– Господи! – истово молится Корнелиус Борст на африкаанс, стянув с головы шляпу, – Если Ты защитишь нас и предашь врагов в наши руки, мы построим дом в честь имени Твоего и наша победа будет воспета до последнего колена потомков наших, потому что в этот день будут воспевать Честь Твою!
– А я всё улыбался скептически, – истерически хихикает Тома́, нервически кусая нижнюю губу и не замечая, как по подбородку течёт тонкая струйка крови, успев уже запачкать воротник белоснежной сорочки, – Вот они, крылатые рыцари Благого Двора!
– Так вот зачем… – ахнул Ивашкевич чему-то своему, – а я-то сомневался! Всё думал – к чему столь высокие требования к подготовке пилотов… А оно вот што!?
Он захохотал, и будто спеша куда-то, начал выговариваться, комкая окончания слов и предложений и нимало не заботясь, слышат ли его товарищи.
– Всё, всё нужно… – говорил литвин, не отрывая взгляда от неба и срываясь с обычного разговора на крик, – Всё! Акробатика эта, будь она неладна, и танцы… пробежки по доскам на высоте… всё! Ничего отнять нельзя!
– А эти-то, а эти… – он снова захохотал, грозя кому-то невидимому кулаком, а потом резко ударил левой рукой по сгибу локтя, – Што, лишнее? Да, лимонники?! Лишнее? Подготовка пилотов излишне усложнена и перенасыщена… х-ха! Рыцари Неба херовы!
Бипланы тем временем, закончив резвиться, принялись расстреливать расставленные на полигоне мишени.
– Через винт! – ахнул Тома́, - Нет, вы видели? Через винт стреляют!
– … исключить из подготовки элементы балагана, – ехидно кривя лицо, цитировал кого-то Адамусь, – Маршировка пилотам нужна, господа хорошие? Выездка? Парфосная охота? Ну-ну…
– Потом, – выделил голосом молчавший доселе Жюль Ведрин, – лаймы будут орать, что это не крикет![49]
Он захохотал восторженно, заулюлюкал, а после особо удачного виража с поражением мишени, разлетевшейся в щепки, подбросил шляпу, да и забыл её поймать. Влекомая ветром, та прокатилась несколько десятков сажен, и была остановлена только ветвями низкорослого колючего кустарника.
– Небо будет нашим! – выдохнул Илья Митрофанович, щеря белые зубы в безумной усмешке, достойной викинга, выпрыгивающего с драккара в строй ощетинившихся копьями врагов.
Приземлившись, подруливаю к группе пилотов, и скинув с потной головы шлем, тяжело выпадаю из кабины, почти тут же усаживаясь на траву и приваливаясь спиной к шасси.
– Одна-ако! – озадаченно сказал Илья, видя моё состояние, – Вот оно как… нелегко, значит, догонялки в Небе даются?
– Угум… – собрав все силы, стаскиваю с себя куртку, и подстелив её под задницу, благодарно принимаю из рук механика огроменную кружку, чуть не впополам набитую колотым льдом и залитую крепченным, сладченным чаем.
Вслед за мной сел Санька, остановившись в паре метров от моего аэроплана.
– Ф-фу… – сорвав шлем, он не нашёл в себе сил сразу вылезти из кабины.
– Вот оно как, – пробормотал Илья, – пятнадцать минут такого боя, и…
– Угу, – повторяю ещё раз, стягивая насквозь мокрую рубаху через голову и кидая её кому-то из аэродромной обслуги.
– Вот значит как… – ещё раз повторил помор, прикусывая ус, – Это ведь всё специально было, да?
Он напряжённо замер, ожидая ответа, а я…
… даже не знаю, какой ответ он посчитает правильным!
– Специально, – киваю я, не отводя глаз.
– Это хорошо, – слабо улыбается Военгский, – Не стал все карты разом на стол, так? Это правильно…
– Правильно, – задумчиво согласился Адамусь, усаживаясь по-турецки напротив меня и срывая травинку на погрызть, – И много у нас ещё таких козырей?
– Ну… – чуть улыбаюсь, и отвечаю уклончиво, – достаточно.
– Хм, – литвину хватило моего ответа, и он, будто убедившись в компетентности руководства, усмехнулся очень солнечно, и беззаботно повалился на траву, заложив под голову руки и прикрыв глаза.
Несколько минут прошло в оглушительной тишине, нарушаемой лишь трескотнёй кузнечиков да криком какой-то птицы в небесной дали. Мы молчали, и молчание это странным образом сплачивало нас больше иных разговоров.
Допив ледяной чай, я почувствовал себя более-менее живым, а не бельём после стиральной машинки, и встал, потянувшись всем телом. Хмыкнув чему-то своему, поднялся Санька, отдав кружку чернокожему бою из обслуги.
– Под душем ополоснусь, – оповестил я друзей, – а потом, за обедом, можно и поговорить.
Заняв своё место за длинным столом, стоящим на ветерке под навесом, ел я поначалу нехотя, через «не хочу» и «не могу». Дикая усталость и жара сочетание не самое приятное, и более всего хочется просто лечь где-нибудь в теньке, да вести неторопливые разговоры, потягивая ледяные кисловатые напитки.
Но по опыту уже знаю, что если не поем как следует, то ощущение, будто я побывал в лапах неумелого таксидермиста, пройдёт в лучшем случае к вечеру, и то не факт. А поем, пусть даже и через силу, так через пару часиков снова буду зайчиком скакать.
– Я эти земли давно присмотрел, – неторопливо рассказываю, ворочая ложкой в травянистой кисловатой похлёбке из местных трав и мяса антилопы, – ещё в ту Англо-Бурскую.
– Н-да, – цокнул языком Тома́, не бросивший изучение русского языка и неплохо понимающий нюансы, – В ту Англо-Бурскую…
– Как есть, – пожимаю плечами и отправляю ложку в рот, – Война уже по факту идёт, просто пока не объявлена.
– Соглашусь, – кивнул Жюль Ведрин, говоря с заметным акцентом. Он, вслед за Тома́, принялся изучать наш язык, едва поступив на службу в Ле-Бурже. Сдружившись сперва с Ильёй и Адамусем, а потом, через них, с политическими беженцами из Российской Империи, коих на моём заводе водится в изобилии, выучил его на удивление быстро и хорошо. Картавый французский выговор никуда не делся, да и вряд ли пропадёт, но именно что словарный запас, понимание языка и его нюансов, у бывшего механика очень приличные.
– В Париже, – продолжил он, и сделал короткую паузу, принюхиваясь к жаркому, – это особенно хорошо заметно. Парижане как барометр, любое изменение политического климата мгновенно отражается обществом.
– В Лондоне много хуже, – коротко доложил Тома́, и после вопросительного взгляда Саньки добавил:
– Марсельская родня, сами понимаете… – расшифровок не понадобилось, контрабандисты испокон веков подрабатывают на разведку, полицию, контрразведку и любые спецслужбы, которые могут прижать их. Специфическое сообщество, связанное родственными, служебными и финансовыми узами, и не всегда понятно – в какой мере контрабандист работает на спецслужбы, а в какой – спецслужбы на контрабандистов!
– Британцы совсем с ума посходили, – продолжил он, – На призывных пунктах настоящая истерия, а в газетах печатают письма матерей своим сыновьям, записавшимся на флот или в войска, с призывом умереть за Британию, но не допустить победы варваров, иначе Империя падёт.
Похмыкали…
– А в этом что-то есть, – признал Илья, прекратив жевать, – Если во всём мире бушует кризис экономический, то в Российской Империи и Британии кризис этот ещё и системный.
– Оставим в стороне наше многострадальное Отечество! – быстро поговорил я, давя взглядом Саньку, открывшего было рот. Он в последние пару недель провёл в обществе наших, местных ура-патриотов из переехавшей в Дурбан русской интеллигенции. Ничего не хочу сказать, дельных людей среди них много, но говорильни – ещё больше!
Как начнут вещать о Судьбах Отечества, пережёвывая одну и ту же жвачку снова и снова… А у брата на подобную инфлюэнцию иммунитет слабенький, не выработался ещё.
– В Британии кризис системный, – повторил марселец, – Поражение в минувшей войне стало очень тяжёлым ударом для британцев, а в Колониях мигом вспыхнули если не восстания, то как минимум – разговоры о большей автономии, самоуправлении и праве самостоятельно выбирать генерал-губернаторов.
– Ещё одного поражения Британия может не вынести, – заключил Адамусь, – Хм…
– Британия может и вынесет, но вот Британская Империя – вряд ли! – подытожил я, и почувствовав, что аппетит всё-таки прорезался, воздал должное обеду.
– … давно присмотрел, – неторопливо рассказываю, отхлёбывая кофе, – и знаете, в память врезалось! Вот так вот, на ровном месте. А потом уже, сильно позже, когда задумался о базе для авиации, вот тогда и торкнуло!
– Дорого? – поинтересовался меркантильный Тома́.
– Не дороже денег, – пожимаю плечами, но видя, что марселец продолжает давить взглядом, нехотя признаюсь:
– Место очень уж удачное! Дорого, да… Долина закрытая, и по земле так просто не подберёшься, а по воздуху – вон он, Дурбан! Чуть больше часа лететь, и на месте. Как база для авиации – идеальное место! Да и…
Широким жестом показываю на строения неподалёку.
– … инфраструктура имеется.
Тома́ хмыкнул, и я понял, что он хотел сказать.
– Мелочь, – киваю согласно, – соорудить такое несложно. Три десятка крепких работящих мужчин, желательно не из кафров, такую усадьбу возведут за месяц, работая от рассвета до заката. А доставить этих самых мужчин? А растительность вырубить? Поля выровнять? Вот так по мелочи и набегает…
– Деньги на время, – покачал головой марселец, уже знакомый с моим принципом, но не вполне с ним согласный.
– Деньги на время, – подтверждаю, приникая губами к кружке, – и такой размен я считаю удачным!
Бывший владелец, престарелый полуграмотный африканер, в голове которого была только Библия, и не иначе как считающий себя одним из Ветхозаветных патриархов (а вонял он уж точно – Ветхозаветно!), решил, будто здесь нашли какие-то полезные ископаемые, и заломил весьма солидную цену за свои владения. Сбить у патриарха удалось немного, и только потому, что места здесь очень уж глухие!
Понимание логистики у местных весьма своеобразно, но всё ж таки имеется. Да и патриарх ещё ребёнком участвовал в Великом Треке, а после, недовольный разом всем на свете, несколько раз менял место дислокации. Объяснять ему, что метафорические полезные ископаемые могут быть сколь угодно велики, но при отсутствии транспортной доступности и необходимости вкладываться в прокладку дорог, цена их является величиной весьма условной, пришлось долго.