… ни желания.
К тому времени, когда аэроплан приземлился, вымотались все так, что дождавшись утвердительного ответа, разошлись, даже не слишком и ликуя. Работы, рассчитанные многоопытным капитаном с точностью часового механизма, закончились не позднее, чем через четверть часа.
Получасом позже все собрались в кают-компании, дежурные задраили люки, застрекотал киноаппарат, и на белой простыне начали проступать чёрно-белые кадры. Сперва – море, скучное и неинтересное в чёрно-белом исполнении, тем более с преизрядной высоты.
– Дымы уже засекли, но камера внизу, пока их не видит, – прокомментировал летнаб, – Ещё с минуту только море будет видно.
Минута прошла в таком томительном ожидании, что кажется, кто-то и дышать перестал! Наконец, на простыне показались пароходы-муравьи и несопоставимые для таких крохотных размеров дымы.
– А дрянной уголь-то! – сказал кто-то напряжённым голосом, – Эко чадит! Я…
– Никшни! – осадили болтуна сразу всем залом.
– Здесь мы немного снизились, – прокомментировал пилот подрагивающим голосом, – Небо подходящее было, обла́к мелких много, ну мы и тихохонько, на мягких лапах…
Санька, сам того не замечая, кивнул, принимая объяснение. Начерно прикинув размеры пароходов, видимые на экране, он счёт риск вполне приемлемым и разумным.
– Вот, – разом заговорили пилот и летнаб, и пилот тут же замолк, уступая слово летнабу, – сейчас к той узости и подходят, о какой Иван Ильич говорил!
Несколько томительных минут, наполненные только шумным дыханием, скрипом башмаков и сидений, да невнятных возгласов…
… а потом – взрыв! Сила воображения была так велика, что все будто своими ушами слышали этот чудовищный грохот, разнёсший пароход едва ли не на молекулы!
На простыне экрана опадал белый шар и разрастался чёрный, ядовитый даже через кинокамеру, дым. В этом дыму потерялся, да так и не выплыл ещё один пароход.
– Взрывчатку везли, – уверенно сказал Михаил Парфёнович, и спорить с инженером никто не стал. Этот своё дело знает! Да и что спорить-то? Рвануло так, что и слепому ясно.
– Мы так и не поняли, – излишне громко сказал летнаб, – Второй пароход мог на ещё одну мину налететь, а могло и взрывом от первого повредить так, что там, в дыму, корпус и разошёлся.
Решили всё же, что вторая версия более вероятна, хотя толковых аргументов в пользу этого утверждения не привёл никто. Ничего… потом уже разберут по кадрам плёнку кинокамеры и фотоснимки, и может быть…
… а может быть и нет!
– А мины? – возбуждённо поинтересовался кто-то не своим голосом, одновременно прикуривая и затягиваясь.
– А что мины? – равнодушно отозвался Михаил Парфенович, некоторым образом причастный к сему адову изобретению, – Если они не взорвались от детонации парохода с взрывчаткой, в чём лично я очень искренне сомневаюсь, то через несколько часов они лягут на дно, став совершенно безвредными.
– Вот же придумают! – искренне восхитился повар, весьма далёкий от любых технических новшеств.
– Ничего хитрого, на самом-то деле, – чуточку снисходительно ответствовал инженер, но в подробности вдаваться не стал.
Досмотрели фильму́ уже без прежнего накала, и разошлись, обсуждая увиденное и перспективы как военно-морских сил Кантонов со всеми её подразделениями, так и перспективы британцев. Сошлись на том, что британцам будет «кисло», и хотя одними такими штуками войну не выиграть, но вклад они сделали – ого-го!
– Контора Ллойда разорится! – гоготнул один из механиков, и далее разговор принял вовсе уж отвлечённый характер, когда в ход идут самые фантастические допущения, а Победа становится не просто неизбежной, но и лёгкой.
Чиж усмехнулся, но не стал ни останавливать разговор, ни пояснять, что в общем-то…
… они не сильно и ошибаются! Разумеется, война не будет лёгкой, и несмотря на технические козыри русской крови прольётся немало. Но здесь и сейчас, на этом этапе противостояния, британцев они переиграли!
Если Британия начала бы играть по общепринятым правилам, с транспортными конвоями и прочим, то у них был как минимум месяц, а то и два, прежде чем раскочегарятся парламенты союзных стран. Что, по большому счёту, могли сделать Кантоны, начни Британия накапливать ресурсы в Капской колонии?
Да собственно, и ничего! Собственного, хоть сколько-нибудь значимого флота, у ЮАС нет…
Бог весть, какими соображениями руководствовались бритты, принимая это решение. Вероятнее всего, логика их действий, как обычно у них и бывает, базировалось на дипломатических хитросплетениях и попытке играть аккуратно. По крайней мере до того, как из Большой Игры выйдет Франция!
К слову, пока ещё решительно неизвестно, чьё решение окажется в итоге правильным, и как оно потом аукнется с политической, не сиюминутной точки зрения. А пока…
… на морских тропах разбойничают семь авиагрупп. Пока удачно!
Глава 11
Глянув на полосатые, красно-белые ветроуказатели, вяло трепыхающиеся на ветру, зашёл на посадку, и подрулив к ангару, я выпрыгнул из кабины ещё до того, как аэроплан остановился. Знаю, что ребячество, но иногда…
– Пригнись! – слышу какой-то истошный котёночий мяв, и падаю тут же, не раздумывая ни единого мгновения. Сверху, видимо для надёжности, на меня навалился Лёвка, сиганувший из второй кабины. Вслед за ним, с небольшой задержкой, ещё два крупногабаритных парня из местного технического персонала, придавив весьма серьёзно. Не до поломанных рёбер, но дышалось с трудом, да и то через раз.
Вжатый в землю так, что шевелить могу разве что пальцами и глазами, я распластался на лётном поле, подобно лягушке на столе лаборанта, и могу разве что мысленно материться. Левой щекой ощущаю каждую травинку, песчинку и какого-то жучка, упорно пытающегося выбраться из-под меня. Сверху моя голова прижата чьей-то потной подмышкой и ребром подошвы ботинка, упирающегося в щёку.
Благорастворению в воздусях и благолепию во человецех это никак не способствует. В голове – мысли о нехватке воздуха, злость на всю эту ситуацию и мат, притом самый тупой и примитивный, а не цветисто-кучерявый.
Почти тут же на аэродроме началась суета, которую я могу только слышать урывками. Лёжку стрелка вычислили довольно быстро, но увы, безрезультатно. Ушёл.
– Да слезьте же вы с меня… – сиплю придавлено, силясь нормально вдохнуть. Хрен там! Пока не подоспели парни из охраны аэродрома, окружившие меня вместе с техниками плотной «коробочкой», встать так и не дали. К тому времени сознание моё уже начало сбоить, и уже всерьёз думал о смерти.
Свои ряды они разомкнули только в ангаре, на что я только закатил глаза, но нотаций службе безопасности читать не стал. Бессмысленно. Да и честно говоря, не было ни сил, ни желания. Организм, без малейшего участия разума, пытается компенсировать недавнюю нехватку кислорода, заодно надышавшись про запас.
При строительстве аэродрома под Преторией со мной советовались по каждой мелочи, и я всерьёз надувал не тронутые бритвой щёки, думая о собственной незаменимости. Но реальность, как водится, внесла свои коррективы. Вначале была ма-аленькая поправочка, потом ещё и ещё… В итоге от первоначального проекта остались только размеры, да хотели оставить ещё моё имя, как якобы главы проекта.
Но тут уже я на дыбки встал, самым решительным образом отказавшись ставить свою подпись под этим выкидышем архитектурного Франкенштейна. В итоге, аэропорт так и остался творчеством коллективным, и притом безымянным. Что, по-моему, наилучшим образом характеризует этот проект…
Ей-ей, раскоряка какая-то вышла, а не аэропорт! Одному буру не понравилось, что летательные аппараты пугают скот, и он, выпятив нижнюю губу, отказал Фолксрааду в покупке своих земель. А национализировать земли в ЮАС вообще-то можно, но не в этом конкретном случае! Потому что…
… сват, брат, блат.
В итоге, под аэродром выбрано место неудобное. Лишь по тем критериям, чтобы при строительстве никто из уважаемых людей не будет потревожен, и не будут задеты ничьи интересы. Уже сейчас понятно, что лет через десять максимум аэропорт придётся переносить.
А инфраструктура и подъездные пути? Да всё тоже самое… с учётом хотелок конкретных уважаемых людей, а никак не целесообразности и тем паче безопасности.
Аэродром со всеми службами занимает не цельный кусок земли, а представляет собой нечто вроде раздавленного осьминога с раскинувшимися щупальцами. На его территорию вклиниваются земли аж семи фермеров, не считая двух просёлочных дорог, одна из которых пролегает непосредственно у лётного поля.
– Второе покушение, коммандер, – флегматично сказал подошедший Корнелиус, на ходу перетягивая руку поверх локтя какой-то тряпкой, при этом пытаясь придержать подмышкой снятую лётную куртку, которую никто из присутствующих и не подумал взять.
– Ах ты ж в Бога душу мать… – заругался я по-чёрному, глядя на раненого ведомого, и оглядывая охрану налитыми кровью глазами, – На меня, значица, люди нашлись, штоб ажно в коробочку выстроиться, а на ведомого нет?
Глаза у начальника охраны сделались самые отчаянные! Такие себе… выпученные, что в среде интеллигенции принято называть почему-то «трагическими». Санька, ни разу ни интеллигентный, несмотря на все свои художницкие таланты, называет их «какающими», и вот ей-ей – глазки у главнюка такие, будто он в штаны себе навалил и валить продолжает!
Но толку то от твоих глаз?! Хрена ты мне трагичность показываешь? Не умеешь, не берись! А он как раз из тех людей, что считают себя специалистами, не будучи таковыми. При этом инициативные… и в не хорошем смысле этого слова! Классика «Я начальник…», только что в местном исполнении.
Русский, за исключением Лёвки и Корнелиуса, не знает здесь никто, но интонацию и суть уловили правильно. Вытянулись, дышат через раз… и вот честно – не жалко даже! Не жалеется…
Да, они не слишком виноваты в случившемся, но нормальный профессионал, уважая себя, с таким начальником работать просто не будет. Рабочих мест в Претории, да и вообще в ЮАС, куда как больше, чем рабочих рук, так что оправданий им просто не нахожу.