… но вот далее начинаются нюансы! Мнений по этому вопросу у буров много, и в общем-то они в нашу пользу. Но! На собственно прорусской позиции мало кто стоит, всё больше любителей мер половинчатых, и я бы даже сказал – четвертичных. Здесь чуть мягче, там…
Особой роли, если честно, это не играет, и весь этот африканерский либерализм дальше пустой говорильни не идёт. Впрочем, мы рады и этому, поскольку подобное отношение позволяет хоть как-то формировать общественное мнение, и соответственно – давить на нужные «болевые» точки, коих у африканеров хватает.
Одни дрались с нами бок о бок, другие ведут дела, третьи нанимают на шахты, заводы и фермы русских (польских, малоросских, эстляндских и прочих) работников, имея в большинстве своём самое лестное о них мнение. В целом… именно в целом, отношение к нам приязненное. Но…
… именно как к народу. Испытывая самые искренние симпатии, африканеры испытывают не менее искреннюю антипатию к Кантонам. Странноватая на первый взгляд позиция…
… но с их точки зрения совершенно логичная! Одни считают, что нам, русским, лучше (для нас же!) раствориться в африканерском этносе, и через два-три поколения мы будем с ними, коренными африканерами, совершенно на равных!
А пока… национализм в этой среде зазорным не считается, и русские никак не выделяются из числа европейцев. Скорее даже, имеют куда как больший кредит доверия по сравнению, к примеру, с греками, испанцами или итальянцами, коих в здешних краях считают едва ли не за цветных, а порой и без «едва ли».
В эту же кучу валится и опаска Кантонов как государства-конкурента. Африканеры в большинстве своём не просто глубоко верующие, но и свято убеждены в том, что они – народ избранный, которому Богом предназначено…
… и претендуют они, как минимум, на весь континент! Каково?
А тут мы… без всяких претензий на избранность, но уже ухватившие куда как больше земли, чем есть у Народа Избранного, да и собственно народа у нас куда как побольше!
Ситуация непростая, усугубляющая позицией «непримиримых» африканерских националистов, британскими и американскими (куда ж без них!) агентами и разумеется…
… представителями союзнических стран. Франции и Германии мы очень нужны на континенте, но только и исключительно как плацдарм, как вассальное государство, как ценнейший человеческий ресурс для освоения континента, для водружения на большей его части национального флага соответствующих цветов.
На нашей стороне пресловутый африканерский либерализм, личные связи и… взятки. Здесь это называется «лоббирование интересов», но право слово – невелика разница.
Единственное – лоббирование не всегда заключается в передаче кошелька с нужной суммой из рук в руки, а чаще «борзыми щенками» разного рода. Обычно безыскусно, но порой и завуалировано, когда и взяткой-то сложно назвать. К примеру, какая-то русская газета в Дурбане, Китеже, Новгороде, Изборске или Плескове печатает (после литературной правки) статьи депутата с лестными комментариями от редакции.
Африканер чувствует себя мыслителем, ему приятно, и вольно или нет, но он начинает думать в нашу сторону несколько позитивней. Мы прикармливает подобного рода государственных деятелей – благо, куда как дешевле гладить возбуждённое эго, нежели раздавать далеко не бесконечные доли в фирмах, рудниках и заводах.
Основная проблема этого метода заключается в необходимости личного участия… К государственному деятелю и мыслителю не пришлёшь неприметного человечка, ибо он, мыслитель и философ, может и обидеться!
Лично приходится, лично… И если деятель достаточно крупный или на него можно надавить авторитетом, то в ход идёт тяжёлая артиллерия. Я. Феликс. Бляйшман… Может, ещё пяток тяжеловесов сравнимого уровня, но пожалуй, и всё!
– Устал, – вяло ковыряя сложно сочинённое французское пирожное, сообщаю сидящему напротив дяде Фиме, – Всю кровь выпили!
– А… – вяло отозвался тот, вцепившись обеими руками в бокал и явно пребывая ничуть не в лучшей форме. Заметив официанта, вопросительно выглядывающего из-за пальмы, я одними глазами отослал вышколенного кафра прочь.
Встретились мы, по большому счёту, случайно. Да, бывает и так. Я не намеревался лететь в Преторию, потому как расписание моё и без того забито до последней минутки. Но прибыв на побывку в Дурбан, выяснил, что один из наших тяжеловесов-лоббистов свалился с дизентерией.
Вопросы же у него из тех, что нельзя откладывать на потом, а списочек контактов более чем наполовину состоит из моих знакомцев. Пришлось переделывать расписание и лететь…
А контакты, между тем, через одного неприятные – из тех, что требуют к себе особого уважения, притом что поводы для этого самого уважения нужно придумывать самостоятельно. Актёр я не из худших, но честное слово, это никак не отменяет омерзительности моих ролей!
Ходить где-нибудь на приёме с бокалом шампанского несложно, а вот вещать с пафосной мордой о неоценимой помощи конкретного африканера в минувшей войне, когда этот персонаж и на передовой-то не появлялся… Да-да! Хватает среди них и таких, притом немало.
Это только считается, что «воевал весь народ» а на деле предостаточно людей, которые всю войну отсиделись у себя на фермах в глуши, и в лучшем случае на войне «побывали». Приехали на своих фургонах, постреляли немножечко в сторону англичан, а потом назад, ибо на ферме коровы не доены, и кафры не пороты!
А нужно ходить и рассказывать, как он своим появлением воодушевлял наших бравых русских волонтёров, которых хлебом не корми, дай посмотреть издали на самого настоящего бура с правильной родословной! Вот посмотрели так, воодушевились, и аж раны затягиваются и патроны в патронташах сами собой восполняются.
Но это, правда, крайний случай. Так-то кривить душой приходилось изрядно, но не вовсе уж из ряда вон. Зато дёшево! И чорт с ним, с моим самоуважением… своё доберу на том, что всё-таки пропихнул нужные законы!
Дядя Фима начал потихонечку отживать. Приёмы такого рода, они выматывают не столько физически, сколько психологически. А как человек поживший и бывалый, к мерзости такого толка у него есть какой-никакой, но иммунитет.
Зажурчал ручейком… Не прислушиваюсь особо, а так… ловлю иногда знакомые слова, да отвечаю односложно, не задумываясь ни о чём.
– … а как твой новый проект, Шломо? Я слышал, ты сделал-таки всё, шо хотел, и даже немножко больше? – дядя Фима участлив, благодушен и родственнен до последней капли иудейской крови.
– Ага… – и краем глаза ловлю знакомый азартный прищур, с которым он пытался делать бизнес не со мной, а на мине! Ах ты ж, думаю…
Нет, по-родственному думаю! Но матом.
– Н-да? – одним поднятием брови выражаю весь мой скепсис и разочарование.
– Ну а шо ты хотишь? – разводит Бляйшман руками, почти ничуточку не смущённый, – Привычка!
– Ага… и интерес до чужого бизнесу! – яду в моём голосе хватит на стадо слонов. Смеётся…
– Кстати… – наливаю себе чуть-чуть вина и делаю крохотный глоток. А ничего так… местное, а по мне – ничуть не хуже франкского, – Давненько мы не делали людя́м панаму!
– Кхе! Кхе-кхе… – прикрывшись салфеткой тогда, когда стало уже всё равно, Бляйшман сделал глаза, но мине не проняло, потому как иммунитет, да и старый жид, это не разу не Фира!
– Поясни, – сдавленно попросил он, моментально поняв, шо если я в преддверии войны говорю за панаму, то это будет история из тех, о которых потом говорят много и вкусно, а её интересанты, помимо приятной славы, имеют ещё и много-много полезных денег.
– Алмазный синдикат[50] тряхнуть хочу, – сообщаю, прикрыв губы бокалом. Столик наш стоит в некотором уединении, да и пышная растительность в кадках предназначена не только для создания интимной обстановки и уюта, но и прежде всего для проведения подобных переговоров. Со стороны видно разве только то, что за столиком сидят люди, а мы, в свою очередь, прекрасно увидим подходящего официанта, если только он не вздумает подползти через весь зал по-пластунски. Но…
… а вдруг?
– Хуцпа! – шёпотом просипел дядя Фима, и тут же, без перехода… – Я в деле! И как?
– Французская компания капских алмазных копий, – отвечаю еле слышно, прикрыв на миг губы салфеткой.
– Ага… – он напряжённо задумывается, – Эта та, которую поглотил Де Бирс? Я што-то не знаю?
– Хм…
– А, ну да… – быстро сообразил Бляйшман, – твои парижские контакты?
– Они самые. Косвенно пришла информация, случайно в общем-то. Оговорочка в одном письме, оговорочка в другом…
– Разные люди, – предупреждаю его вопрос, – и да, проверял! Дал задание раскопать информацию…
– А они могут…?! – перебил меня дядя Фима.
– Не могут, – усмехаюсь, – Даже если захотят. Нет, это не то шо ты таки подумал. Это мозги у мине и кусочки информации у них, а не вся разом!
– Да ничего я… – начал он было, но заткнул-таки свой фонтан красноречия и усмехнулся, пожав плечами.
– Думать ты имеешь право, – усмехаюсь ответно, – и лево тоже! В общем, там сложная юридическая ситуация, когда поглощённая вроде компания оказалась поглощённой не до конца, и я скажу даже так, шо она, будучи как бы поглощённой, отщипнула кусочек поглотителя!
– А… бывает, – кивнул он без удивления, – Едва ли не обыденность.
– В Париже, – продолжаю негромко, не забывая вовремя прикрывать рот салфеткой, бокалом или ложкой с пирожным, – эта ситуация выглядит интересно, но не очень многообещающе. Тот случай, когда можно много и интересно судиться, надеясь лет через десять на кусочек чужого счастья в свою пользу. Но не особо надеясь и не особо большого.
– А у нас, я так понимаю, эта ситуация поинтересней, – протянул Бляйшман, всем своим упитанным видом излучая позитив и денежный интерес.
– Таки да! – соглашаюсь с ним и делаю перерыв, подзывая официанта звонком колокольчика, который здесь на каждом столике свой, со своей тональностью. Заказав несколько позиций сладостей, дабы иметь возможность прикрывать рот не пустой рукой подозрител