— Ой, девочки, история будет долгой…
— Так у нас до завтрашнего испытания вся ночь впереди, — усмехнулась Ожега.
— Испытания⁈ — ахнула Юля, даже чуть побледнев. — Меня никто не предупреждал, что тут ещё и вступительные экзамены сдавать надо!
— Мы сами узнали об этом всего пару дней назад, — пожала плечами Озара. — Но полагаем, что особо сложными они не будут.
— Понятно, — кивнула Юля. — Мы ещё только прибыли… Ой, у меня ещё есть гостинцы от Сирин, давайте чай попьём?
— … В общем, когда мы от Сирин полетели в сетях, то добрались до Бармии, — продолжила свою историю Юля. — Мы долго летели, почти весь световой день. А считайте, вылетели ещё на рассвете. Несколько раз менялись те парни, которые с нами отправились. Потом, когда на какую-то гору прилетели, ещё дольше по горам шли до пещеры наверху. А там уже нас какой-то дядечка встретил, провожатый. За ним пошли, а Семибор и Лучезар они поклажу всю нашу… мою потащили.
— Да, ты скромно собралась на семь лет-то, — усмехнулась Оляна, оценив поставленные кучей вещи в углу.
— Ага, у меня коловерши нет, и особо тоже времени собираться не было, — кивнула Юля. — Ладно ещё родичи помогли, да я уменьшила кое-что… Ну, в общем, вышли мы в большую такую пещерищу, и там народ тоже подходил. А сам переход — ничего особенного. Я ожидала хотя бы звезду какую-нибудь, портал, но нет, нас вообще просто посадили во что-то очень похожее знаете на что? На такие вагонетки для узкоколейки. Я ещё подумала, что как в «Гарри Поттере» в гоблинском банке!
Ожега фыркнула и переглянулась со смеющимися сёстрами. О чём бы они ни говорили, а Юля всё сравнивала со своей любимой историей про мальчика-волшебника.
— И что с этими вагонетками? — спросила Оляна.
— Мы на них погрузились с Добрынкой и вещами, ну и остальными ребятами, и поехали, да так быстро, — ответила Юля. — Въехали в туннель не очень большой, что там половина парней высоких пригнулась, и всё — полная темнота. Лишь где-то через час… или около того, а то может и показалось, что бесконечно ехали, наконец просветлело и сказали вылезать. Встретила нас призрак. Женщина светящаяся. Как и в «Хогвартсе»…
— Да не призрак это был, — засмеялась Озара. — Это вылва белая!
— Вылва? — переспросила Юля. — Это кто у вас?
— Ну… — замялась Озара. — Вылвы — это вроде младшие Нави. Духи места. Они помогают. В библиотеке три работают. Есть готовят. Тут ещё чёрные вылвы есть, но их почти не заметно, они сливаются с камнем.
— Так это был не призрак? — даже как будто расстроилась Юля.
— Нет, — хором с сёстрами ответила Ожега.
— Ну тогда этот «не призрак» сказала нам потусторонним голосом… Ладно, это, наверное, эхо коридоров было, чтобы мы в комнаты шли, сказала кому в какую, ну мы с Добрынкой и пошли. Непонятно только, где Добрынка жить будет, раз комната на двоих. Мы-то ещё удивились, что половина занята… А тут вы заходите.
— Тогда давайте и правда разберёмся, куда кому укладываться, и уже ляжем спать. Завтра в одиннадцать тридцать, на поутроси, уже начнётся испытание, и стоит выспаться, — решила Ожега. — Вчера у нас тоже выдалась бессонная ночь. Мы семикурсников провожали. Только под утро спать легли.
— О да… Хорошо, — Юля зевнула, прикрыв рот ладонью. — Мы тоже устали. Ещё же успеем наговориться, да?
— Да что тут кого-то беспокоить? Ночь на дворе! — сказала Добрынка. — Я просто на полу на наших тюках лягу, одну ночь точно переночую, а завтра и видно будет.
— Вообще-то да, — кивнула Озара. — Нас с поступлением официальным всё равно должны будут переселить в пещеры, а за вами, может, комната эта останется.
— У меня есть ещё пара одеял, которые можно бросить, — сказала Оляна и достала искомое из коловерши.
Ожега почти уснула, как услышала, что в комнату кто-то даже не стучится, а тихо скребётся. Она открыла, подумав, что сёстры что-то забыли или комендант всё же подумала про Добрынку и решила дать ей место.
В коридоре, где тускло горело лишь пара магических огоньков, стоял Яровзор. Ожега даже мимолётно подумала, как он не спотыкается в темноте в своих очках.
— Ожега…
— Что ты здесь делаешь? Я попросила тебя больше меня не беспокоить, — прибавив безразличия в голос, тихо спросила Ожега, несмотря на то, что предательское сердце заколотилось сильней.
— Я… Да… — замялся тот и сказал, словно через силу. — Просто послушай. Завтра. На испытании. Не иди лёгким путём. И не соглашайся.
— На что не соглашаться? — переспросила Ожега.
— Ни на что не соглашайся. Больше… Не могу… Сказать, — с этими словами Яровзор странно покачнулся и ушёл.
Ожега тихонько закрыла дверь. Стало как-то неспокойно.
— Ну спасибо, удружил, — буркнула она в потолок и попыталась уснуть.
Глава 16Испытание Юли
— Вставай, Юлка, солнце уже на небо вышло, — разбудил Юлю бодрый голос Добрынки, — завтрак проспишь, а через два часа уже испытание случится.
Напоминание о «вступительных экзаменах» неясной направленности моментально заставило подскочить. Где-то пробило девять часов, и Юля судорожно вспоминала, сколько это «по-нашему».
— Это же сваор? — уточнила она у сестры. — Ой, а Ожега где?
— Княжна Ожега ещё в середине заурницы встала да тренироваться ушла, — хмыкнула сестра. — И да, сваор пробило. Девять часов, почитай, как новый день начался, а ты всё спишь. Завтрак через сорок восемь частей.
— А… через полчаса, значит, — тихо под нос «перевела» для себя Юля.
— Какие полчаса? Я же не про семьдесят две части сказала, а сорок восемь, — возмутилась Добрынка, которая копошилась в вещах в поисках чего-то.
— Я про свои полчаса, которые у нормального часа на… э… девяносто шесть частей, который.
— Явовский? — подозрительно прищурилась Добрынка, посмотрев на неё, и Юля кивнула. — Ну так не Явь тебе тут больше, к нормальному счёту привыкай, — отрезала сестра, возвращаясь к своему занятию.
Юля мысленно признала её правоту и подумала, что вот зато у девчонок никогда не имелось проблем со счётом в уме. Попробуй ориентироваться в девяностоминутном часе, который поделён на сто сорок четыре части. Она ещё с трудом запомнила, что сорок восемь — это полчаса, девяносто шесть — обычный шестидесятиминутный час, а двадцать четыре — пятнадцать минут. Хотя тут тоже любили округлять до ровных чисел, например до двадцати частей, что равнялось двенадцати с половиной минутам. А десять частей — примерно шести. Одна часть насчитывала где-то тридцать семь с половиной секунд — ни два ни полтора, как говорится. Так что всё время она «подвисала», пытаясь понять, который реально час или какой отрезок времени имеется в виду. Да и с этими шестнадцатью часами всё время путала последовательность, особенно паобед, обед и обестину. Обычные люди ели именно в обестину с часу до полтретьего, а не в обед. К тому же ей думалось, что поутрость должна быть до утроси, а не наоборот.
За этими размышлениями она умылась, оделась и привела себя в порядок.
Добрынка всё же нашла то, что искала, и когда Юля вышла из ванной, торжественно протянула.
— Что это? — спросила она, разглядывая ожерелье на толстой нитке с крупными синими бусинами из, кажется, голубоватой бирюзы и центральным широким кулоном из, наверное, серебра, на котором весьма искусно вычеканен раскрывший крылья лебедь, каждое пёрышко просматривалось, и фон с камышами и кувшинками.
— Это гривна Авдотьи Лебедь Белой, — сказала Добрынка. — Передаётся старшей дочери в нашем Роду. Она была старшей. И бабушка старшая, и… наша мама. И ты. Бабушка велела тебе передать семейную реликвию с наказом.
— С наказом?
— Если выпал тебе шанс в жизни, то использовать его и силу свою показать. Гривну эту сделали во времена старых богов по линии тех сирин, что в лебедей обращаются. Она помочь в трудном деле сможет. Так что носи, храни и оберегай.
— Спасибо, — кивнула Юля, — то есть во благо.
Подумалось, что до того, как она выбрала Явь, никто ей семейную реликвию не отдавал. А вернулась, так оказалось, что тут что-то передаётся из поколения в поколение. Впрочем, лёгкий укол обиды она сразу отмела. От гривны на самом деле ощущалась какая-то магия. Возможно, это тоже накопитель, как камни в её браслете. Такое только в Беловодье особую ценность имеет, в Яви же — не более чем «аутентичная» побрякушка не самая блестящая и «дорого-бохатая». Подумав, что никакая помощь лишней не будет, Юля закрепила гривну на шее. Та оказалась довольно-таки весомой, но удивительно подходила к её наряду.
— Как тут и было, — не удержалась от комментария Юля, покрутившись перед зеркалом.
— Этот летник ещё бабушка носила и мама на праздники… — огорошила её Добрынка. — Конечно, с гривной.
— Э… Понятно, — выдавила Юля, подумав, что это же логично. Где бы в мире, где готовое платье отсутствует как класс, наставница Алёна взяла бы такую красоту, расшитую вручную? Такие вещи делались годами. На заказ или самими. Каждая жемчужинка пришивалась вручную, а она ещё так легко подумала, что только одно и на смену нет ничего такого же. А вообще же эти платья не стирают даже, только вроде морозят или как-то так. Чтобы не пачкалось, нижние одежды меняют. Как и японцы с их кимоно, которым тоже по триста-четыреста лет пользовались. А она, конечно, и на конях-китоврасах поскакала в этом раритете, в сетях полетала… Надо бы проверить, не отлетело ли чего, не запачкалось ли.
Юля покачала головой. Бабуля отдала ей единственное красивое дорогое платье, тоже «семейную реликвию», которую имела, и непонятно, что вообще у неё «за помощь внучкам» содрали кудесницы Меньшиковы. Эх… А она даже не поблагодарила, и наказ ей только Добрынка передала. Она решила, что напишет бабушке Белаве письмо с благодарностью и отправит вместе с девчонками, когда те с Гнездом решат связаться.
Она снова покрутилась перед зеркалом и засомневалась, а надо ли при таком «параде» идти на завтрак, но потом решила, а почему бы и нет. Это же как праздник, почти что первое сентября в навьем стиле.