— А вас начальство требует! — обрадовавшись, что разыскал его, Воротынцев пробрался поближе. — И Чистоедову влетело, говорят…
— За что?
— За то, что приказал мне спустить вас в шахту. Они отправились к вспомогательному стволу.
— Ну, как вам наш щит? — спросил по дороге Воротынцев. — Понравился?
— Еще бы! Целый день глядел бы, как тюбинги укладывает…
— А вы читали, что о нем в газете расписали?
По долгу службы Павлюченков больше привык задавать вопросы, чем отвечать на них. Взмахнув шахтеркой так, что она описала желтоватый круг, он насторожился.
— А что? Вы считаете — неправильно?
— Разве дело во мне?
Он постарался понять, что́ имел в виду Воротынцев, и не смог.
— Не понимаю.
— Дело-то в затратах, — неохотно пояснил тот. — Оправдает ли Большой Матвей весь этот метрополитен?
— А разве не подсчитано? Ведь леса, например, расходуется намного меньше. И цемента…
— Что касается цемента — вряд ли. Да и с другими материалами еще не ясно.
— А судя по тому, что писали в газете, всё — наоборот.
Воротынцев пожал плечами.
— Посмотрим! А по-моему…
Упрекнув себя за прекраснодушие, Павлюченков попросил:
— Вы не могли бы сделать необходимые выкладки? Обоснованно?
Но Воротынцев решительно отказался:
— Нет-нет.
Павлюченков не ошибся. Тот казался скорее себе на уме, чем действительно умен.
— Почему?
— Существует еще такой пережиток, как инженерная этика, — и, не договорив, пошел, размахивая надзоркой, к вспомогательному стволу.
«Этика, этика, — раздосадованно повторял, спеша за ним, Павлюченков. — Пережиток не она, а отношение к государственным средствам!»
И Воротынцев, который вначале показался ему симпатичным и дельным горняком, стал едва переносим.
19
Непереносимо показалось и ожидание у Костяники. В кабинете было людно, накурено и, по правде, не до посторонних. Обсуждалась готовность к разработке Большого Матвея. Павлюченков посидел, послушал и хотел было уйти.
Но Костяника остановил его:
— Сейчас мы закончим. Подождите…
— Хорошо, — вздохнув, согласился тот. — Я покурю пока в коридоре.
Минут через десять, отпустив собравшихся, Костяника пригласил:
— Прошу!
В голосе невольно прозвучало желание во что бы то ни стало избежать осложнений. Павлюченков бросил докуренную папиросу и вернулся.
Окна в кабинете были открыты, но кислый запах табачного дыма не выветрился. Костяника сделал вид, будто доволен тем, что видит следователя и что тот побывал в шахте.
— Ну как? Посмотрели нашу Соловьинку? С людьми потолковали?
— Почти со всеми очевидцами аварии.
— И какие выводы сделали?
— Ну, не так скоро, — прикинулся простачком Павлюченков. — Выводы — дело начальства, а мое — восстановить обстановку, предшествовавшую катастрофе.
— Не стоит так громко: катастрофа. Скорее — происшествие, несчастный случай.
Костяника словно пытался разоружить его, заставить глядеть на все, как на простую случайность. Павлюченков не поддался.
— Ничего не поделаешь. Привык называть вещи своими именами.
Разговор что-то не получался. Но не в привычках Костяники было отступать, даже при более серьезных неудачах.
— А что говорят очевидцы?
— Очевидцы подсказывают: комиссия горного надзора, расследовавшая причины аварии, подошла ко многому по меньшей мере предвзято.
Угольные брови Костяники подскочили вверх, изогнулись.
— Акт комиссии для меня прежде всего, — внушительно сказал он. — И мы обязаны считаться с ним, как с официальным документом.
— До тех пор, как не установим, что он, мягко говоря, фальшивит.
— В чем же он, если на то пошло, фальшивит?
— В том, что представляет виновным не того, кто виноват.
Они отбросили прежние условности и разговаривали теперь начистоту.
— Значит, вы считаете, что электромеханик Журов не виноват?
Павлюченков старался держаться как можно спокойней:
— Дело не в Журове, а в порядках, которые существовали да и существуют до сих пор. Не будь их, не было бы и аварии.
Разведя руками, Костяника даже приподнялся:
— Вот это вы-вод. И Никольчик, по-вашему, тоже не виноват?
— О Никольчике речь особая…
— Ну, если не виноваты Журов и Никольчик, тогда, может, кто-то другой виноват? Может быть, я?
Решив договорить все до конца, Павлюченков не стал скрывать ничего.
— Хотите знать правду? Виноваты в нарушении правил безопасности действительно вы и главный инженер Дергасов. Все остальное — производное от этого.
Озадаченно округлив глаза, Костяника уставился на него.
— Ну, знаете ли, — он хотел добавить что-то еще, но на пороге кабинета появился Дергасов. — Ты только послушай, Леонид Васильич, что нам преподносит товарищ следователь! Виноватит нас с тобой во всех бедах…
Дергасов сделал вид, что ничего другого и не ожидал. Почти не изменившись в лице, он покладливо согласился:
— Руководитель всегда виноват. План добычи не выполнил — виноват, зарплату в срок не выдал — виноват. Вспышка на солнце, град, вихрь, что ни стрясись — виноват!
Павлюченков не удержался от улыбки.
— Ну, во вспышке на солнце вас никто, впрочем, не винит. А что касается техники безопасности, то действительно…
Костяника несговорчиво покрутил головой.
— Как тебе нравится: Журов, оказывается, не виноват, Никольчик — тоже. А нас с тобой, рабов божьих, на цугундер!
— Погоди, Михалыч, — остановил его Дергасов и, обратившись к Павлюченкову, настороженно спросил: — Вы что же, считаете: электровоз забурил в шахту не Журов?
Суше, чем обычно, тот снова подтвердил:
— Нет, не считаю. Электровоз упустил Журов, но виноваты в этом вы.
— Видал? — загорячился Костяника. — Ну и логика!
— Вижу, — сокрушенно отозвался Дергасов. — Вижу и удивляюсь, что…
— Я облазал всю шахту, — перебил его Павлюченков. — И удивлен, как при таком состоянии техники безопасности авария не произошла раньше!
Дергасов попытался возразить. Лучше всего было сослаться на кого-нибудь более авторитетного, и он вспомнил:
— А вот горный надзор считает иначе.
— Горный надзор мог и ошибиться.
— Кажется, Никольчик подкинул-таки вам в прокуратуру свою идейку насчет Журова.
Костяника с жаром поддержал:
— Ну конечно! А сам…
Покраснев, Павлюченков даже не ответил ему.
«Неужели они считают меня простачком в самом деле? — самолюбиво подумалось ему. — Ну-ну! Посмотрим, кто скорей расколется?»
— Никольчик не уходит от ответственности, — холодно заметил он Дергасову. — Тогда, как другие…
— После того, как понял, что спрятаться не удастся и что придется отвечать, — не сдержавшись, резанул тот. — Да-да! Именно после того, как не удалось спрятаться, — и, не меняя тона, обратился к Костянике: — Михалыч, у тебя та самая объяснительная записка, которую он представил после аварии? Покажи ее, пожалуйста.
Костяника достал из сейфа объяснительную записку Никольчика и протянул Дергасову. Развернув, тот передал ее Павлюченкову.
— Вот. Убедитесь сами.
Павлюченков прочел, и из обвинителя чуть не превратился в обвиняемого. Объяснение Никольчика было документом, и, основываясь на нем, Дергасов и Костяника могли наступать.
Почувствовав его замешательству Костяника миролюбиво проговорил:
— Никольчик не Журов, он — командир производства, полностью отвечающий за безопасность вверенных людей. Ему и предъявят обвинение в забвении техники безопасности. С него и спросят… по всей строгости закона.
— Правильнее будет спрашивать с того, кто замазывает преступление, — взяв себя в руки, несговорчиво возразил Павлюченков. — А о тех, кто помогает разоблачению истинных виновников, разговор особый.
Не обращая внимания на его слова, Дергасов взял записку и, сложив, отдал Костянике.
— Убедились? Заставив заведомо пьяного ремонтировать электровоз, Никольчику ничего не осталось, как утверждать, что тот был трезв. Иначе его вина усугублялась бы еще больше.
— Пришлите нам копию этого объяснения, — попросил Павлюченков и, как бы между прочим, произнес: — Кстати, установлено, что Журов не был пьян и мог бы ответить за свои поступки. Вскрытие обнаружило совершенно незначительные остатки алкоголя примерно двадцатичасовой давности.
Дергасов растерялся. Торжествующая ухмылка сошла с его лица, глаза заметались.
— Но жена утверждает, что он пил накануне аварии.
— Это еще нуждается в проверке, — повеселел Павлюченков. Доводы противников оказались явно несостоятельными. — Я вызову ее завтра к себе и выясню мотивы этого.
Поняв наконец, что ничего доброго не получится, Костяника снова попытался обернуть все по-хорошему. Грузный, расплывшийся от жары, он едва умещался в кресле, вытирал платком лицо и шею.
— Нельзя же так, товарищи дорогие! Вина электромеханика Журова не вызывает сомнений. Что касается техники безопасности, то она, как отмечено в акте горного надзора, за исключением отдельных моментов, у нас на уровне. И я…
— С техникой безопасности в шахте из рук вон плохо, — перебил его Павлюченков. — Если не хуже!
Дергасова взорвало:
— Вы не горняк. Люди более компетентные, специалисты, всё, что считали необходимым, отметили в акте…
Телефонный звонок прервал их спор. Костяника взял трубку.
— Девятка слушает. Да, я, — лицо его не выражало ничего, кроме скуки и равнодушия. — Здесь. Сейчас передам, — и, протягивая через стол трубку, сказал Павлюченкову: — Вас разыскивают…
Звонили из прокуратуры. Мамаеву понадобилось обвинительное заключение по делу о хищениях в горторге. Оказывается, срочно запросили в область.
— Хорошо, — выслушав, сдержанно отозвался Павлюченков. — Сейчас приеду.
Отдуваясь, Костяника почувствовал, что это как нельзя кстати. Затянувшийся спор не сулил ничего хорошего. Положив трубку, он поднялся и, прощаясь с Павлюченковым, на всякий случай пошутил: