е собственного «Я», растворённого в пространстве и одновременно неделимого.
С высоты дымы видны издали, даже если это гражданские транспортные суда, идущие экономическим ходом и чадящие не слишком сильно. Имея огромное преимущество в скорости, Чиж обогнул их по дуге, не выпуская из виду. Не сомневаясь в данных, доставленных проштрафившимся пилотом, он всё ж таки перепроверил информацию, имея в виду скорее момент воспитательный.
Благо, запас по времени у них солидный, а воспитывать пилотов морской авиации с самого начала надо очень жёстко. Дисциплина и точнейшее следование инструкциям должны быть для них важнее, чем знание десяти заповедей для верующего. Потому как следование или НЕ следование заповедям могут погубить одного человека, а в морской авиации один единственный раздолбай способен погубить целую эскадру!
Чиж хорошо помнил, какие примеры приводил брат, проникнувшись ими до самых глубин души. Это сейчас использование авиации в морском бою кажется чем-то необыкновенным даже её создателям, а ведь при здравом размышлении, один-единственный аэроплан, доставивший на флагманское судно сведения о местонахождении противника и его силах, способен поменять весь расклад боя!
Приводнившись неподалёку от приметной индонезийской лодки типа «Проа» с тремя сонными рыбаками, Санька подрулил к борту, расстегнул шлем и поднял очки.
– Командир? – удивлённо пробасила бородатая рожа, – Случилось чего?
– А… – скривившись, Чиж в нескольких (не всегда печатных) словах объяснил необходимость перепроверки.
– Да што ты будешь… – проглотив напрашивающиеся на язык слова, неуместные по отношению к старшему по званию, рыбак продублировал информацию и помог развернуть аэроплан, оттолкнув его от борта лодки.
– Вишь ты… – покачал он головой, глядя вслед летательному аппарату, набирающему высоту, – В азарт чилавек вошёл, и на те! Цельный фельдкорнет из-за ево работу переделывать должо́н!
– А ещё – пилоты… – гнусаво, будто передразнивая кого, поддакнул более молодой его товарищ, – Отбор, елита… Вот она, елита!
– Эт да, – захмыкал бородач, – А с другой стороны, как не войти в азарт-то? Эвона как всё закручено! Мы когда бриттов по тылам резали, то у-у… Иной раз такие дурости ворочали, што до сих понять и не могу, как живы-то остались?! Только што те были ещё хужей нас, бестолочей. Потом уже, с опытом… и всё равно, нет-нет, а и вылезают разные глупости!
– Эт верно, – согласился молодой и зевнул во всю пасть. Дежурство, оно такое… и скушно, потому как делать ведь ну ничевошеньки не надо, потому как не ловить же рыбу всерьёз? Куда её потом, за борт выкидывать? И страшно! Потому как стоит капитану парохода полюбопытствовать у рыбаков в Малаккском проливе хоть свежей рыбки, а хоть и ещё чево, так всё…
Прибить, могёт быть, и не прибьют, потому как легенда на это случай, она имеется, и вызубрена на ять! Но штоб отпустить… этого уж точно нет! Как минимум в карцер посадят, до выяснения. А там, если жив останешься, то сдадут в порту британским властям, а это – с концами!
Оказавшись на палубе «Девы», Санька выпрыгнул из кабины, сразу же скидывая с себя лётный шлем и куртку, без которых решительно не стоит лезть на высоту, и уж тем более, проводить там хоть сколько-нибудь долгое время.
– Ерофеев! – позвал Чиж, и вперёд протиснулся худощавый рослый парняга, командующий на «Деве» боевыми пловцами, – Для тебя и твоих парней задача.
Ерофеев заулыбался с видом именинника, получившего в подарок саблю, щенка бульдога и барабан.
– Только смотри, без дурной лихости!
– Нешто я не понимаю? – забасил тот, выразительно косясь на провинившегося пилота в сторонке.
– Да тут и дурак бы понял, – хохотнул кто-то из техников. Но Санька не отпускал взглядом корнета, и наконец тот вытянулся…
– Есть без дурной лихости!
Кивнув молча, Чиж расстелил прямо на палубе карту, не скрывая от экипажа ничего. Люди все проверенные и перепроверенные…
… но даже если сделать поправку на возможного болтуна или даже шпиона, то вреда в этом особого нет. Егор, по крайней мере, в этом уверен!
«… разговоры в любом случаем будут ходить, – говорил Егор, сидя на перилах веранды и покачивая босой ногой, – Вспомните прошлую войну. Ну? Сколько воя было из-за привычки буров стрелять вражеских офицеров, и подумать только – прятаться за укрытия! Не хотят принимать, мерзавцы этакие, честного боя грудь в грудь один против двадцати британцев! А уж когда аэропланы появились…
Все засмеялись, ибо да… громко было! Бритты, в попытке заставить командование буров отказаться от применения столь мощного козыря, вывалили разом все претензии, смешав их в кучу.
– Вот то-то! – усмехнулся Егор, – Обвинения в любом случае будут. Нарушения есть и будут всегда! То, что вчера ещё казалось немыслимой подлостью, сегодня уже считается перспективной новинкой военного дела, а завтра – совершеннейшей рутиной. Всё течёт, всё меняется… Недавно – „Город на три дня“, но отпускали пленников за выкуп или под слово. Сегодня другие правила Игры, и диктовать их будем – мы!
– Всё верно, – спокойно кивнул Мишка, не выпускающий из рук кружку с кофе, – Некоторые границы, разумеется, мы преступаем, но уж точно – не бо́льшие, чем британцы. Взять хотя бы их вольную трактовку правил перевозки военных грузов, и грузов двойного назначения. Нарушений военного права со стороны британцев полно, а уж про сомнительную трактовку иных пунктов и говорить нечего.
– Угу, – кивнул Егор, – Самое важное здесь – на чьей стороне окажется победа, ну и отчасти – общественное мнение. Победа, не сомневаюсь, будет за нами. А боевые действие без объявления войны…
Он, усмехнувшись, пожал плечами.
– … не британцам нас в этом упрекать! Хоть копенгагирование вспомнить, хоть недавние моменты англо-бурской или целой кучи колониальных конфликтов и войн с участием Великобритании. Да и не ново всё это, по большому-то счёту…
– А всплывёт потом чево? – поинтересовался Санька.
– Ну и всплывёт, – равнодушно пожал плечами Мишка, – После любой войны всплывает… всякое. Докажи ещё попробуй, да каждый факт отдельно! А и докажут… победителей не судят, брат!»
– Британские суда пойдут здесь, – Чиж провёл карандашом тонкую линию, – Место для постановки минных банок отличное, как по учебнику, но и лишних глаз в тех местах полно. Будем ставить мины с аэроплана, рискуем засветить морскую авиацию, а нам, до поры, этого никак нельзя!
– Ага… – Ерофеев уселся перед картой, – с катера, значица?
– Да! – Санька кивнул чуточку резче, чем надо бы, – Сам смотри, какой тебе потребен, тут учить не буду!
– Дядя Ваня, – Ерофеев поднял голову, отыскивая глазами капитана, – Ты здеся бывал не единожды, што посоветуешь?
Капитан, старец преклонных лет с такой заковыристой биографией, что хватит на двадцатитомник любому писателю авантюрных романов, похмыкал, и на палубе все почтительно замолкли, не мешая раздумьям. Возраст у него такой, что не назовёшь даже престарелым, скорее – ветхим!
Он из той породы, что стареет, истаивая до прозрачности и пребывая до последнего дня на ногах и здравом уме. И дело тут не столько в удачной наследственности и крепком здоровье, сколько в характере, и пожалуй – в неутолимом любопытстве, при котором плюют на болячки и живут даже не назло, а просто потому, что это интересно! И интересно ведь живут…
– Сам поведу, – наконец сказал капитан совсем не старческим голосом. Ерофеев открыл было рот, но хмыкнул почти беззвучно и закрыл.
– И успокойся уже, шалопут, – беззлобно пожурил капитан «Девы» боевого пловца, – командовать сам будешь, я за штурмана пойду. И…
Старческий палец с желтоватым от никотина ногтем уткнулся в карту.
– … чуточку в другом месте мины ставить надо. Как?
– Не критично, – согласился Чиж, – на то вы и моряк, чтобы правки в наши планы вносить.
– Кхе… – кашлянул старик, польщённый таким доверием, – Я к тому, что мины у вас хороши, но всё же – экспериментальные! Это в расчётах они должны пропускать над собой здешние деревянные скорлупки, а ну как нет?
– Пароходы, дядь Вань, глубже сидят, особливо гружёные, – сказал один из пловцов.
– Ну-ну… – старого моряка это только развеселило, а кто-то из зрителей отвесил излишне говорливому лёгкий подзатыльник. Не потому даже, что старших перебивает, а потому, что прав капитан! Экспериментальное, оно и есть экспериментальное…
– Есть там пара узостей, которые лёгкие судёнышки по возможности избегают, – неторопливо пояснил старец, – течение силу набирает, и может на скалы снесть. А пароходам, особенно тем, што потяжельше, как раз и хорошо, потому как сидят глубоко, и двигает их не ветер, а машина. Парусники местные, они тех мест избегают, чуть поодаль проскакивают, по мелководью. Поняли?
– Поняли, дядя Ваня, – ответил за всех Чиж, – спасибо за науку! Ты вдругорядь давай… сразу подходи. Лишней твоя голова точно не будет! Она десятка иных стоит!
– Так и порешим, – солидно кивнул старец, лучась каким-то детским довольством.
В крохотной бухточке одного из безжизненных островков, лишенных самомалейших источников пресной воды и прикрывающих скалистую плешь чахлой, крайне скудной растительностью, притаилось с полдюжины судёнышек из тех, что в ходу у местных полунищих торговцев. Выкуплены они были загодя, совершенно разными путями, и если даже догадливые продавцы и предполагали их не вполне легальное использование, то их это нисколько не смущало!
В здешних водах отличия между торговцем, контрабандистом и пиратом настолько минимальны, что и сами моряки затруднились бы ответить как на духу, а чем же, собственно, они промышляют по большой части? Наиболее правдивый ответ был бы, пожалуй…
… а чем придётся!
Право слово, это какое-то поветрие! Стоит оказаться в местных водах почтенному капитану из Европы, чьи волосы давно уже посеребрила седина, а из самых страшных грехов числится мелкая контрабанда, посещение портовых борделей, да по молодости – драки в портовых же кабаках, как он преображается.