На аэродроме Куликово поле под Севастополем идёт торжественная церемония открытия Севастопольской офицерской школы авиации. Вторая после Гатчинской авиашколы, и первая в Империи, специализирующаяся на подготовке военных лётчиков.
Созданная по особому распоряжению Государя Императора Николая Второго, попечением первого шефа русской авиации, мученически убитого Великого Князя Александра Михайловича, школа должна стать кузницей кадров зарождающегося военно-воздушного флота Российской Империи.
Военных и гражданских чинов, представителей Двора, именитейших почётных граждан и прочих представителей привилегированных классов столько, что при желании, из одних только чинов шестого ранга[55] и выше можно составить полноценную сводную роту.
Расшитые золотом и серебром мундиры, золотые погоны и ордена… пудами! Среди этих мундиров, аксельбантов, лихо торчащих усов и блестящих лысин, поздними осенними цветами виднеются нарядные женские фигурки. Представительницы Дома Романовых, фрейлины императрицы нынешней и вдовствующей, женщины знатнейших фамилий Империи украшают собой этот праздник цвета пороха и огня.
На особо отведённых местах фотографы и операторы синематографа, снимающие специально для дворцовой кинохроники. Позже, после показа Двору, цензоры устранят лишнее, и кадры с торжественного открытия Севастопольской офицерской школы авиации будут показаны обывателя в синематографах. Но это потом…
Торжественная речь, и снова молитвенные песнопения. Митрополиты, епископы, иеродиаконы и архимандриты, служки и псаломщики текут меж собравшихся золотой рекой, окропляя святой водой людей, строения и аэропланы воинства Русского!
Пройдя по дощатым помостам летательным аппаратам, стоящим посреди Куликова поля, священнослужители окропляют их святой водой, читая молитвы и благословляя воинство Православное и оружие Русское. Воды не жалеют, и она стекает вниз по деревянному корпусу и перкалевым крыльям, образуя внизу заметные грязноватые лужицы.
Митрополит Московский и Коломенский Владимир, в миру Василий Никифорович Богоявленский, сказал богодухновенную[56] речь, в коей, воздав должное отважным покорителям Воздушного Океана, вспомнил мученически убитого Великого Князя Александра Михайловича с супругой, Великой Княгиней Ксенией Александровной. Панегирик его Великокняжеской супружеской чете, упокоившейся с миром, закончился грозными словами, обличающими бунтовщиков[57] и всех, кто расшатывает устои Государства Российского!
Средь гостей расставлены столы, на которых пирамидами высятся бутылки лучшего шампанского, ситро и фруктовые воды для желающих освежиться, вазы с фруктами и конфетами. Услужливые, вышколенные специально для такого случая солдаты аэродромной команды, денщики и служители офицерского собрания, полны решимости не посрамить чести Русского Оружия, и выглядят наивозможнейше браво, ловя одобрительные взгляды господ. Время своё русские воины проводят отнюдь не праздно, едва успевая откупоривать бутылки и убирать использованные бокалы, ставя взамен чистые.
В полированном хрустале, искажаясь, отражаются ордена и золотое мундирное шитьё. Высокие чины, делая неспешные глотки, ведут беседы, полные намёков, недомолвок, аллюзий и околичностей, которые человек несведущий может принять за пустые разговоры. И…
… порой так и есть! Но чтобы понимать это, нужно быть человеком безусловно светским, вращающемся в Обществе с младых ногтей.
Разговоры, разговоры, разговоры… Рушатся альянсы, заключаются миллионные сделки, вершится Большая Политика.
Закончился сей грандиозный праздник Русского Духа и Русского Оружия фотографическими съёмками каждого из присутствовавших на фоне восьми аэропланов британской фирмы «Виккерс», состоящих в распоряжении школы.
Вольдемар не без оснований считал себя человеком, не чуждым воздухоплавания. Испытывая себя, он трижды поднимался на монгольфьере, и даже, пересиливая натуру, перевешивался через борт корзины, пристально вглядываясь в сложную геометрию вспаханных полей, лугов и рощ.
В первый раз, не без труда переборов постыдную дурноту и начавшуюся панику, молодой офицер подумал было, что путь в Небо навсегда заказан, и его удел – быть одним из многих офицеров Гвардии. Участь не самая скверная, но…
… неумолимое тщеславие и болезненное самолюбие заставило его повторить попытку, и она далась несколько проще. Закрепляя результат, он в третий раз поднялся на воздушном шаре, оставшись полностью удовлетворённым равно своим поведением и реакцией организма.
Позже, во время своего европейского вояжа, он пять раз поднимался в воздух в качестве пассажира уже на аэропланах, отдав за сию привилегию весьма существенную даже для него сумму. Позднее оплата за полёты значительно снизилась, но Вольдемар нисколько не жалел о потраченных деньгах.
Как ни крути, но по крайней мере в Российской Империи он один из первых аэронавтов! Статьи, в коих он делился впечатлением о полётах, пользовались некоторым успехом в российской прессе, и по возвращению в Россию он был принят в лучших домах.
Позднее этот эффект несколько выцвел, но остались полезные, да и чего греха таить – приятные знакомства! Воздушным своим анабазизом Вольдемар показал себя в глазах Общества безусловно достойным молодым человеком – образованным, отважным и не чуждающимся передовых технологий. Что и говорить, удачно вышло!
Несколько омрачал его радость тот прискорбный факт, что в небо он всё-таки поднимался в качестве пассажира, и не имеет полного на то права именоваться аэронавтом. Ещё, пожалуй, давили воспоминания о пащенке, которого досужая пресса успела было окрестить «Новым Икаром»…
… но в последнем Вольдемар не признался бы ни на исповеди, ни самому себе!
Не желая вспоминать ни сам факт давнего знакомства, ни свою не вполне благовидную роль в судьбе «Икара», молодой офицер загнал саму тень воспоминаний так глубоко, как только возможно. Но угнездившись в глубине подсознания, в самой его сути, воспоминания стали неотъемлемой частью Вольдемара и подспудно давили на него, заставляя совершать те или иные деяния.
Возможно…
… именно поэтому молодой офицер подал рапорт о переводе авиационную школу!
Не испытывая к Небу какой-либо тяги, или напротив – сладкого ужаса, от которого тянет внизу живота, своим поступком он будто доказывал, что право имеет! Себе ли?
Отцу и тётушке, прося похлопотать о переводе, Вольдемар рассказывал о желании прославить фамилию. Товарищам по полку и капитану Гальфтеру[58] – о необходимости привнести в авиацию славные гвардейские традиции лейб-гвардии Московского полка.
Ради чего он на самом деле добивался перевода, гвардеец, пожалуй, ещё недавно затруднился бы дать ответ. Но как бы то ни было, хлопоты увенчались успехом, и отныне он – курсант Севастопольской офицерской школы авиации, и пожалуй…
… сейчас, после молебна, молодой офицер дал бы честный ответ, ради чего он с таким рвением добивался перевода. Высочайшее внимание к новому роду войск, а следовательно – чины, звания, ордена… строчки в газетах и фотографии бравых авиаторов, хранящиеся молоденькими барышнями в медальончиках. А ещё…
… отныне он – один из Первых, и значит, место в Истории ему уже обеспечено. Ему и его новым сослуживцам. А вот кто совершит карьерный взлёт под самые Небеса, а кто удостоится лишь скупых упоминаний…
… покажет лишь Время! Но негласное соревнование уже началось.
Гости разъехались, оставив после себя некоторую неустроенность и какую-то звенящую пустоту. Нижние чины, не мешкая, уже взялись наводить порядок, работая мётлами и граблями с той сноровкой умелых дворников, которая приходит лишь с большим опытом.
Унтера покрикивают для порядку, но человеку опытному видно, что настрой у солдат праздничный, и пожалуй, ничуть не меньше, чем у господ офицеров! Службой своей, коли выпадет она хоть сколько-нибудь почётной и интересной, нижние чины гордятся не меньше, а пожалуй, даже и побольше, чем их непосредственные командиры.
А тут – шутка ли?! Служить при школе авиации куда как почётней, чем в пехоте, да и унтера не «дантисты», а люди сплошь образованные, из монтёров, механиков и телеграфистов. Солдат будут не муштровать на плацу и использовать на бесконечных хозяйственных работах, а обучать телеграфному делу, фотографии, обращению с телефонами и воздушными шарами, и разумеется – обслуживанию аэропланов. Что ж не служить-то?!
Гости, расчувствовавшиеся историческим событием, нет-нет, да и совали серебряный рубль, а то и красненькую[59] кому-нибудь из бравых служивых, обеспечивающих праздник. Позже эти деньги скинут в общий котёл, но и так-то, навскидку, сумма выходит ох какая немалая!
Господа офицеры, равно из числа курсантов и преподавателей школы, проводив гостей, порядку для прошлись по территории школы, всем своим видом показывая нижним чинам, что расслабляться не стоит, и удалились в офицерское собрание части. Здесь ещё пахнет свежей побелкой, но двухэтажный дом с колоннами из фальшивого мрамора на входе уже пропитывается потихонечку запахами табака, хорошего алкоголя, вежателя и одеколона, коими и должен благоухать всякий уважающий себя офицер.
Служители в накрахмаленных фартуках и колпаках уже хлопочут на большой, прекрасно оборудованной кухне, подготавливая праздничный обед[60], на котором ожидаются гости весьма именитые и титулованные. Офицеры школы, проконтролировав приготовление обед, собрались в синей гостиной, обсуждая молебен и все те праздничные тонкости, кои каждый из них видел хоть чуть, а по-своему.
Выходило достаточно своеобразно, и пожалуй, недурственно показывало характер каждого из них, если бы не толика извечного византийского лукавства, прижившегося в гвардейских частях, несмотря на формальное его осуждение. Впрочем, лукавство это давно стало частью натуры и всерьёз никем и ни