когда не порицалось, добавляя определённой перчинки во взаимоотношения аристократических семей.
Курсанты, сплошь молодые офицеры из хороший фамилий, в большинстве своём находятся если не в родстве, то как минимум имеют общих приятелей, и потому отношения меж ними вполне непринуждённые. Преподаватели же, будучи старше годами и чинами, прошли гвардейскую, либо схожую школу жизни, и вполне умело выдерживают баланс между субординацией и дружеским общением.
Британские офицеры держатся несколько особняком, но впрочем, не чрезмерно. Островной снобизм и некоторое высокомерие с некоторых пор вошли у русских офицеров в привычку, равно как и присутствие британских наблюдателей и инструкторов в армии Российской Империи.
Долговязый майор Примроуз, вытянув длинные ноги к огню, устроился у камина, сжав в крупных желтоватых зубах старинную трубку с длинным чубуком. Человек он молчаливый и закрытый, о котором известно разве что, что он родственник пятого графа Розбери, сорок восьмого премьер-министра Великобритании, ныне президента либерально-империалистической лиги, а также одного из самых богатых людей страны, удачно женившегося на внучке Ротшильда.
Лейтенант Леннокс, устроившись подле командира негромко рассказывает что-то очевидно забавное, судя по еле уловимым улыбкам, пробегающим по лицам майора Примроуза и капитана Невилла. Русский язык британцы знают недурственно, но хотя и не избегают общения, всё ж таки нельзя назвать их людьми сердечными.
Впрочем, никто и не ожидал от островитян русского радушия, и скорее бы удивились, а пожалуй, и заподозрили неладное, буде они вели себя дружелюбно и общительно. Британская чопорность и закрытость давно стали притчей во языцех и поводом для сотен и сотен соответствующих анекдотов. Да и после злосчастной англо-бурской войны пробежала меж народами этакая прохладца.
Вспоминать ныне англо-бурскую, и не такие уж давние восторги едва ли не всех слоёв русского общества, вкупе с неуместной героизацией буров и выпячивания роли русских волонтёров неудобно всем. Ныне Фортуна повернулась так, что недавние недоброжелатели стали ближайшими союзниками, но едва ли уместно требовать от людей, лично воевавших против буров, быстрейшего забвения досадных ошибок Русского МИДа. Не спешат сближаться, и пусть…
Люди они безусловно достойные, из лучших Фамилий Британии, да и притом с отменным образованием и самым свежим боевым опытом. Так что самолюбие русской стороны вполне удовлетворено, а мелкие нестыковки…
… да Господь с ними! Когда их не было-то?!
Вскоре среди молодых офицеров, несколько разгорячённых алкоголем и своим официальным представлением Обществу в качестве аэронавтов, зашёл спор о путях развития авиации, и разумеется, о боевом его применении. Воздушная разведка не оспаривались, собственно, никем из присутствующих, ибо ещё в Русско-Турецкую наблюдатели на воздушных шарах доказали свою эффективность. В Российской Империи с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года существует Учебный воздухоплавательный парк, хотя дальше, чем к полётам на воздушных шарах и опытов в метеорологии, отряд до известных событий не приступал…
Впрочем, нельзя отрицать пользу сих опытов, ибо наука опирается не только на наитие, но и на многочисленные практические эксперименты.
Равно как и нельзя отрицать осторожное здравомыслие генералитета и чиновников Военного Ведомства, не спешившего вкладываться в развитие пусть и безусловно полезного, но всё ж таки сырого направления военной науки. Сколько прожектёров, обещающих возвеличить Российскую Империю, видели седовласые старцы…
Стоит ли удивляться их приобретённому с годами скепсису, если даже учёные мужи ещё недавно уверенно говорили о невозможности покорения Воздушного океана аппаратами тяжелее воздуха? И даже оппоненты их в большинстве своём соглашались, что если такое событие и произойдёт, то уж точно не в ближайшее десятилетие!
Ныне в научном и военном обществе эйфория и совершеннейший раздрай! Возможности авиации и боевого её применения обсуждаются едва ли не каждым мало-мальски грамотным человеком, и авторитетных мнений и виде записок, докладов, научных трудов и газетных статей столько, что голова кругом идёт!
Вот кому прикажете верить? Боевому генералу, воевавшему в немалых чинах ещё в Русско-Турецкую или молодым инженерам, стоящих на самых передовых позициях?
С одной стороны – консервативный, и подчас – несколько даже… э-э, заскорузлый взгляд на мир, но ведь на их стороне и опыт!
С другой – знание технических новшеств и как минимум попытка просчитать движение прогресса с помощью научных методов. Но ведь и прожектёров среди этой публики пруд пруди! Не считая завышенных ожиданий от науки, и нежелания понимать (и принимать!) действительность, которая куда как сложней уравнений и чертежей на грифельной доске.
Единства мнений нет и у аэронавтов, ибо среди них имеются как представители консервативных течений военной мысли, так и технократы. Пожалуй, единственное, в чём сходятся сторонники здорового консерватизма и патриотичной технократии, так это в своём неприятии социалистов. В офицерской среде и среди патриотично настроенной публики социалисты видятся существами безусловно злокозненными.
Говорить о них у военных в общем-то не принято, ибо Высочайший указ о запрете заниматься всякой политической деятельностью никто не отменял[61]. Положено считать, что корабль Русской Государственности идёт верным курсом, и всякий, кто мешает капитану и офицерам выполнять свой долг, есть бунтовщик, место которому на рее!
Согласно этой же доктрине, эмигранты суть предатели и дезертиры. Крысы, покинувшие государство-корабль в опасный момент, вместо того, чтобы встать к помпе и откачивать воду и конопатить щели, слушая приказы вышестоящего командования.
Капитан получил должное образование, офицеры у него достойные, а корабль государственности идёт нужным курсом. Проблемы же на корабле, неизбежные при любом раскладе, есть совокупность внешних причин и распущенности экипажа!
Ещё, пожалуй, с некоторыми оговорками допускалось полагать, что отдельные проблемы корабля-государства могут проистекать из-за ошибок некоторых сановников-офицеров… а капитан – знающий и очень, очень талантливый! Обсуждение отдельных ошибок отдельных сановников – максимум, что дозволялся офицерам, притом в самом узком кругу, и очень желательно, чтобы обсуждения эти никоим образом не переходили в плоскость политическую!
По этой-то причине нежелательно обсуждать и проблемы авиационных заводов в Российской Империи, равно как и всевозможные технические сложности. Рано или поздно проблемы и сложности утыкались в первоисточник, то бишь человека, которого ещё не так давно называли «Русским Икаром», а ныне злоязыкие обыватели дали ему прозвище «Тот-кого-нельзя-называть».
Куда ни ткнись в авиации, всюду он…
… а для военных Российской Империи следить за успехами дезертиров и предателей неуместно, так что все удачи и неудачи авиации проходили через фильтр британских союзников и самоцензуры.
Пилоты же, не состоящие на военной службе, после убийства Великого Князя, в коем террористы применили авиацию, находятся под столь пристальным вниманием властей, что решительным образом шарахаются от тени чего бы то ни было, напоминающего политику. А заодно, на всякий случай, от всяких людей в погонах…
… потому-то в Российской Империи пилоты гражданские в подавляющем своём большинстве сосредоточены катанием людей на ярмарках, да перевозкой особо срочной почты. Имеются ещё вовсе уж редкие энтузиасты-изобретатели из тех, кто не сразу-то и вспомнит, какой политический строй в государстве, на территории которого они соизволят проживать.
– … и хотя я не полагаю бомбометание хоть сколько-нибудь бесчестным, но всё ж таки мероприятие это несколько…
… - сомнительное, – договорил Вольдемар после короткой паузы, сделав изящный жест кистью, будто стряхивая воду. Руки у него красивые, длиннопалые, изящные и в то же время сильные. Помнится, матушкины подруги ещё в гимназии изрядно их хвалили, считая за эталон.
– Вопросов морали в данном случае я касаться не буду… – он ступил на тонкий лёд, – полагая себя недостаточно зрелым для столь сложных суждений. Полагаю, это не более аморально, нежели стрельба из гаубиц.
Улыбнувшись чуть смущённо, молодой офицер пожал плечами. Игра очень сложная, нужно пройтись по лезвию, показав себя одновременно человеком, болезненно воспринимающим вопросы чести, и в тоже время – исполнителем, полностью полагающимся на мнение вышестоящего (и без сомнения, более компетентного, в том числе и в вопросах чести) начальства.
– Наше дело – стрелять и помирать! – Вольдемар оточенным движением опытного фехтовальщика рубанул воздух, заодно привлекая внимание к красоте рук, – А в кого и за что – господин полковник знает!
Грубоватая поговорка, уместная более для унтеров-сверхсрочников, в этот раз пришлась как нельзя кстати…
… как и короткий взгляд, брошенный им на портрет Государя-императора на стене, коего художник изобразил в парадной форме полковника Королевского гвардейского драгунского полка Scots Greys.
Не заостряя на удачном пассаже внимания (потому как позже его всё равно разберут по косточкам), Вольдемар, не забывший уроков дачного любительского театра, покраснел чуть смущённо, будто стесняясь на миг распахнутой души.
– … а вот с военной точки зрения, – продолжил он после короткой заминки, – я не вижу в бомбометании особой пользы.
– Разумеется… – Вольдемар вздёрнул уголки губ и еле заметно пожал плечами, – все мои рассуждения – обычная игра ума, и я бы даже сказал, несколько дилетантская! Однако же если подсчитать вес груза, который может взять аэроплана, и…
Спора как такового не вышло. Сослуживцы, признав за ним партию, видеть его премьером[62] отказались самым решительным образом. Некоторые из них владели материалом не хуже, но после столь удачного выступления Вольдемара, любая их активность вокруг бомбометания выглядела бы откровенно вторично, а изображать из себя хористов аристократии претило.