«Одни работают, другие ловчат, — негодовал он. — Стараются урвать где можно…»
Косарь всегда казался ему ненастоящим горняком, и, думая о нем, Тимша не представлял, как быть. Смена, всё, что окружало, — давно сделалось для него своим, близким; нельзя было позволять кому-либо относиться к ним иначе.
Волощук пришел поздно. Увидав, что Тимша не спит, добродушно подмигнул и с наивной самоуверенностью похвастался:
— Капли не протекло! Под сруб бил…
Тот с сердцем сказал:
— Ложись, бригадир! Знали б мы с Ненаглядычем, что ты так, — ни за что не пустили бы.
Волощук распустил губы в улыбке.
— Эх, Тимофей, зелен ты еще шахтера осуждать! Возьми лучше в кармане конфетку. Тебе от сдачи припас.
— Не надо! Ешь сам…
— Мне, брат, никогда… никто. Вот и хочу, чтоб ты… чтоб тебе…
Блаженно улыбаясь, он лег, закрыл глаза. Тимша снова раскрыл книгу, но, не одолев и двух страниц, погасил свет.
Утром Волощук разбудил его. Он уже оделся, умылся и спешил на работу.
— Вставай, петушок! Пора…
Косарь так и не пришел.
— Загулеванил, видно, — добродушно предположил Волощук. — У вдовки своей…
— Не у вдовки, а на халтурке, — торопливо утираясь, сказал Тимша. — Слыхал: избу кому-то ставить взялся!
Он ожидал, что бригадир возмутится, узнав об этом, но тот лишь махнул рукой.
— А хоть и так. Попросили — отчего не помочь? Вот только плотник-то он…
— Кладовщику какому-то, — объяснил, все еще кипя, Тимша. — В Чернушках!
— Ну, значит, срубят — капли не протечет. Пошли-ка, он уж, верно, в нарядке нас ждет.
Но и в гардеробной Косаря не оказалось. Они переоделись, взяли шахтерки, а его все не было.
— Прогулов нам только не хватало, — возмущался Тимша. — Теперь прославимся!
Ненаглядов молчал, словно не веря, что Косарь загуляет. Проработали с час, пока тот действительно явился — вспотевший, запыхавшийся. Стараясь прикрыть опаску, еще издали сообщил:
— А на следствии — буза! Никольчик всех под обух подводит…
— Не болтай, — сердито одернул его Волощук. — Скажи лучше, почему в смену опоздал?
Дурашливо хохотнув, тот подтолкнул его к комбайну.
— Эх, и гульнем мы с тобой, Лаврен! Ей-ей, вот увидишь…
— У кладовщика? — Тимша не скрывал, что знает всё, знает и осуждает. — На новоселье?
— Ого? Пронюхали уже! — деланно ужаснулся Косарь. — Завидки берут? — И, схватив ключ, принялся подводить крепление.
15
Крепление давно уже не занимало Гуркина — с тех самых пор, как он сделался председателем шахткома. Ежедневная текучка совершенно поработила его. То он был занят оформлением профсоюзных документов, протоколов, списков, то подбирал материалы для наглядной агитации, а то бросал все и отправлялся на очередное совещание. Совещаниям и заседаниям не было конца. Не проходило дня, чтобы не вызывали куда-нибудь — по телефону, через шахтоуправление, а то и с нарочным.
Гуркин давно не бывал в лавах, не видел, как работают люди, в чем у них трудности, и о происходящем в шахте узнавал лишь со слов других. Встретив поднявшегося на-гора Ненаглядова, он отвел его в сторонку и, заслонив сутулой спиной от спешивших мимо шахтеров, поинтересовался:
— Ну, как оно? Что новенького в смене?
Не собираясь рассказывать о случае с Косарем и считая, что это их внутреннее дело, Ненаглядов все-таки не выдержал.
«Дело-то внутреннее, а председателю шахтного комитета сказать нелишне. Посоветуюсь…»
— Мало прошли сегодня.
— Почему? — жуя мундштук папиросы и думая о чем-то совсем другом, спросил Гуркин. — Перебоев с энергией вроде не было.
— Да Косарь у нас чуток подгулял. Хочу с тобой посоветоваться: как с ним быть?
Гуркин понимающе округлил глаза.
— Что так?
— В халтуру ударился, кому-то дом ставит. Всё воскресенье протрубил, а сегодня с утра прихватил. Ну, и…
Проходивший мимо Хижняк тронул Гуркина за плечо, спросил:
— Роман Дмитрич, совещание профоргов будет?
— Иду, иду, — отозвался тот и, обернувшись к Ненаглядову, перегнал папиросу из одного угла рта в другой. — Что ж тебе посоветовать? Потолкуйте промеж себя, вправьте ему мозги…
Ненаглядов помрачнел.
— А по-моему, он же шахтерское наше званье порочит!
— Видишь ли, свободное время каждый может тратить, как вздумает. Так и в Конституции записано.
Одеваясь, Ненаглядов предупредил всех:
— Пошли в нарядку…
Тимша догадался, что разговор пойдет о случившемся. Ненаглядов хоть и не подменял Волощука, но проводил то, что считал необходимым.
— Давно пора! — синё полыхнув глазами, обрадовался он. — Давай, бригадир! Нечего время терять.
Волощук почему-то промолчал. А Косарь, как обычно, попробовал отбояриться:
— Чего еще? Всё уж говорено-переговорено!
В нарядной было пусто. Домино на столе, вокруг которого всегда теснились любители сыграть, валялось в беспорядке. Ненаглядов сгреб его в кучу, сел. Достав сигарету, Волощук хмуро пристроился напротив.
— Давайте, — заторопил их Косарь, всё еще не подозревая ничего. — Об чем разговор?
По-прежнему полыхая глазами, Тимша бесстрашно ввязался:
— О том, что опаздывать никому нельзя. Из-за тебя мы сегодня задание не выполнили!
Сразу взбеленившись, Косарь с силой ударил костями по столу:
— Вякай, да не завякивайся! Без году неделю в смене, а тоже…
В дверях показался Гуркин. Подойдя к окну, закрыл створку, чтобы не было сквозняку, и, обернувшись к ним, сказал:
— Ты бы, Косарев, лучше помолчал, когда тебя обсуждают.
Словно объясняя, что произошло, Ненаглядов неторопливо и внушительно заговорил:
— В халтуру ты, друг, ударился. Честь шахтерскую на кон поставил. Нашу честь! Я двадцать пять лет по шахтам, а нигде не халтурил, — посуровел он. Кости дробно посыпались на пол. — Понимаешь ты, об чем речь?
Волощук нагнулся, подобрал попа́давшее. В тягостной тиши слышно было, как надсадно дышала компрессорная да где-то, должно быть, на подъемнике террикона, повизгивало несмазанное колесо.
Выждав для внушительности тоже, Гуркин предложил:
— Может, объяснишь, в чем дело? Как дошел до жизни такой?
Косарь вскочил. Загорелое его лицо то темнело пятнами, то бледнело.
— Объясню. Артем Захарыч, ты неправильно информировал всех, — он так и сказал, вспомнив к случаю сугубо книжное это слово, потому что знал: оно пригодится сейчас как нельзя лучше. — Я был не на халтуре, а помогал товарищу. В порядке социалистической выручки. Это, по-моему, не противоречит коммунистическому труду. Наоборот…
«Да ведь он же — кладовщик, — хотелось возмущенно крикнуть Тимше. — Хапуга!..»
Но Косарь победно оглядел всех и, не обращаясь ни к кому в отдельности, тут же опроверг и это.
— А что он — работник снабжения, так крыша над головой каждому трудящему нужна. И государство наше ссуду кому зря не дает.
— Сколько ты взял с него за социалистическую свою выручку? — не обинуясь, спросил у него Ненаглядов. Похоже, он не верил ничему и упорно пытался добраться до истины. — Только начистоту? По-рабочему.
— Не верите, спросите у него.
— Адрес? Фамилия?
Косарь чуть замялся.
— Адрес? Улица Чернушенская, пятьдесят четыре.
Гуркин записал.
— Ладно. Разберемся, — пообещал он, хотя знал, что вряд ли найдет время сделать это. И, обращаясь к Ненаглядову, заметил: — Обижать подозрениями загодя тоже не след.
Он ушел, а они остались, не зная, что делать дальше. Помолчав немного, Косарь насмешливо спросил:
— Ну, всё? Можно расходиться?
Волощук поднялся. Казалось, он не знал, что и думать по поводу всего этого. Объяснение Косаря показалось ему вроде бы правдоподобным, и, облегченно переведя дыхание, он сказал:
— Пошли. Артем Захарыч, до завтра!
— До свиданья, — отозвался Ненаглядов. — Завтра мы сегодняшнее наверстать должны.
— Завтра не завтра, а смены за две наверстаем!
Увидев, что Волощук с Косарем отстают, Тимша ушел вперед. Должно быть, бригадир хотел поговорить с дружком без свидетелей, не стоило мешать им. Сам он, вначале не очень веривший тому, что Косарь помогает кому-то в порядке выручки, примирился с его объяснением, а главное — с тем, что Гуркин проверит все, разберется.
«Разве можно отказываться, если просят помочь? — думалось ему. — Ведь без этого и жить нельзя!»
Изредка оглядываясь, Тимша видел Волощука с Косарем, но потом потерял.
«Пускай объяснятся. Может, бригадир скорей до правды докопается?»
Вернулись они почти в сумерках и, не ужиная, легли молча. Разогрев в кухне сковороду с картошкой, Тимша поел, собрался дочитать «Туманность Андромеды», но Волощук обернулся, открыл глаза.
— Гаси свет! Людям отдыхать надо…
На следующий день всю смену они работали как заведенные. Даже Косарь, не любивший поторапливаться, старался изо всех сил, как ни в чем не бывало покрикивал:
— Давай сегменты! А то кровля просядет…
Ненаглядов гнал и гнал комбайн, грузя породой состав за составом. Волощук и Косарь едва успевали подводить крепление, перекрывать накатником, заделывать распилом боковины.
Таская лес, Тимша каждый раз выжидающе поглядывал в темноту штрека, боясь увидеть Шахтаря и презирая себя за это. Разумом, рассудком он понимал, что всё это — досужая выдумка художника, но, оставаясь один, ничего поделать с собой не мог.
Наконец комбайн остановился. Волощук скомандовал передышку. Замерив пройденное, удовлетворенно сказал:
— Вот это ничего еще!
— До конца смены часа полтора, не мене, — доставая жестянку, прикинул Ненаглядов. Кажется, он тоже был доволен тем, сколько прошли сегодня, даже на Косаря поглядывал без вчерашней неприязни.
Тимшу всегда удивляло, как он без часов определяет время и почти не ошибается. Жуя хлеб с колбасой, поинтересовался:
— Артем Захарыч, почему ты и без часов время знаешь?
— Так вот, знаю, — уклончиво ответил тот. — Летчики, брат, без ошибки его чувствуют.