ьно-шпионски, а законно и вкусно, дождался прихода кафра и почти кипенья старого жида, и только затем продолжил:
– Сразу несколько козырей, – продолжаю разговор, – Прежде всего интересная путаница в документах купли-продажи, взятых во время захвата Кимберли. Затем документы, доставшиеся от Родса.
– О-о… – в экстазе простонал собеседник, закатывая глаза.
– Обрывочно, – тороплюсь уточнить, пока дядю Фиму не накрыла волна того, чем обычно накрывает с любимой женщиной.
– Да хоть што! – сипит тот, разом охрипший, – это же… это возможности!
– Верно, – скалюсь я, – А там ну оч-чень интересное можно прочесть между строк! Начина от намёков на гибель Барни Барнато[51], заканчивая другими грязными секретами компании. Ну и немножечко…
Пальцами показываю, насколько это немножечко.
– … первого барона Ротшильда![52]
– Хуцпа… – прошептал дядя Фима, пойдя пятнами.
– Повторяешься! – глянув на него насмешливо, откидываюсь на спинку стула и жду, пока шестерёнки его разума сбросят с себя ржавчину сомнений.
– Но… – начал было тот, и тут же задумался, перекосив губы и кусая их изнутри.
– А ведь и в самом деле! – с удивлением констатировал премьер-министр Иудеи, подняв на меня глаза, – Именно сейчас у нас есть все шансы!
– Системный кризис, – соглашаюсь я, – Если не сейчас, то когда?
– В самом деле… А французская ветвь семьи? – внезапно засомневался он, снова кусая губы.
– А это… – чувствуя, как губы растягиваются в широченной ухмылке, спешу прикрыть их салфеткой, – берут на себя мои друзья из Парижского Жокей-клуба!
– О как… – протянул дядя Фима, покрываясь бисеринками пота и откидываясь назад, – А они о том знают?
– Пока нет, – моему оскалу может позавидовать гиена.
– Даже так? – дядя Фима показал, что умеет вздёргивать брови не хуже меня. Броня моей уверенности выдержала залп его скепсиса, и старый компаньон захмыкал, придя в наилучшее расположение духа.
– Старые счёты, – поясняю для точности, – У некоторых семей до-олгая память…
– Это да, – задумчиво согласился Бляйшман, вспоминая что-то своё, – долгая.
– Французские активы… – я поморщился, – приберут по большей части мои… хм, друзья из Парижского жокей-клуба.
– Это несколько… хм, обидно, – предупреждаю незаданный вопрос, – но думать, что такой умный я с тибе сможем в одиночку забороть всех Ротшильдов разом, это даже не хуцпа, а диагноз!
– Таки да, – пожевав губами, согласился премьер, – Делиться надо!
– Надо… – некоторое время мы сидели в грусти печали, представляя размеры пирога, который придётся резать на много-много не всегда заслуженных кусочков.
– Я только утешаю себя тем… – моим голосом можно створаживать молоко, – что с геополитической точки зрения, нам выгодней иметь много пусть и сомнительных, но союзников! Ну и пожалуй, тот факт, что эта финансовая афера очень здорово сместит баланс сил как минимум во Франции, и если знать об этом заранее, можно будет отыграть своё несколько позже.
– Баланс сил, хм… – дядя Фима чуть задумался, и я, зная политическую составляющую Французской Республики несколько лучше, пришёл к нему на помощь.
– Ротшильды, как ты и без мине знаешь, выступают флагманами банковского дела, и обеими руками голосуют за финансовые спекуляции любого рода, – начал я, на что дядя Фима кивнул нетерпеливо – дескать, продолжай, это-то я знаю! – А финансовые спекуляции, как и любые быстрые деньги, привлекают людей с особым складом ума, и прежде всего – нуворишей.
– А-а… – Бляйшман откинулся на спинку стула, – вот оно что! Старая и новая аристократия, нувориши и старые деньги… так?
– Границы этого противостояния несколько размыты, но в целом так, – соглашаюсь с ним.
– А мы, влезая в эту панаму на стороне старых денег… хм, – он задумался глубоко, и я не стал его тревожить, воздав должное чудеснейшим меренгам. Ресторан этот славится скорее атмосферой приватности и роскоши, нежели кухней, но вот кондитерские изделия у них чудесны!
Впрочем, ничего удивительного. Большая часть посетителей здесь – дельцы и политики, вроде нас с Бляйшманом, которые выбрались в ресторан, имея целью скорее разговор, нежели кухню. Либо парочки, которые в большинстве своём налагают на сладкое и всевозможные десерты, томно глядя друг дружке в глаза и имея в виду продолжение банкета в горизонтальной плоскости. Так что логика, пусть и несколько ущербная на мой взгляд, у владельцев всё ж таки наличествует.
– Ага… – услышал я, и вскинулся было, но дядя Фима, отмахнувшись, снова бурчать себе что-то под нос, сопеть, потеть и морщить лоб, то бишь напряжённо думать.
– Да, – заключил он наконец, промокая лоб грязной салфеткой, – политическая ситуация во Франции может стать очень интересной!
В голове его звучала озабоченность и воодушевление разом. Потерев гладкий подбородок, он кратко, тезисно, но весьма ёмко поведал мне о возможных политических последствиях финансовой бури в отдельно взятой Франции.
– Могёшь! – одобрительно киваю я, поднимая бокал, – Мне, чтобы придти к похожим выводам, понадобился не один день.
Заострять внимание на том, что выводы мне пришлось делать не как ему сейчас, а на основе анализа разрозненных фактов, я не стал, потому как самолюбие моё это переживёт легко, а дяде Фиме приятно чувствовать себя самым умным в нашем узком кругу.
– Ну так что? – я чуть наклонился вперёд, – Как тебе перспективы?
– Очень… – он пожевал губу, – воодушевляюще.
Несмотря на его слова, вид у премьер-министра Иудеи озабоченный, да оно и понятно. Перспективы, это да… но промах, пойди что не так, зацепит целую страну!
Самое вкусное, зная характер дяди Фимы как свой, я оставил на потом. Ковыряя ложечкой пирожное, делаю заодно мозги своему почти родственнику, рассказывая ему о долине, но разумеется…
… без подробностей! Зачем ему знать о том, что с моей точки зрения это идеальная авиабаза.
– … если не вглядываться слишком пристально, – прямо на льняной салфетке набрасываю схематично-лубочное изображение Кимберли, выделяя геологически-правильные моменты. Бляйшман замирает, разглядывая моё творчество, а я тем временем, взяв другую салфетку, рисую свою долину, то бишь авиабазу, выделяя схожие элементы.
– Это… – сипит он, подняв на меня глаза.
– Козырь, – улыбаюсь ему во все шестьдесят четыре.
– И что… кхе! В самом деле?! – голос дяди Фимы срывается, и он, кажется, пытается забороть меня гипнозом.
– А это… – делаю паузу, – пока что только предположение! Ведутся геологические изыскания и…
– … ты понимаешь, что пока, – наклонившись вперёд, я голосом выделяю это слово, – тайна стратегического уровня?
– Пока? – он зеркалит мою акулью ухмылку, и даже его не слишком здоровые зубы на миг белеют и заостряются, – Вот это хуцпа!
Бляйшману не надо объяснять, что не суть важно, имеет ли моя долина реальное геологическое сходство с Кимберли, и есть ли там алмазы в принципе. Главное, что при нужной подаче да в нужное время…
… эта информация может обрушить рынок! И цимес в том, что сделать это можно будет не один раз.
А пока, помимо всего финансового прочего, это замечательный отвлекающий маневр, объясняющий секретность вокруг проекта, привлечение туда самых близких друзей, перемещение техники и прочее. Да, лучше бы сохранить до поры в тайне само существование авиабазы…
… но по ряду причин это или вовсе невозможно, или, в силу избыточной секретности, замедляет проект в разы. А пока – так…
– Шломо… – торжественно сказал дядя Фима, и глаза его сияли, подобно брульянтам на свету, – я вижу, ты таки сын нашего народа! Нет-нет! Не спорь! Могу я помечтать в приятную сторону?! У тибе есть план победить врага до битвы, и это таки может сработать!
– Это наша кровь! – он схватил мою руку и прижал к своей груди так, что её дебелость и волосатость я ощутил даже через рубаху, – Ты слышишь, как бьётся почти родное тибе сердцэ?!
– Шломо, – он всхлипнул и высморкался, отпустив наконец мою руку, – Это так по-нашему! Зачем воевать, когда можно сделать так, шо врагам будет не до тибе!
– Ну… – вздоху моему могла бы позавидовать рожающая корова, – повоевать всё-таки придётся!
– Таки да, – с горечью согласился премьер Иудеи, – Нет, ну поцы же! У нас тут бизнес, а они с войной!
Глава 8
– … Господу помолимся… – истово надрывая глотку и багровея крупным пористым лицом, обрамлённым окладистой бородой, выводит протодиакон Севастопольского кафедрального собора, истекая потом. Гулкий, запредельно низкий бас священнослужителя ломает влажный воздух, надрывает пространство и время, пробирая собравшихся офицеров и чиновников до самых глубин тела и души.
Голос протодиакона будто на воздусях подхватывается ангельски согласованным церковным хором и десятками священнослужителей разного ранга, поднимаясь к небесам, где носятся потревоженные птичьи стаи. Одеяния из шёлка и золотой парчи, панагии[53] в усыпанных драгоценными камнями золотых обрамлениях, кресты, митры, жезлы и посохи, выносные подсвечники, кадила, дикирии и трикирии[54].
Солнце, выглянувшее через разошедшиеся осенние облака, тяжело нависшие над свинцовой землёй, осветило представителей сословия священнослужителей, добавив немного искрящихся красок в однообразную золотую палитру. Мазанув толстой кистью по драгоценному убранству, оно вновь спряталось за облака, и священнослужителей будто припорошило пылью.
Держа фуражки на сгибе левого локтя, служивый люд крестится истово…
… даже если и вовсе не верят в Бога! Здесь и сейчас не только, и даже не столько торжественный молебен, сколько важное светское мероприятие. Православие же – государственная религия Российской Империи, и всякий человек Законом обязывается его уважать!