В аэропорту какой-то констебль, пучимый дурным усердием, попытался нам воспрепятствовать попасть в ангар, но подоспевший детектив осадил рьяного служаку несколькими словами.
– Уже покидаете Преторию? – коротко осведомился.
– Да, – кивнул я, – Срочные дела!
– Вовремя… – шепнул он одними губами.
– Простите? – переспрашиваю, не веря своим ушам.
– Говорю, очень жаль, что служебные дела заставляют вас покинуть наш чудесный город! – сказал детектив чуточку громче, чем нужно, – Давайте я вас провожу, а то у нас недавно провели новый набор в полицию, и очень уж много в этом наборе совершеннейших деревенщин!
Открыв дверцу автомобиля, он уселся на заднее сиденье и закурил, не спрашивая.
– Вы мою жену вытащили из лагеря, сэр коммандер, – прикуривая, сказал он одними губами, и до меня только сейчас дошла игра слов «деревенщина – равно бур», и что человек, рискуя как минимум карьерой, предупреждает меня об очень нехороших вещах, происходящих в столице ЮАС…
… аэропланы перед полётом мы проверили особенно тщательно.
По возвращению в Дурбан я развил самую бурную деятельность, и разумеется, не я один. Не претендуя на роль первой скрипки и тем более дирижёра в нашем политическом оркестре, я взял на себя освещение нужной нам позиции в прессе.
В первую очередь написал статью под одним из своих африканерских псевдонимов. Пишу я под ним нечасто, но что называется – метко, и бывает, полемизирую на страницах газет с самим собой.
Эсфирь эта ситуация несказанно забавляет, но в журналистику, да и в литературу вообще она не лезет, полагая свой склад ума скорее математическим и занимаясь более всего ведением финансов, находя это занятие крайне увлекательным. Зря, как по мне, но в споры я не лезу, ибо понимаю прекрасно, что поэзия цифр может быть ничуть не менее интересной. Тем более, финансовая поэзия у Фиры не отвлечённая, а вполне себе живая, напрямую затрагивающая экономику не самого маленького региона.
Надя же взяла мою мето́ду на вооружение и пользуется весьма успешно. Псевдонимов у неё с десяток, причём парочка их них мужские. Пишет она много, и вообще, после переезда в Африку писательские и журналистские таланты девушки расцвели просто необыкновенно.
Писал я с позиции африканера, искренне возмущённого страусиной позицией Фольксраада. Дабы удовлетворить националистические взгляды, присущие большей части африканеров, я отпустил несколько тяжеловесных комплиментов «нашим русским братьям». Из тех, что с приставкой «Но»!
Со статьёй я изрядно намучался. «Скелет» набросал быстро, а вот оформление в африканерском своеобразном стиле, да притом так, чтобы удовлетворить запросы местной деревенщины и интеллектуалов в равной степени, далось очень тяжело.
Вариантов статьи написал несколько десятков, и цензорами моими стали все близкие, нещадно критикуя каждую запятую. Основой стали в итоге те первые строфы сочинённой песни. Писал от лица возмущённого бура, пережившего депортацию и вынужденное переселение, и только недавно вернувшегося на дедовскую ферму, отвоевав эти земли у подлых британцев.
Какого чорта?!
… разумеется, Нечистый в статье не упоминался, но посыл был именно таков. Что там, почтенные буры, происходит в головах членов Фолксраада, и не пора ли нам проверить их у психиатра?
Потому как заниматься подобной хренью, теша собственное самолюбие в преддверии войны, могут только умалишённые! Или предатели…
От имени африканера, я отделил русских, которые сражались в минувшей Англо-Бурской от «понаехавших», и выразил осторожное сомнение, а смогут ли «эти» русские удержать Дурбан и побережье? Я-африканер отнёсся к этому скептически, и поиграв вероятностями будущего с последствиями захвата города британцами, отступил от темы. В конце концов…
… у меня ещё много ипостасей!
Заключительная часть статьи была религиозно-мистической, и как ни странно, на бумагу она легла удивительно легко! Сопоставив собственный религиозный опыт с воззрениями африканеров, я написал нечто в евангельском духе, где предостерегал народ избранный от чрезмерного упования на силы божественные.
От лица африканера я напомнил бурам, что в прошлой войне Господь недвусмысленно выказал свою волю, помогая своему народу в войне за Землю Обетованную. А если члены Фольксраада ныне мешают Народу защищать Землю Свою, то идут они против Воли Господа и служат Противнику Его!
За всеми этими хлопотами так замотался, что чуть было не забыл написать статью от собственного имени. Вкратце рассказав о покушении, я весьма едко прошёлся по профессионализму служителей аэропорта. Не затрагивая, впрочем, технический персонал, к коему у меня серьёзных нареканий не имеется.
Затем, используя графики, оказавшиеся в сём деле новинкой, и потому выглядящие особенно убедительными, показал общее падание профессионального уровня среди чиновников, связав его с действиями Фольскраада и уже не столь явно – с действиями президента Луиса Бота.
Эти две статьи и стали детонатором, расколовшим консервативное африканерское сообщество. До этого многие из них, даже будучи недовольными действиями правительства и парламента, дали им очень уж большой кредит доверия, основанный разом на победе в минувшей войне и националистических настроениях в обществе.
Недостатки ранее либо старательно не видели, либо недовольно поджимали губы, но ворчали только в своём кругу, оправдывая самые нелепые действия хитроумной политикой, призванной противодействовать «русской угрозе». Теперь проблема обороны стала во весь рост, а моё африканерское альтер-эго стало настолько популярным, что ходили речи о выдвижении его, то бишь меня, в Фольксраад.
Я снова всерьёз погрузился во внутреннюю политику страны, урывая для этого время у сна.
Всё это, разумеется, возникло не вдруг, борьба политических фракций в Фольксрааде идёт постоянно, и она далека от идеалов парламентаризма.
Прощупав оборону противника газетными статьями и серией разоблачений, члены прорусской фракции Фольксраада провели на заседании парламента разведку боем, и несколько дней спустя в ход пошла гаубичная артиллерия, то бишь Сниман.
Командующий не вовсе уж чуждался политики, но в самую топь этого вонючего болотца не лез. Все его действия так или иначе были связаны с финансированием армии, да обогащением личного состава.
Большая часть авантюр, включая Эфиопскую, принесла заинтересованным лицам неплохую прибыль. Что немаловажно – не узкому кругу лиц, а сотням, а в некоторых случаях и тысячам людей. Политика нехитрая, но действенная, так что в армии авторитет Снимана к этому времени базировался не только на военных успехах, но и на финансовых.
Как только мы вскрыли гнойник с отсутствием аэродромов в частности, и должной подготовки африканерских приграничных территорий вообще, военные будто прозрели. Они лучше других понимали, какую опасность несёт политика Форльксраада, но будучи плоть от плоти африканерского народа, обладали не только его достоинствами, но и недостатками.
Например, беспрекословное повиновение старшим в семье…
… даже если это не самые умные люди.
А теперь Сниман получил возможность использовать армию в своих целях. Никакого захвата власти, упаси Боже! Просто с некоторых пор армейские офицеры и кадровый состав приняли позицию командующего, и ситуация начала поворачиваться в нашу пользу.
Не везде, где хотелось, и не всегда так, как нужно… Но аэродромы наконец-то начали строить, завозить туда горючее и боеприпасы с запчастями. Ну и разумеется, подготавливать приграничье к войне всерьёз!
Строительство укреплений, учения… да просто перекочёвка большей части фермеров со стадами вглубь территории! Не все были этим довольны, но прошлая война, оказавшаяся для многих весьма разорительной, научила осторожности.
Я же, не забывая подбрасывать дровишек в политический костёр, затеял окончание масштабного проекта, призванного подстегнуть британцев спешить со всех ног…
Летательные аппараты один за другим садятся на лётное поле, подкатывают к его краю, и высадив пассажира поближе, отъезжают, становясь в ряд. Как гостеприимный хозяин, я должен приветствовать каждого, но ради пущего эффекта решил пойти на нарушение правил этикета.
Одетый в комбинезон, который пару часов назад можно было назвать чистым, я руковожу бригадой техников, не гнушаясь самостоятельно нырять в недра футуристического аппарата. Огромное сооружение, размером никак не меньше одноэтажного дома, растопырилось гигантской металлической многоножкой, сходу ошарашивая гостей своим фантастическим видом.
Ажурные металлические конструкции, повсюду натянуты троса, изобилие рычагов, рычажков, переключателей, штурвалов, лампочек и кнопок на самый взыскательный вкус. Ни один человек, получивший хоть сколько-нибудь приличное образование, ни на секунду не усомнится в том, что это – очень серьёзное инженерно-техническое сооружение.
Техники, с истовым видом выполняющие свою часть работы, и не знающие за её пределами решительно ничего, создают ту неповторимую атмосферу, с которой знаком любой рабочий, инженер или предприниматель, хоть раз бывавший на открытии завода, цеха или плотины. Все при деле, все заняты…
– Господа! – вынырнув наконец из переплетений тросов, спешно вытираю руки замасленной тряпкой, а потом и поданным чистым полотенцем, – Господин президент… господа…
На моём лице лихорадочный румянец, глаза горят огнём…
… вызванным медикаментозными средствами. Именно так должен выглядеть сумасшедший учёный… Ну или учёный, пребывающий в здравом уме, но стоящий на пороге грандиозного открытия! Ведь синематограф не врёт, так ведь?
– Господа! – повторяю ещё раз несколько невпопад, – Прошу простить за некоторые… э-э, накладки… Да, накладки!
– Такая трагедия, такая трагедия… – я перескакиваю на тему, и не сразу проясняю, что имею в виду смерть профессора Филиппова[76], - И документы похитили, подлецы!
– Ничего, ничего… – я снова бросаюсь к аппарату, и сверяясь с записями, переключаю несколько рычагов, – Хорошо, что мы с ним переписку вели!