[125] может стать для многих делом личным.
Господа офицеры начали было спорить по поводу нерешительности германцев, но тут в страшном расстройстве прибежал из трюма денщик мичмана Васильчикова. Во время шторма любимая кобыла князя, изабелловая[126] Искорка, сломала ногу.
Мичман плакал, не скрываясь, да и многие офицеры моргали подозрительно часто… такое горе! Искорку оставили в Мальмё, и князь очень трогательно с ней прощался, выделив ветеринару изрядную сумму, и выписав из родного имения людей, которые по приезду присмотрят за лечением, а позднее заберут кобылу домой.
Денщика списали на берег и отправили назад в полк с самыми нелестными характеристиками. Экий ведь мерзавец… недосмотрел! Сам хоть в лепёшку разбейся, а лошадь сбереги! Как иначе-то?
У каждого из офицеров есть если не лошадь в имении, так маменькин пудель, и представить, как по нерадению слуги, любимое животное, скажем, охромеет, они могли весьма живо…
… снова в кают-компании заговорили о ненужности и даже опасности свободы для низших классов, с нотками ностальгии вспоминая престарелых дворовых, по сию пору прислуживащих своим природным хозяевам. Преданны, услужливы, знают своё место и не мнят о себе лишнего!
А эти…
… ну право слово, изрядно деградировал народ без хозяйской руки! К слову, сию сентенцию никто из офицеров и не оспаривал.
Дорогу до берегов Британии коротали за игрой в карты и бильярд, и подчас на кону стояли весьма серьёзные суммы, превышающие годовое жалование большинства играющих. Порой в неторопливых разговорах во время игры затрагивали вопросы политики, но впрочем – весьма деликатно.
Политическая девственность русских офицеров давно стала притчей во языцех, и хотя после известных событий их несколько поднатаскали, прививая понимание настроений солдатской массы, большая часть служивого сословия отнеслась к этому весьма поверхностно, если не сказать – пренебрежительно.
Научились распознавать смутьянов и социалистов, выучили несколько хлёстких фраз, при помощи которых удобно обрывать агитаторов, и будет! Да и к чему? Значительная часть офицерства вовсе не пересекается с солдатской массой, не считая построений, муштры на плацу, да словесности в учебных батальонах.
Воспитание лежит на унтерах – бравых усачах с крепкими кулаками и заранее присмотренными местами городовых, швейцаров и дворников в богатых купеческих домах. Блага, будь то настоящие или будущие, они вполне отрабатывают!
Однако же есть в политике темы, обсуждать которые незазорно и самым рафинированным представителям офицерского корпуса, и разумеется, все они так или иначе связаны с армией. В меру, да-с… не переходя неких границ. И всё же!
Военные реформы в богоспасаемом Отечестве и Европах, всегда обсуждались аккуратно, и не все из них вызывали одобрение…
… не переходя дальше тихого ропота.
Отдельные пункты осторожно поругивали, если знали достоверно, что приняли их через голову Государя и иных высокопоставленных персон. Если же кому-то было вовсе уж невтерпёж обсудить некие пункты и подпункты, слова выбирались особенно тщательно. Что-то вроде…
«На приёме у графа N я случайно услышал разговор, который предназначался не мне… так что никаких имён, господа! Мне это не слишком интересно, Военному Министерству я вполне доверяю, ибо не зря они поставлены Государем на свои посты!
Услышал, да и вылетело напрочь из головы. Ах, господа, видели бы вы, как мы разошлись, играя в фанты!
… Мнение сих господ не выдерживает никакой критики! Но это в целом. Если же брать частности, некоторые показались мне заслуживающими внимания. А как вы считаете, господа?»
После чего следовал весьма аккуратный…
… вброс, и господа офицеры, буде они того желали, могли обсудить какой-то вопрос, не привлекая ретивого внимания жандармерии. Впрочем, господа в синих мундирах редко вмешивались в дела такого рода.
Обычно с лихвой хватало самоцензуры, да лёгкого намёка на недовольство старших офицеров и полковых товарищей. Более того, негласные рамки цензуры, установленные командирами полков и дивизий, значительно уже всех нормативов, имеющих не только законодательный, но и рекомендательный характер.
На подходе к Британии внезапно выяснилось, что судно причалит в Портсмуте, а не в Лондоне, и сие известие вызвало некоторый ропот среди офицеров. Добровольцы имели все основания ожидать радушного приёма, и если не торжественной встречи с оркестром, то как минимум – приязненного отношения. А тут такое…
Сгоряча было высказано немало лишнего, в том числе и о возвращении домой.
– Какого чорта, господа? – возмущался Николенька Вадбольский, натура весьма артистичная и холерическая, – Это откровенное неуважение к союзникам! Я бы даже сказал, что это хамство!
Иконописное, несколько даже девичье лицо выпускника Пажеского корпуса побелело от гнева, а тонкие брови, изгибаясь татарским луком, метали из синих глаз острейшие взоры. В эти минуты он был так хорош, что некоторые офицеры откровенно залюбовались молодым гвардейцем.
– Бросьте, поручик! – прервал его нервический монолог грубый капитан Алтуфьев, открывая подаренный сослуживцами золотой портсигар, украшенный сапфирами, – Не нам говорить о неуважении к союзникам… к сожалению.
Шум поднялся изрядный, но капитан, не отвечая никому, крепко затягивался пахитоской, с тоской глядя в приоткрытый иллюминатор. Среди господ офицеров нашлись и те, кто хотя бы отчасти разделял крик души Алтуфьева, хотя и не выражал свои мысли настолько откровенно.
Ситуация и впрямь щекотливая! Ранее Империя Российская союзническому долгу была верна даже себе во вред, отчего репутация Державы среди европейских стран была на высоте. А злые языки…
… пусть их! Они не понимают, что такое Большая Политика, воспринимая всё с позиции мелких людишек, не видящих грандиозного масштаба Государства.
Репутация государства-рыцаря, держащего Слово даже в ущерб своим интересам, не лукавя и не потворствуя низменным интересам простолюдинов, дорогого стоит! Вспоминая Век Екатерины, помнят завоевание Крыма, Чесму и Кагул, а не порабощённых крестьян, чей удел во все времена – служить смазкой для Механизма Истории!
Позиция несколько консервативная и даже замшелая, но всё ж таки по-своему уютная… Треск поленьев в огромном камине, бушующая за стенами замка метель, предстоящий пир с верными соратниками и друзьями, а после – весёлый выезд на охоту!
… или на умиротворение крестьян, поднявшихся на своих законных господ.
Тяжёлые, пусть и несколько заржавленные латы, выщербленные прадедовские мечи, истовая религиозность и разумеется – храбрость! А экономика, тонкости юриспруденции и прочее…
… право, господа, стоит ли сушить голову пустыми вещами?
Не слишком обращая внимания на быстротечность времени и изменчивую политическую моду, до поры можно несколько даже бравировать некоторой отсталостью родовых усадеб, называя это здоровым консерватизмом. Можно закрывать глаза на многое и усмешливо поджимать губы торгашеским ужимкам европейцев, памятуя о собственной незапятнанной рыцарской чести.
Пусть собственное имение многажды перезаложено… но что с того, когда есть Честь!? А долги… как-нибудь образуется – крестьян в крепость дадут или кусок железной дороги в кормление, не суть важно!
А потом – внезапно (!) выясняется, что долги – остались, крестьяне не хотят ни в крепость, ни служить смазкой Механизму Истории, а тут ещё и…
… бесчестье! Репутация государства-рыцаря рухнула, как и не было, и не осталось…
… ничего. Дворянину в такой ситуации остаётся только стреляться… а государству? Как в такой ситуации быть государству?!
Спорщиков успокоил генерал Гурко, не только как глава экспедиции, но и как человек, не чуждый политических интриг и даже некоторым образом пострадавший от них. Кто из честных людей в Российской Империи не знает ныне его истории?!
По прошествии времени всем стало понятно, что недаром подлые интриганы старались оклевать преданнейшего слугу Государя! Останься Василий Иосифович на посту военного атташе в Претории, не возникло бы этого нелепого…
… мужицкого государства!
Офицеры экспедиции, зная это, относились к Василию Иосифовичу с глубочайшим уважением.
– Господа!
… и споры тотчас утихли. Хоть и негромок голос генерала, но услышали его в самых дальних уголках кают-компании.
– Право слово… – он замолк, и усмехнувшись, неторопливо достал портсигар, прикуривая в полной тишине. Слышно было, как колёсико зажигалки скрежетнуло о кремень, и как генерал подкуривает, всасывая воздух.
– Будто в кадетский корпус вернулся! – усмешливо продолжил Гурко, остановившись у бильярдного стола с папироской в руке, – Господа, я всё понимаю…. переход был тяжёл и все мы изрядно на взводе! Но не принять во внимание тот факт, что сейчас вообще-то идёт война…
Он покачал головой, и на лицах офицеров начало проступать понимание. В самом деле… Балтика никогда не бывает пустынной, и тевтоны вынуждены (!) были пропустить судно с добровольцами из Российской Империи. А здесь, в Северном море, они могли и отыграться!
Правда, в таком разе следовало бы разгружаться скорее в шотландском Абердине, нежели в Портсмуте, расположенном аккурат на середине Ла-Манша! Но эти моряки… кто знает, какими соображениями руководствовались эти водоплавающие?!
Несколько общих фраз, и господа офицеры, накрутив на них свои соображения, не то чтобы полностью удовлетворись, но всё ж таки успокоились. А воспалённое самолюбие…
… пусть его! Злее будут воевать!
– А всё-таки, господа, – наклонив лобастую голову, сказал капитан Алтуфьев, – мы – первые! Должно помнить, что мы – авангард Воинства Русского, и что за нами – Россия!
– Виват! – закричал восторженно Николенька Вадбольский, – За нами – Россия!
Глава 17
В конце марта, скопив достаточно сил, британцы начали наступление разом на Кимберли и Блумфонтейн, продавливая оборону массированным артиллерийским и пулемётным огнём, и разменивая людей на время. Воюют они напористо, умело и уверенно, в прошлое ушли красные мундиры, атаки в полный рост и привычка к штыковым схваткам.