– Воображаю, что вы сейчас обо мне думаете, Вера Николаевна. Уверена, что вам не по душе это… знакомство вашего сына, – отрывисто говорила она. – И смею вас уверить, что я никогда не соглашусь на брак с ним. Я к Николаю отношусь с огромным уважением, он прекрасный товарищ… но ни приданого, ни своей любви я ему дать в браке не смогу. Мне нужно лишь одно – свобода от матери. Николай об этом знает, я всегда была с ним честна. Я не имею права использовать чувства другого человека для решения собственной судьбы! У меня есть и честь, и совесть! И достоинство! И… и куча недостатков. Но я никогда в своей жизни не лгала. Клянусь вам, что Николай никогда не будет несчастен по моей милости!
Вера молчала.
– А, тем не менее, делать-то мне что-то всё же нужно! – с ожесточением продолжала Ольга. – Иначе меня через два дня снова препроводят с жандармами к маменьке! Безусловно, я могла бы попросить о фиктивном браке кого-нибудь из товарищей… и, думаю, многие согласились бы… Но это тоже требует времени, а мать может отыскать меня уже завтра! С неё станется! Мне нужно, очень нужно спешить… Мне нужно на свободу, а я… я задыхаюсь в одном доме с матерью! Я уже боюсь, что однажды, потеряв терпение, просто убью её и… Впрочем, это не ваши заботы, княгиня, извините. Я понимаю, что, придя сюда, поступила глупо и эгоистично. Не хватало ещё вам выслушивать матушкины концерты у себя под окнами! – она резко поднялась, толкнув стол, и чашки на скатерти жалобно звякнули. – Пожалуй, мне пора ехать.
– Подождите, Ольга Андреевна, – медленно выговорила Вера. – Сядьте. Я понимаю вас. От начала до конца я понимаю вас.
– Право?.. – недоверчиво улыбнулась Ольга.
– Представьте себе. Я ведь была такой же, как и вы, – только с родителями мне повезло неизмеримо больше. Мне позволяли читать, позволяли мыслить, позволяли рассуждать. Не скажу, что матушка моя была от этого в восторге, всё же времена тогда были другие… но никаких препон она мне не чинила, нет. В вашем возрасте я уже зарабатывала самостоятельно.
– Но ведь всё кончилось браком с князем Тоневицким, не так ли? – дерзко спросила Ольга. Вера внимательно посмотрела на неё. Улыбнулась.
– Да. Именно этим и кончилось. Забавно, что и у вас сейчас к этому же идёт.
– Ничего подобного! – взвилась Ольга. – Поверьте, ноги бы моей не было в замужестве, кабы не необходимость спасать свою жизнь и честь! Разве вы не понимаете…
– Прекрасно понимаю. И не смеюсь над вами, как вам кажется. Я улыбнулась тому, что причины, толкнувшие меня в брак, во многом сходны с вашими. Я тоже не искала ни титула, ни денег, ни положения замужней дамы. Просто… так уж неумолимо сложились обстоятельства. И мне попросту не оставили выхода.
Ольга, неловко, боком опустившись на диван, в упор смотрела на княгиню.
– И сейчас, спустя десять лет, я могу сказать, что… нет, я ни о чём не жалею. Возможно, что не пожалеете и вы, и Коля. Я не философ и не судья, но могу предположить, что в любом браке важнее всего не любовь и не положение, а – честность. Если нет запертых дверей, нет тайных мыслей и расчётов, нет обмана – любой брак может оказаться удачным.
– Но фиктивный брак – это вовсе не брак, княгиня, – возразила слегка озадаченная Ольга. – Сразу же после церкви мы разойдёмся в разные стороны. Да ведь и не будет никакого брака! Надеюсь, что хотя бы вы вразумите вашего сына! Меня он слушать попросту не желает!
– Боюсь, что меня тоже, – грустно улыбнулась Вера. – Но вот что я хотела бы вам предложить… Насколько я понимаю, вам нужно сейчас исчезнуть из Москвы?
– Именно так, – удивлённо согласилась Ольга, не сводя с княгини лихорадочно блестящих глаз.
– В таком случае, могу ли я предложить вам место? У меня, видите ли, в моём имении, Бобовинах, открыта школа для крестьянских детей, а преподавать там, кроме меня самой и моей дочери, некому! Занятия, конечно, идут только зимой, а в этом году их и вовсе не было – потому что я всю зиму просидела с Аннет в Москве. Я уже начала поиски учительницы – и вдруг такая удача! Может быть, вы согласитесь? При школе есть квартира для учительницы, и жалованье мы с вами можем обсудить…
– Я готова преподавать азбуку, словесность, арифметику, а также историю, географию, химию и основы биологии, – деловито заговорила Ольга.
– Вы уверены, что химия необходима в сельской школе? – невольно улыбнулась Вера.
– Просто необходима! Я могу доказать! Кстати, ваши Бобовины – это где же? В Смоленской губернии, кажется? – Вера кивнула, и Ольга, в упор посмотрев на неё загоревшимися глазами из-за очков, спокойно сказала, – Я готова выехать туда нынче же.
– Завтра, – поправила Вера. – И я поеду с вами. А сейчас мы подумаем о том, как быть с вашей матушкой.
Два дня спустя к воротам дома Иверзневых подкатил извозчик.
– Стой, дурак! Да не здесь! Что же тебя, остолоп, растаращило посреди лужи! Назад подай! Тьфу, послал господь болвана, да за свои же деньги… Останови!
Извозчик, ворча, натянул вожжи. Из экипажа неловко выбралась особа лет сорока пяти в измятом коричневом платье и старой, местами траченной молью накидке. Её узкое лицо с воспалёнными веками отливало нездоровой желтизной. Тонкие губы вздрагивали, словно от тика. Женщина забарабанила кулаком в калитку. Время от времени она прерывала стук и приподнималась на цыпочки, силясь заглянуть за забор. Вскоре послышались торопливые шаги.
– Бежу, бежу… Чего надобно? Вам кого, сударыня? Кто такая будете? – изумлённо спросила Федосья, открыв калитку и воззрившись на гостью.
– Майорская вдова Алевтина Тихоновна Семчинова буду, дура! Где твои господа? Князь Тоневицкий мне надобен и дочь моя Ольга! Зови немедля!
– Эка, барыня, а где ж взять-то? – развела руками кухарка. – Второго дня господа уехамши, дом пустой стоит! Никого нет!
– Уе-ехали? – со свистом втянув в себя воздух, переспросила Семчинова. – Это куда же?
– А в Петербург, куда ж ещё! На сезон зимний! Враз после венчания собрались и укатили!
– Ах, мерзавка… – прошептала Алевтина Тихоновна. – Ах, сучка драная… Обвенчалась, стало быть… Уела мать, нечего сказать… Выскочила… в княгини вскочила, мра-а-азь! Без дозволения… без благословления… отблагодарила за хлеб… да будь ты про-о-оклята! – завопила она вдруг так пронзительно, что Федосья шарахнулась от неё и поспешно захлопнула калитку. Лязгнул засов. Семчинова, взвыв, кинулась грудью на доски, калитка затряслась – но выдержала. Алевтина Тихоновна поперхнулась, взмахнула руками и, бессмысленно поводя глазами, осела на тротуар.
Из экипажа деловито выбрался Федотыч, подхватил свою барыню под мышки и молча повлёк её к извозчику. Семчинова не сопротивлялась, безвольно перебирая ногами по земле. Губы её что-то беззвучно шептали, выкаченные, безумные глаза смотрели в серое небо.
– До свиданья, Марья Александровна! Дашенька… Наденька… Адель… Может, всё же останетесь ночевать? В доме куча пустых спален! Посмотрите, ведь ветер поднимается! Того гляди, снег падать начнёт, а вы на колёсном ходу!
– Нет-нет, моя дорогая, сердечно благодарю – но мы поедем домой! Вы, надеюсь, не забыли, что завтра бал у пана Команского? Нужно как следует выспаться, подготовиться… Да проследить, чтобы наша дура Гапка утюгом платья не сожгла: с неё ведь станется! Увидимся завтра в Ставках! Непременно! До свидания же, мои милые! Вера Николаевна! Аннет! Nicolas! До завтра!
– Прощайте, прощайте! Коля, проводите гостей!
Госпожа Алферина, ни на минуту не переставая болтать, величественно выплыла в сени. За ней последовали её дочери и Николай Тоневицкий. В гостиной с открытым пианино и разбросанными по столу карточками лото остались лишь княгиня и княжна Тоневицкие.
– Господи, маменька… какое же облегчение! – со вздохом сказала восемнадцатилетняя Аннет, без всякого изящества плюхаясь в кресло и хватаясь за голову. – Да если бы они согласились остаться на ночь, я бы с ума сошла! Пожалуй, самое невыносимое в соседях – это вот эти визиты… Бал у пана Команского – ужас какое счастье! Пыльные туалеты времён очаковских и покоренья Крыма – и мазурка с прыжками до люстры!
Вера в ответ только слабо улыбнулась. Она сидела у окна и вслушивалась в доносящиеся со двора звуки: женский смех, галантный бас Николая, фырканье лошадей. Свет оплывших свечей играл в её тёмных, гладко причёсанных волосах.
– Не понимаю, почему мы не возвращаемся в Москву? – ожесточённо сказала Аннет, вскакивая и принимаясь мерить шагами гостиную. – Чего мы здесь дожидаемся? Варя с Серёжей уехали ещё месяц назад – и правильно сделали!
– Вы могли бы уехать вместе с ними, Аннет, – напомнила Вера.
– Да, право, стоило бы, – с горечью призналась Аннет. – Поверьте, если бы я знала, что Коля намерен здесь остаток дней своих провести – сбежала бы не оглянувшись! Но как можно было такое предположить?! Серёжа теперь бранится в каждом письме! А Варя, между прочим, ждёт ребёнка, и ей непременно нужны близкие люди рядом! Серёжа, конечно, обожает её, но он – мужчина, и многих вещей, известных опытным женщинам, просто не в силах понять… Ну чему же вы опять улыбаетесь, маменька?
– Вашей горячности.
– По-вашему, она неуместна?! Да Колю скоро попросту исключат из университета! Да-да, и из московского тоже! Занятия давным-давно начались, а он манкирует лекциями! Друзья пишут, удивляются, не могут понять, куда мы пропали… А мы сидим сиднем в деревне, тратим время на индюшек Алфериных и на балы в Ставках! И всё из-за сушёной воблы в синих очках!
– Аннет, вы несправедливы к Ольге Андреевне.
– Напротив – чрезмерно снисходительна! Несносный стриженый сухарь! – Аннет снова рухнула в кресло. – Вы ведь понимаете, маменька, что это из-за неё Коля не едет в Москву! Из-за неё забросил университет, и даже друзьям не пишет! Он, видите ли, «помогает» этой особе освоиться в школе! Да госпожа Семчинова давно и превосходно здесь освоилась и ничуть в не нуждается в покровительстве! А Коля попросту до смерти в неё…