Однако с вершины открылся волнующий вид на равнины, которые простирались во все стороны словно до края света, а когда она посмотрела вниз, в долину, ей показалось, что она заглядывает в самое сердце земли.
Система тросов и блоков казалась с вершины утеса непрочной паутиной, и Сантэн содрогнулась при мысли о том, что надо ступить в брезентовое ведро и опуститься на дно амфитеатра. Внизу она видела муравьев-рабочих и груды земли, выброшенной из шурфов. Она даже различила Твентимэн-Джонса, который журавлиной походкой переходил от одной группы рабочих к другой.
Она послала ему в ведре записку.
«Сэр, вы нашли что-нибудь?»
Ответ пришел через час.
«Мадам, терпение — одна из величайших добродетелей».
Сантэн поднялась на вершину в последний раз: ребенок рос, как огромная злокачественная опухоль. Шасу она вынашивала с радостью, но эта беременность принесла ей боль, неудобства и несчастье. Сантэн не находила спасения даже в привезенных с собой книгах, потому что ей трудно было сосредоточиться и дочитать страницу до конца.
Ее взор отрывался от печатных строк и переходил на ведущую к вершине тропу, как будто она надеялась увидеть приближающуюся к ней долговязую фигуру.
Лето близилось к убийственным дням ноября, и жара с каждым днем нарастала. Сантэн не могла спать. Обливаясь потом, она лежала ночами на койке, а на рассвете заставляла себя встать, усталая, измученная, одинокая. Она чересчур много ела — это было единственное лекарство от скуки долгих жарких дней. У нее выработалась страсть к почкам с пряностями, и Сварт Хендрик каждый день охотился, чтобы добыть свежие почки.
Живот стал огромным, ребенок рос. Когда Сантэн сидела, ей приходилось раздвигать колени, а он безжалостно трепыхался в ней, как большая рыба на удочке. Сантэн стонала:
— Лежи спокойно, маленькое чудовище! О, как я хочу поскорее от тебя избавиться!
И вот однажды днем, когда она уже почти отчаялась, с вершины спустился Твентимэн-Джонс. Сварт Хендрик увидел его на тропе и торопливо пришел в палатку Сантэн, чтобы предупредить, поэтому она успела встать с койки, сполоснуть потное лицо и сменить пропотевшую одежду.
Когда он вошел в ограду, она сидела за походным столом, пряча под ним свой большой живот, и не встала ему навстречу.
— Что ж, мадам, вот ваш отчет.
И он положил на стол толстую папку.
Она развязала шнурки и раскрыла ее. Внутри — страница за страницей чисел и формул, все написано аккуратным почерком педанта. Она даже слов таких раньше никогда не слышала. Сантэн медленно перелистывала страницы, а Твентимэн-Джонс печально наблюдал за ней. Один раз он покачал головой и как будто собрался заговорить, но вместо этого извлек из нагрудного кармана носовой платок и шумно высморкался.
Наконец она посмотрела на него.
— Простите, — прошептала она, — но я ничего не поняла. Объясните.
— Я буду краток, мадам. Я пробил сорок шесть разведывательных шурфов, каждый глубиной пятьдесят футов, и исследовал образцы, взятые через каждые шесть футов.
— Да, — кивнула она. — Но что вы нашли?
— Я нашел, что под всей принадлежащей вам территорией на средней глубине в тридцать пять футов проходит слой желтой почвы.
Сантэн почувствовала слабость и дурноту, у нее закружилась голова. Желтая почва — это звучало чрезвычайно зловеще. Твентимэн-Джонс замолчал и снова высморкался. Сантэн было совершенно ясно, что он не хочет произносить заключительные слова, которые убьют все ее надежды и мечты.
— Пожалуйста, продолжайте, — прошептала она.
— Под этим слоем мы наткнулись на… — он осекся, и вид у него сделался такой, словно ему было очень жаль Сантэн, — наткнулись на синюю почву.
Сантэн поднесла руки ко рту; ей показалось, что она упадет в обморок.
Синяя почва! На слух — еще хуже желтой. Ребенок в ней напрягся и забился, и отчаяние затопило ее, как поток губительной лавы.
«Все впустую», — подумала она и не стала слушать дальше.
— Это классическое образование в виде трубки, хотя оно и разламывает слои брекчии над ним, оставляя нетронутыми более твердые формирования голубого сланца.
— Значит, алмазов все-таки нет, — тихо сказала Сантэн, и он уставился на нее.
— Алмазов? Что ж, мадам, я получил в среднем двадцать шесть каратов из каждой сотни выгрузок.
— По-прежнему не понимаю, — недоуменно покачала она головой. — Что это значит, сэр? Что такое сотня выгрузок?
— Сотня выгрузок — это приблизительно восемьдесят тонн земли.
— А что значит двадцать шесть каратов?
— Мадам, копи Ягерсфонтейна дают примерно одиннадцать каратов на сотню выгрузок, даже у Весселтона добыча доходит лишь до шестнадцати каратов — а это две крупнейшие алмазодобывающие шахты в мире. Ваша собственность почти в два раза богаче.
— Значит, здесь все-таки есть алмазы?
Она смотрела на него, а он извлек из бокового кармана своего шерстяного пиджака множество маленьких коричневых конвертов, перевязанных веревкой, и положил на папку.
— Пожалуйста, не перепутайте их, миссис Кортни. Камни из каждого шурфа лежат в отдельном пакете, все они аккуратно надписаны и пронумерованы.
Пальцами, которые ей самой казались неловкими и распухшими, она развязала бечевку и открыла первый конверт. Высыпала содержимое на ладонь. Некоторые камни были не больше крупинки сахара, а один размером со спелую горошину.
— Алмазы? — переспросила она, надеясь услышать подтверждение.
— Да, мадам, и в среднем исключительно высокого качества.
Она недоуменно смотрела на горстку камней на ладони. Они казались мутными, маленькими и совершенно обыкновенными.
— Простите мне мою дерзость, мадам, и позвольте задать вам вопрос. Вы, конечно, можете не отвечать.
Она кивнула.
— Вы участница синдиката? У вас есть партнеры в этом предприятии?
Она отрицательно покачала головой.
— Вы хотите сказать, что вы единственная хозяйка и владелица всей этой собственности? Что вы открыли эту трубку и сделали заявки исключительно от своего лица?
Сантэн кивнула.
— Тогда, — он печально покачал головой, — в данный момент, миссис Кортни, вы, вероятно, одна из богатейших женщин в мире.
Твентимэн-Джонс провел в лагере еще три дня. Он вместе с Сантэн прочел каждую строчку своего отчета, объясняя каждую мелочь, так чтобы она все поняла. Он раскрывал конверты с камнями-образцами и брал ювелирным пинцетом необычные или типичные алмазы, клал ей на ладонь и показывал их особенности.
— Некоторые из них так малы… разве они имеют какую-нибудь ценность?
Она указательным пальцем передвинула камень размером с крупинку сахарного песка.
— Эти промышленные алмазы, мадам, обеспечат вам хлеб с маслом. А большие ювелирные камни, такие как этот, станут джемом на этом бутерброде. Земляничным джемом высшего качества от Кросса и Блекуэлла, если угодно.
Никогда она не слышала, чтобы он так близко подходил к шутке, но и тут его лицо оставалось печальным.
Последняя часть отчета представляла собой двадцать одну страницу рекомендаций по эксплуатации собственности.
— Вам исключительно повезло, мадам, что вы были в состоянии вскрывать эту трубку постепенно и методично. Все прочие знаменитые алмазные трубки от Кимберли до Весселтона были расхватаны сотнями индивидуальных добытчиков, и каждый начинал работы независимо от усилий соседа. В результате возникал полный хаос. — Он покачал головой и печально потянул себя за пушистые бакенбарды. — Сотни участков, каждый — в тридцать квадратных футов, на всех работа ведется с разной скоростью, дорога пролегает между путаницей проводов, нагромождением вагонеток, лебедок, ведер. Хаос, мадам, настоящий ад! Цены растут, люди гибнут в обвалах, требуются новые тысячи работников. Просто безумие! — Он посмотрел на Сантэн. — В то время как у вас, мадам, есть возможность создать образцовые копи, и этот отчет, — он положил руку на папку, — точно объясняет, как это сделать. Я даже обследовал местность и поставил пронумерованные колышки, чтобы вы ими руководствовались. Я рассчитал объемы земли, извлекаемой на каждой стадии. Я проложил для вас первый наклонный ствол и объяснил, как следует планировать каждый уровень раскопок.
Сантэн прервала его рассуждение.
— Доктор Твентимэн-Джонс, я все время слышу от вас «вы». Вы ведь не ожидаете, что я лично выполню все эти сложные задачи?
— Милостивый Боже, нет! Вам понадобится инженер, хороший специалист, с опытом земляных работ. В конечно счете, я полагаю, вам придется задействовать несколько инженеров и сотни, а может и тысячи рабочих в этой… — Он поколебался. — Вы дали название своей собственности? Может, шахта Кортни?
Сантэн покачала головой.
— Шахта Х’ани, — сказала она.
— Весьма необычно. А что это значит?
— Это имя женщины из племени сан, которая привела меня сюда.
— В таком случае вполне подходит. Как я уже сказал, вам понадобится хороший инженер, чтобы осуществить мои предложения.
— У вас есть на примете такой человек?
— Трудное дело, — задумчиво ответил он. — Лучшие специалисты постоянно работают в фирме «Де Бирс», а из других, кто мне приходит в голову, один недавно пострадал при взрыве. — Он ненадолго задумался. — Вот что. Я слышал хорошие отзывы о молодом африканском парне. Никогда сам с ним не работал… Черт возьми, как же его зовут? А, да, вспомнил. Деларей!
— Нет! — сердито воскликнула Сантэн.
— Прошу прощения, мадам. Вы его знаете?
— Да. И мне он не нужен.
— Как угодно. Я постараюсь подыскать кого-нибудь еще.
Той ночью Сантэн металась на койке, стараясь устроиться поудобнее, так разместить удушающую тяжесть ребенка, чтобы можно было уснуть. Она думала о предложении Твентимэн-Джонса и неожиданно села.
— А почему нет? — громко произнесла она в темноте. — Он все равно должен сюда вернуться. Новый человек может не увидеть то, что я хочу, чтобы он видел. — Она сложила руки под животом. — Мне он понадобится только на начальных стадиях развития. Сейчас же напишу Абрахаму Абрахамсу и попрошу прислать Лотара.