… которые в настоящее время осложняют жизнь.
Откровенным вредительством моё коллегиальное начальство не занимается, но время от времени кто-то из них (или что чаще – кто-то из их непосредственных подчинённых) начинает надуваться важностью. Замедляется прохождение каких-то документов или скорость принятия решения, или… Вариантов много, и все они мешают нам жить.
Собственных подчинённых у коллегиального командования почти нет, не считая раздутые кадры штаба ВВС ЮАС, да резервистов, притом последние подчиняются им скорее косвенно. Дурацкая ситуация, когда боевые приказы исходят из моего штаба, а материально-техническое обеспечение проходит через штаб ВВС ЮАС. В общем…
… ничего нового. Классический армейский бардак, примеров которого, притом куда как более вопиющих, полнёхонько в любой армии мира.
Случаев такого рода хватает, и мы бережно всё документируем и подшиваем, дабы потом предъявить адресатам. А будет ли это официальное расследование или негласный договор в кулуарах… по ситуации.
– Проблема в штабе ВВС ЮАС, – ещё раз повторил я, – наверняка ведь разведка доносила нужную нам информацию, притом не раз и не два! Так вот… Но выбора особого у нас нет, как нет и времени на наведение порядка в штабе, разбор бумаг и раздаче всем причастным тумаков и пряников.
– Поэтому… – я сделал паузу, – работать будем от провокации! Флешетты и зажигательные бомбы – без изменений.
– Бомбы, хм… – пробормотал Санька.
– Есть возражения? – поворачиваюсь к нему.
– Напротив! – замотал головой брат, – Концентрация британских войск, подготовившихся к наступлению, очень велика…
– Пользуются, самки собаки, что у нас с гаубичной артиллерией туго! – воинственно выпятил челюсть марселец.
– Не без этого, – скривился Санька, – будь у нас гаубицы в должном количестве… Но чего нет, того нет! Концентрация войск, повторюсь, у бриттов запредельная, и складов – в том числе!
– Есть чему гореть! – зло хохотнул Илья.
– Верно, – усмехнулся брат.
– Флешетты и зажигательные бомбы – как основа, – снова беру слово, – а вишенкой на этом торте будут листовки!
– Точно! – ахнул Саня, – Письмо запорожцев турецкому султану!
– Хм… – я, откровенно говоря, думал о более сдержанном варианте, но…
– Вариантов письма сделаем несколько, – подытоживаю я, – от сдержанно-джентльменских, до запорожских! А потом… хм, будем поглядеть!
Отряд пришлось разделить на две части, перекрыв оба направления.
Перебазировались на заранее подготовленные аэродромы, и самым сложным оказалось отбиться от разного рода любопытствующих. Причём если людей начальственных можно было слать далеко и надолго, пользуясь Уставом и субординацией, то всякого рода сектанты из буров, норовящие провести молитвенное собрание на лётном поле, и непременно чтоб с участием всего лётного состава, довели меня мало не до бешенства! У них, понимаешь ли, откровение было… а?! Вот такая вот она, обратная сторона религиозного общества…
– Новейшее оборудование, черти полосатые! Не повредите! – оператор, хватаясь то и дело за грудь и явно путая сердце с поджелудочной, суетится вокруг аэроплана, помогая устанавливать оборудование. Успокаивают его на пяти языках разом, отчего тот только пугается и приходит в совершеннейшее отчаяние.
– Вашу ж Машу… – не выдержав, присоединяюсь к техникам, а то они и в самом деле наворочают…
… да кого я обманываю!? Мне просто интересно…
Наконец, в облегчённый до предела аэроплан впихнули оборудование, оператора и листовки, срочно отпечатанные в походной типографии, и я взобрался в кресло пилота. В несколько минут набрав высоту, устремляюсь в сторону Кимберли, постоянно отвлекаясь на восторженно-идиотические реплики оператора.
В разведывательные полёты я привык летать с кем-то из подготовленных ребят – благо, любой наш пилот, имеющий классность, учится в том числе и профессии лётчика-наблюдателя, где умение обращаться с кино и фотоаппаратурой – обязательно. Они если что и говорят во время полёта, то сугубо по делу, а этот…
… не затыкается! И ведь не заменишь… аппаратура новейшая, работать на такой вдруг не выучишься, так что приходится терпеть.
– … пейзажи, ах какие пейзажи! – фонтанирует тот восторгами. Поди ж ты… воронежский мещанин, несколько лет ещё бывший прикащиком в лавке, ныне один из тех людей, кто делает Большое Кино. И как делает…
… но при этом – не затыкается!
Наконец мы добрались до Кимберли и я, на расклеенном под облако аэроплане, барражирую над лагерем противника на солидной высоте. Здесь тоже свои хитрости, которые человеку непосвящённому не вдруг и объяснишь, но управлять аэропланом с киноаппаратурой может далеко не каждый.
Несколько минут слушаю оператора и вглядываясь в расположение вражеских войск под нами. Разведка дала нам достаточно точные данные о расположении зенитной артиллерии, дирижаблей и тому подобных вещей, но…
… доверяй, но проверяй! К слову, нахожу ряд несоответствий, достаточно важных для будущего рисунка боя.
Это по плану бой будет проходить на больших высотах, вне досягаемости зенитной артиллерии и дирижаблей, укрытых пока в ангарах. А вот получится ли… Да и если придётся выходить из боя со снижением, то лучше знать, где можно нарваться на нацеленные в небо пулемёты!
На рисунке, составленном по данным ранешней авиаразведки, делаю правки, уточняя диспозицию, и постоянно поглядывая на часы, вмонтированные в приборную доску. Время, время…
Резервисты появляются с небольшим опозданием. Пять аэропланов, едва ли не чадящих от натуги, расходятся над лагерем противника, вываливая с большой высоты флешетты и зажигательные бомбы. Меткость их оставляет желать лучшего, но тем не менее, фиксирую небольшие возгорания на земле.
– Ах, какие кадры! – восторгается оператор громогласно, хрипло перекрикивая рокот двигателя, – Какие кадры!
Он орёт что-то не слишком связное, а я просто жду… Отбомбившись, резервисты уходят, и их почти тотчас сменяет вторая волна, действующая как под копирку. Единственное – в этот раз на земле огненными цветами расцветают зенитки, и кажется – в небо выстреливают патроны вообще все, имеющие оружие.
Фантазия моя с почти документальной точностью рисует оскалившихся британских солдат, нацеливших в небо дула винтовок, и раз за разом нажимающих на спусковой крючок. А вот молодые офицеры, бездумно палящие в небо из револьверов… офицеры постарше, пытающиеся навести порядок…
Вряд ли вторая волна отбомбилась удачней, но всё же, всё же… Они как минимум не дали затушить сброшенные ранее зажигательные бомбы, добавив в этот праздник пороха и огня своих подарков.
Британский лагерь не то чтобы полыхает, но весёлые огни, едкие дымы и вся это интересная суета людей, пытающихся бороться с огнём под бомбами, определённо оживили пейзаж!
Третья волна ставит жирную точку в этом веселье, и (что особенно для меня важно!) резервисты ухитряются повредить один из ангаров с дирижаблями. Не фатально… увы. Но пощёчина знатная!
Напоследок пройдясь над британским лагерем, вывалил листовки, закружившиеся белыми голубями в чёрном дыму.
– Ещё круг! – орёт оператор, и я поколебавшись, делаю круг над этим растревоженным муравейником.
– Взлететь пытаются! – орёт оператор, – Там! Там!
От волнения он забыл все выученные условные обозначения, и только орёт «Там» с превеликой громкостью и заедливостью сломавшегося патефона.
«Там», внизу, попытка взлететь обернулась неудачей. Вражеский «Виккерс», подпрыгнув, остался на земле и очевидно повредил шасси. Аэроплан спешно убирают со взлётной полосы, и других попыток взлететь я не вижу.
«Взлётную полосу повредили ненароком. Удачно!» – мелькнуло в голове, и я, от греха подальше, поспешил в сторону Кимберли. Не стоит гневить Судьбу!
Сев как можно аккуратней, дабы не повредить драгоценное оборудование, я сразу подрулил к ангару. Воронежский мещанин орал что-то восторженное, и сняв с помощью техников аппаратуру, утащил её для дальнейших работ.
– Есть, коммандер! Есть! – подбегая, заорал издали Борст, размахивая телеграммой, – Налёт на британский лагерь под Блумфонтейном увенчался удачей! С нашей стороны потерь нет!
– Ну, слава Богу… – перекрестился я, тут же почти смутившись. Где Бог, а где…
… впрочем, мысли духовного толка не задержались в моей голове, вылетев сразу и напрочь!
Пообедав в столовой и ополоснувшись под душем, поспешил на киносеанс, устроенный в одном из ангаров. Оператор, по нашему требованию, то и дело останавливал фильму́, дабы мы могли разглядеть подробности. Хотя не сказать, что видимость настолько уж хороша, но…
… некоторое представление о британском лагере мы всё ж таки получили.
Пусть даже это далеко не первый разведывательный полёт, но зато – данные, свежее некуда! Пилоты смотрели внимательно, изучая ТВД, спорили и обсуждали тактические перестроения.
Я стучал мелом по доске, установленной сбоку от экрана, и бегая с длинной указкой к простыне, снова и снова расставляя эскадрильи, вдалбливая в горячие головы схемы и дисциплину. Время то тянулось медленно, когда каждая секунда длилась и длилась, то начинало идти вскачь.
Вестовой у входа в ангар, беспрестанно поглядывающий на небо, измаялся пуще всех. Кажется, взглядами в нём натурально дырку протёрли!
Но аэропланы с наблюдателем всё кружились и кружились в высоте, не подавая никаких знаков. Никаких!
Не могу сказать, чтобы это приводило меня в отчаяние, но всё же, всё же…
– Буры вытерли ноги о честь британской армии, – сдерживая гнев, рявкнул Китченер, – Снова!
– Лорд, я…
– Снова! – с экспрессией повторил Горацио Герберт Китченер, свирепо глядя на стоящего перед ним командующего Британскими ВВС в Африке.
– Лорд Китченер, – упрямо склонил тот лобастую голову, – потери незначительны и…
– Генри! – генерал-лейтенант прервал стоящего перед ним старого приятеля, – О незначительности потерь я знаю лучше тебя! Я говорю о моральной стороне дела! Люди чувствуют себя униженными, ты понимаешь? Вся мощь британской военной машины, всё наше техническое и численное превосходство – ничто, если мы не в состоянии ответить на плевок в лицо о буров! Это вызов, понимаешь?