– Пора… – шепнул он сам себе, заметив приближающуюся повозку, и стремительной тенью выметнулся на дорогу. Одним слитным движением корнет сбросил кучера в пыль и перехватил поводья, останавливая лошадей. Кучер, немолодой тощий индус, ещё падал в пыль, силясь вдохнуть перебитым горлом, а Серафим уже был в повозке, дёргая адвоката на себя и гася его сознание лёгким ударом в сонную артерию.
Андрей тем временем оглушил двух спутников индийского адвоката, и спрыгнув на землю, подхватил поводья. Лошади, заволновавшиеся было, покорились твёрдой руке, а получив каждая по куску сахара, почти совершенно успокоились.
– Ну вот и славно, – пробормотал осназовец, ласково погладив каждую по морде, – Не бойтесь, мои хорошие, вам ничего не грозит…
Мимолётно пощупав пульс, он поднял кучера и закинул его в повозку, не желая оставлять тело на дороге. Потянув под уздцы лошадей, осназовец уверенно направил их в заросли. Те зафыркали было, но Андрей раздвинул ветки, и оказалось, что пространство за ними достаточно свободное.
Повозка заехала в лесок, а на дороге подоспевший Роэль уже заметал следы, уделив особое внимание едва заметной колее, ведущей к деревьям. Вовремя… едва он успел скрыться за густой растительностью, с другой стороны дороги показался сонный старикан на такой же старой кляче, трусящей еле-еле и едва не засыпающей на ходу.
Сморщившись, африканер остался наблюдать, готовый, при необходимости, к самым решительным действиям. Морщины его несколько разгладились, когда при ближайшем рассмотрении старикан оказался англичанином. Тем проще…
… но крайние меры не понадобились, ибо выхлоп дрянной сивухи от старикана был так велик, что наверное, встреть он на дороге самого Дзержинского в парадной форме, то смог бы только недоумевающе поморгать глазами, да промычать что-нибудь не слишком внятное.
Закончив маскировать место въезда, африканер поспешил нагнать своих напарников, которые за это время удалились не слишком далеко. Заглянув в повозку, он всмотрелся в лицо адвоката, потное от страха и непонимания. Глянув ему в глаза, Роэль улыбнулся многообещающе…
… ибо африканеры живут по Завету, но преимущественно – Ветхому!
… маску при этом никто из них не снимал.
Наконец, повозка остановилась, и осназовцы без лишних грубостей выгрузили из них пленников, сняв с их голов мешки. К этому времени они уже пришли в себя, а секретарь адвоката, мисс Соня Шелезин, мычала что-то очень воинственное через кляп.
– Не надо кричать, мисс, – равнодушно попросил Роэль, – мы достаточно далеко от дороги, и при необходимости вернём кляп на место.
– Вы… вы не мужчины! – первым делом заявила воинственная мисс, пытаясь взглядом прожечь в маске дыру, – Мужчины никогда…
– Как вам будет угодно, – также равнодушно ответил Роэль, – Пить будете?
– Я ничего не приму из рук похитителей, – гордо заявила она, – Немедленно освободите меня!
– Ясно, – африканер так же равнодушно сжал ей челюсти, вынуждая открыть рот, и вернул кляп на место. Мычание стало ещё более негодующим, но никто не обратил на это внимания. Было бы предложено…
Упитанный индийский торговец, по делам которого и прибыл адвокат, оказался куда как более сговорчивым и трусоватым…
– Не убивайте, прошу, только не убивайте! – заскулил он, едва вытащили кляп. Проморгавшись и рассмотрев похитителей, а особенно их маски и накидки, торговец описался и понёс какую-то околесицу на родном языке, очевидно, приняв похитителей то ли за демонов, то ли за духов…
К фляге из тыквы, впрочем, присосался вполне живо, и выхлебав едва ли не два литра, несколько пришёл в себя. Раз уж мольбы не помогли, торговец выбрал тактику «притвориться дохлым», и кажется, даже дышал через раз.
Адвоката развязывать не стали… а Роэль, присев перед лежащим на земле индусом, процитировал слова сэра Джона Робинсона, члена Законодательного собрания и первого премьер-министра Капской колонии:
– «Несмотря на то, что вы были отстранены от действительной службы в полевых условиях, вы смогли сделать отличную работу по оказанию помощи раненым. Не будет слишком горячо поблагодарить вашего способного земляка, мистера Ганди, за его своевременные, бескорыстные и крайне полезные действия по добровольной организации корпуса санитаров-носильщиков, за работу на фронте в момент, когда их труды были крайне необходимы для выполнения трудных обязанностей, опыт которых, как оказалось, ни в коем случае не был лишен опасности. Все причастные к этой службе заслуживают благодарного признания обществ».
– Пока вы, мистер Ганди, занимались медицинской помощью нашим врагам, – Роэль, подхватив адвоката за ворот, легко вздёрнул того на ноги, удерживая фактически на весу, – Южно-Африканский Союз не считал вас врагом. Когда же вы начали агитацию среди ваших соотечественников, оставшихся на наших землях, вы преступили Закон.
– Вы… – он встряхнул адвоката и просунул его голову в петлю, перекинутую через толстую ветку, – приговорены судом Претории за подстрекательство к саботажу и шпионажу, за что будете висеть, пока не умрёте.
Не обращая внимания на отчаянное мычание индуса, африканер затянул на его шее петлю и потянул за конец верёвки. Сделав несколько шагов, он привязал его к пружинистой, не слишком толстой ветви кустарника, и адвокат начал страшную пляску…
Едва он касался земли кончиками ступней, как пружинистая ветвь брала своё, и тощий индус вновь повисал в воздухе. Серафим с Андреем переглянулись… но мешать напарнику не стали. В садизме Роэль не замечен, а это… ну наверное, очень личное.
Да и в самом деле… подумаешь, какой-то индус. Не портить же из-за него отношения с хорошим человеком! Верно?
Ганди всё ещё плясал на виселице, а Серафим, отстранившись от происходящего, присел рядом с Соней Шелезин.
– Мисс, вы готовы разговаривать?
Девушка отчаянно закивала, и корнет осторожно вытащил кляп.
– Вы… вы чудовища! – выпалила она, дико кося на агонизирующего адвоката. Серафим, поморщившись (чего под маской видно не было), многозначительно повертел кляпом перед её глазами.
– Да! Да! – выпалила она, – Буду! Вы довольны?! Чудовище… Спрашивайте!
Как зовут вашего кучера, мисс? – поинтересовался он, приготовившись записывать информацию.
– Что-о? – рот мисс некрасиво перекосило, – Вы… зачем?! Вам мало убить несчастного человека, так ещё и… О, вы чудовища! М-м…
Вытерев слюни о платье мисс Шелезин, корнет покосился на упокоившегося адвоката, и подошёл к торговцу.
– Да, да! – закивал тот, сходу вывалив всю информацию о кучере, и не смея даже спрашивать, зачем.
– А затем, мисс, – Серафим будто продолжил диалог, – что если выяснится, что он лицо гражданское и никак не причастен к противоправной деятельности господина Ганди, то после войны его родные смогут рассчитывать на компенсацию от властей ЮАС.
– К сожалению… – он встал с корточек, – во время войны неизбежно погибают мирные люди. Но одно дело, если это волонтёры, сами приехавшие на фронт ради помощи раненым, и другое – если это непричастные люди, далёкие от войны. Вот так вот, мисс…
Глава 14
В войну Российская Империя пока не вступила…
… и на этом хорошие новости из отчих краёв заканчивались. В родном отечестве творится какая-то политическая фантасмагория, разобраться в которой, не имея вывиха мозга, решительно невозможно.
Самодержец, не выдержавший стресса последних лет, самоустранился от власти, выпустив вожжи правления из вялых царственных ручек, и их тотчас подхватили…
… а вот кто именно, сейчас и выясняется!
Драка бульдогов под ковром[87] пошла жесточайшая, и решительно ничего непонятно, только время от времени вываливается загрызенный насмерть бульдог. Трупы, трупы, трупы… в Санкт-Петербурге прокатилась волна самоубийств, апоплексических ударов табакерками и несчастных случаев на охоте.
На фоне десятков громких смертей пеной смотрятся отставки, громкие и не очень коррупционные скандалы, адюльтеры и прочие штуки, долженствующие навсегда погубить некогда безупречную репутацию. То, что несколько месяцев назад было едва ли не хуже смерти для человека светского, ныне воспринимается как акт неслыханного милосердия, и едва ли не беззубое вегетарианство.
Медленно, но верно вал громких смертей, отставок и уничтоженных репутаций докатился до Москвы и Киева, выплеснувшись наконец в глубоко провинциальные города. Чувства, обуявшие провинциальных обывателей, сложно описать словами.
Восторженное, неприкрытое злорадство, ожидание перемен… и понимание вперемешку со страхом, что перемены эти вряд ли будут к лучшему! Но нашлись и те, кто готов был раздувать пожар, считая Государство Российское аварийным домом из трухлявых брёвен, насквозь проеденных древоточцами и гнилью.
Сжечь! Разметать угли и отстроить на фундаменте Российской Империи нечто совершенно новое, с учётом былых ошибок!
По всей стране, в самых медвежьих её уголках находятся те, кто по велению сердца, карьерным ли соображениям, руководствуясь местью либо чем-то иным, подняли головы…
… а дальше – по ситуации! Обычно народные три́буны ограничиваются бичеванием пороков общества и агитируют за всё хорошее, против всего плохого. Но порой они начинают делать и говорить весьма конкретные вещи!
Замалчиваемые много лет пороки светских и духовных властей поднимаются на Свет Божий, и не абы как, а с конкретными доказательствами. Общественность же, обычно вялая и аморфная, не молчит, а чего-то…
… требует!
Даже черносотенные патриоты, не забывая брызгать слюной, привычно и бездумно обвиняя во всём жидов и немцев, начали задавать чиновникам неудобные вопросы. А государственные мужи, готовые благосклонно выслушивать любые нелепицы, касаемые инородцев и народного благочиния, оказались совершенно не готовы к вопросам о материальной составляющей и выполнении законов. Казалось бы…
Привычно полыхнул Кавказ – с междоусобной резнёй и погромами, заволновалась Польша и Княжество Финляндское, напряглись прибалтийские губернии. В Сибири вновь начались разговоры о Сибирской Республике, Царстве и даже…