Люди недолго рассматривают его, затем обходят вокруг, снимая сбоку и идут дальше. Запись прерывается, а когда возобновляется, гул становится громче. Судя по всему, они отыскали его источник.
На дребезжавшем экране предстала гигантская труба, диаметром порядка 10-15 этажей, словно глубокое чёрное озеро. Она была встроена в стену, высотой этажей 25-30, которая не кончалась ни в одну из сторон, теряясь в тумане.
Гул настолько громкий, что людям в кадре приходилось общаться на языке жестов. Среди них четыре мужчины и одна женщина. Все они выглядят, будто лаборанты, собравшиеся покорять Эверест. Лица серьёзные, ответственные.
При приближении к трубе, качество записи становится хуже, картинка рябит, появляются помехи. Запись опять обрывается и продолжается уже после того, как они как-то забрались в трубу. Оператор снимает сверху то же место, где они недавно стояли, разглядывая её.
После ещё одной паузы, группа оказывается у другого выхода из трубы. Освещённое белым светом пространство, в центре которого возвышается исполинская башня. Гул здесь настолько высокий и громкий, что превратился в кричащий звон. Инкар даже приходится убавить звук на телевизоре.
Один из мужчин группы указывает куда-то наверх. Оператор и остальные подходят ближе. Камера медленно поднимается к верхушке башни, и там, в потоке белого света, нечто плохо различимое из-за помех громоздится сверху.
Своей шарообразной бесформенностью, оно напоминает сувель, — древесный кап, похожий на шершавый мыльный пузырь. Покрытое сотнями наростов в форме мелких узелков, которые роятся в его теле, — оно медленно и неуклюже двигается в своём ложе. Переливается, будто маслянистое пятно.
К этой минуте картинка становится совсем неразличимой, звук превращается в какофонию.
Запись обрывается затемнением. Гул плавно стихает. На чёрном фоне в овальной рамочке появляются пять чёрно-белых фотографий тех, кто был на видео. Под каждой фотографией имена, даты рождения и дата смерти, — та же, что во время съёмки.
Оставшиеся двадцать минут показывают лишь эти фото под траурную музыку.
— Не хватает только шестой фотографии оператора, — говорит Надя.
— Видимо ему удалось спастись, — предполагает Инкар. — Иначе бы этой записи тут не было.
— Что это за кассеты яснее не стало, — вздохнула Оксана.
— Эта больше напоминает фанатический фильм, перезаписанный в хреновом качестве, типа когда экипаж Ностромо высаживался на ЛВ-426. Но этот некролог в конце или как это назвать — делает происходящее каким-то странным.
— Всё в этих видеокассетах странное, но в целом это могут быть просто вырезки из малоизвестных фильмов, — продолжал настаивать Камиль.
— А что если это не фильмы? — спросила Надя.
— А что тогда?
— Не знаю.
На подоконнике осталась последняя четвёртая видеокассета.
— Ну давайте уже и её глянем, — сказала Инкар и вставила кассету в магнитофон.
Запись началась без предупреждения с места, — куча детей водила хоровод, и что-то задорно распевала. Две взрослые женщины, напоминавшие воспитательниц в детском саду, хлопали в ладоши, подбадривая их. В довольно просторном помещении можно было разглядеть полки с разноцветными игрушками, а также низкие столы с маленькими детскими стульями. Дата съёмки снова не указана.
Видео вполне могло показаться нормальным, если бы оператор не подошёл ближе к детям. Всё это время они весело водили хоровод вокруг связанной девочки, которая сидела на платформе с колёсиками.
Её ноги были стянуты ремнями, руки связаны за спиной, верёвка туго обматывала тело, а глаза прикрывала повязка. Пока девочки и мальчики скакали вокруг, взявшись за руки, связанная девочка плакала и силилась вырваться.
— Нет, пожалуйста… не надо, — умоляла она.
Дети закончили хоровод и подняли сцепленные руки вверх. Воспитательницы похлопали им, затем одна из них проговорила:
— Машенька, выйди вперёд. Наверное, Аня хочет извиниться перед тобой за свой поступок.
Та, которую назвали Машенькой, вышла к тележке со связанной девочкой.
— Это ты сделала? Признавайся! — потребовала Маша.
— Это была не я, — взахлёб рыдала Аня. — Ты и Яна всё врёте!
— Так ясно, — отрезала учительница. — Можешь закрыть ей рот, Машенька, похоже, ничего кроме лжи мы от неё сегодня не услышим.
Маша аристократичным движением стянула со своей ноги носочек и пальцами затолкнула его поглубже в рот Ане, отчего ту чуть не вырвало. После этого она быстро заклеила её рот скотчем, для надёжности прикрыв ладонью. Аня сопротивлялась, пыталась встать и что-то промычать, но другие дети усадили её на место.
— А теперь давайте отвезём Аню в Свободную комнату! — весело предложила воспитательница.
Ликующие дети взялись за тележку и вместе покатили её в соседнюю комнату. Всё это время Аня яростно сопротивлялась и плакала сильнее, чем прежде, она буквально выла.
Наде стало тяжело на это смотреть, и она закрыла лицо руками.
Тележку остановили перед низкой ромбовидной дверью, куда даже дети их возраста смогли бы протиснуться лишь пригнувшись.
— Сначала давайте наденем повязки, — скомандовала воспитательница.
Дети взяли себе чёрные повязки, которые висели на крючках около двери и повязывали на глаза. Воспитательница проверила, всем ли хватило, а потом и сама надела одну из них. Оператор, судя по тряске камеры, проделал то же самое.
После этого воспитательница достала ключ и на ощупь открывала им дверь, откуда лился ослепительный белый свет. Дёргающуюся в разные стороны девочку выкатили наружу и захлопнули за ней дверь. Затем воспитательница разрешила детям снять повязки.
— Поскольку Аня сочиняла про Машу плохие вещи, — говорит воспитательница, — право освободить Аню ото лжи и снять с неё повязку предоставляется именно ей.
Радостная и гордая такой возможностью Маша просунула руку в прорезиненное отверстие в стене, и немного покопавшись снаружи, совершило резкое движение, сорвав повязку.
Даже сквозь стену, слышен дикий вопль Ани, от которого вздрагивают некоторые дети. С их лиц спадают улыбки. Но уже спустя пару секунд Аня замолкает.
— Что ты чувствуешь? — с наигранным любопытством спрашивает воспитательница Машу. — Можешь описать нам, что происходит с Аней?
Маша ощупывает девочку за стеной и говорит:
— Её тело словно покрывается густыми мехом. Она стала такой мягкой и тёплой.
— Хорошо.
Потом воспитательница объясняет детям, что на какое-то время Аню нужно оставить одну. Она выставляет таймер на электронных часах, которые висят на стене неподалёку — на один час и после этого все идут обедать.
— Чёт последнее видео мне совсем не понравилось, — сказала Любава. — Больше не хочу такое смотреть.
— А больше и нету, — сказал Степан.
— Даже если бы были, мы больше это смотреть не будем. Давайте вообще выбросим их, — предложила Надя.
— А что если это понадобиться полиции? — возразила Инкар. — Здесь же явно какое-то насилие происходит, надо им показать.
— Это выглядит паршиво, — признал Степан, — но полиция высмеет нас.
— Я согласна с Надей, — сказала Оксана. — Давайте выбросим это говно. Тот кто принёс это сюда, хотел просто поиздеваться над нами. Испугать нас снафф-видосиками.
— Нам надо как-то найти этого урода и дать ему по роже, — сказал Камиль. — Я до сих пор не простил ему свои учебники по фотографии.
— А я своего «Ведьмака», — сказала Оксана, — поэтому и надо сжечь эти кассеты.
Все немного помолчали. Потом заговорил Степан:
— Что мы имеем? Жуткое видео с Нового года, где семья живёт с куклой. Чудаковатого на вид мужичка, который пытался убедить нас, что звука не существует. Запись какой-то экспедиции в центр Земли или другой мир, хер знает. И издевательства над маленькой девочкой в странноватом детском саду. Я ничего не упустил?
— Вроде нет.
— Из этого следует… — он сделал умный вид. — Не знаю, что из этого следует. Ерунда какая-то.
— На том и порешили, — хлопнул в ладоши Камиль. — Кстати, Любава, можно мне свой ноутбук обратно забрать?
— Стой, куда ручонки тянешь? — остановила его Любава. — Ты, кажется, ещё не достаточно раскаялся.
Глава 6. Его руки, словно ветви дерева
Девушки рассказали парням свои опасения относительно того, что кто-то либо имеет ключ от их комнаты, либо научился взламывать замки.
Любава спросила у них, можно ли как-то установить в комнате камеру, чтобы она всю ночь транслировала происходящее на компьютер и утром они могли посмотреть. Тогда они поймали бы его.
Степан пожал плечами, но обещал подумать над этим. Поскольку Наде не нравилось даже сама идея — спать поблизости от зловещих кассет, — Степан и Камиль забрали их к себе.
Спустя три дня одежда поменялась и у Инкар. Среди всех остальных её гардероб был самым необычным, и было как-то само собой разумеющимся, что её одежду никто не тронет.
Но проснувшись однажды утром, Инкар обнаружила в шкафу совсем другую матроску. Причём только летний вариант. Это по-прежнему была японская школьная форма, но на этот раз принадлежавшая другой префектуре. Грязная, сырая и испачканная старыми пятнами похожими на кровь.
Инкар не материлась и не психовала, но очень расстроилась. Вытащив форму из шкафа, она аккуратно свернула её и сложила в пакет, который убрала в рюкзак. Что она собирается с ней делать, она не рассказала.
В тот день ей пришлось носить одежду, которую одолжила Любава.
Все эти странности, происходящие в общежитии, сильно утомили девушек. Оксана всё время боялась, что кто-то залезет ночью к ним в комнату, из-за чего не высыпалась и потом спала на уроках. А это уже сказывалось на успеваемости.
Чтобы морально отдохнуть от нарастающего напряжения, всей комнатой они решили сходить на индийскую выставку, реклама которой весела по всему району. Девушки позвали с собой парней, но согласился только Степан, так как Камилю было лень куда-то идти в такой мороз.