить! Ты хорошо меня понял, товарищ майор?