Сказать по совести, отбомбились они куда как хуже эскадры Гиляровского. Но британцы, почитав налёт Владимира Алексеевича единственным, изрядно скомкали свои боевые порядки, помогая другим кораблям со спасательными работами.
Да и налёт тот, пусть и не слишком удачный, всё ж таки несколько потрепал их. Где-то разошлись бронеплиты, где-то – возник пожар в моторном отсеке, где-то… Причин было много, и все уважительные. Британцы решили отойти. На время, разумеется – на время!
Морские сражения длятся порой даже не днями, а неделями, и капитаны привыкли думать наперёд. Важно не только выполнить приказ, но и сберечь корабль. А сейчас явно не тот случай, когда боевую задачу нужно выполнить любой ценой.
В конце концов, скоро придёт подкрепление из Индии и Австралии, и Флот Его Величества медленно, но верно перемелет бунтовщиков! А для этого флот нужно сохранить.
Британцы отходили, огрызаясь из всех стволов и сохраняя подобие боевого порядка. Но воздушная армада ЮАС, хоть и потерявшая несколько аэропланов, оставалась грозной силой.
Вернувшиеся на аэродром, «Фениксы» и разномастные трофейные летательные аппараты, ещё недавно принадлежащие Британии, наспех латались, загружались авиабомбами и поднимались в воздух. Грозовой фронт снова надвинулся на Британский Флот, и сигнальные мачты расцвели флагами.
Вице-адмирала Сеймура, отличившегося во время Боксёрского восстания и руководившего Морской бригадой, которая в составе Союзных сил штурмовала Пекин, нельзя обвинить ни в трусости, ни в некомпетентности, и он принял решение, которое показалось ему единственное верным…
… отдав приказ отходить самостоятельно. Корабли, надсадно чадя и насилуя двигатели, начали расходиться от гавани Дурбана, подобно дроби, вылетевший из ствола ружья. Они расходились всё шире и шире, дабы собраться потом в условленном месте.
Решение в принципе верное, изрядно затруднившее Воздушной Армаде бомбёжку, так что корабли отходили всё дальше, а аэропланы, разделившись на эскадрильи, приняли гоняться за отдельными судами, выбирая преимущественно транспортные и грузовые, как наименее защищённые. Впрочем, хватило и упрямцев, нарушивших прямой приказ командование и посчитавших должным устроить рыцарские поединки с эсминцами и линкорами…
… и спасательные судёнышки, ринувшиеся из порта на всех парах, подобрали с поверхности океана тех пилотов, кто остался в живых после этих атак. Уцелели немногие.
В океане, на пределе видимости, маячили быстроходные судёнышки ЮАС, не представляющие особой опасности в дневное время, и разве что по ночам досаждающие морякам Британии, вынуждая выставлять противолодочные и противоторпедные сети, и выстраиваться особым порядком, тратя время и силы. Да и сейчас они опасны разве что для тихоходных транспортных и грузовых судов, плохо вооружённых и взятых Сеймуром исключительно за вместительность и сносные мореходные качества.
Но авангард отходящего Британского Флота представлен самыми современными, самыми передовыми кораблями – с неизношенными двигателями, правильными обводами корпуса и отменно выученным экипажем. Поэтому…
… чего им бояться?
– Отпускай! – ору во всю глотку, и знаю, что сейчас все двадцать два пилота Морской Авиации орут то же самое, и в наших голосах звучат отчётливые нотки стали, крови… и боевого безумия. Всё или ничего!
Набирая скорость, «Альбатрос» понёсся по волнам и взлетел, но не высоко, а едва приподнявшись над волнами. Маскировочная раскраска носовой части аэроплана, составленная из сине-белых пятен, а позже покрытая лаком, должна бликовать, сливаться с пенными верхушками волн и быть невидимой для невзыскательного наблюдателя так долго, как это вообще возможно. По идее…
Под брюхом и крылами у меня три торпеды из мастерских Кошчельного, отчего аэроплан идёт тяжело, надсадно. Ловлю себя на мысли, что вообще не мигаю, глядя через лётные очки на приближающийся броненосец «Alexandra», который легко опознать по характерному силуэту, заученному раз и навсегда – так же, как и остальные силуэты хоть сколько-нибудь значимых кораблей, осаждающих Дурбан.
Меня то ли не видят, то ли наблюдатели и комендоры не успевают переключиться на новую для себя опасность…
… где-то впереди справа раздался взрыв, и я, оскалив зубы, сбросил торпеду. Рано… Аэроплан, потеряв в весе, подпрыгнул вверх, на долю мгновения потеряв управляемость.
Почти тут же я сделал разворот через левое крыло и сбрасывая вторую торпеду в крупнотоннажное грузовое судно, так и оставшееся для меня неизвестным. Как это много раз было на тренировках, облегчение веса с одной стороны дало крен на противоположный бок, и я, подправив траекторию штурвалом, сбросил торпеду в борт транспорта «Himalaya», подставившийся так удачно для меня. Полувековая рухлядь уже имела пробоины, но… лишним не будет!
В это время первая моя торпеда дошла до броненосца и…
… выполнив разворот назад, и вновь снизившись над волнами так, что едва не черпая солёную воду, я увидел, как «Alexandra», накренившись носом, зарывается в морские волны, снижая ход. Это не «лаки панч», но качественный нокдаун!
Слышу позади взрывы, суматошную стрельбу… и инстинктивно вжимаю голову в плечи, когда пространство над моей головой пронзает смертоносная сталь, вырывая кусок фюзеляжа. Впрочем…
Я кидаю быстрый взгляд на повреждение.
… ничего серьёзного!
Приводняюсь у самого борта сине-белой «Каллипсо», и техники, не медля ни секунды, подводят под меня тали.
– Как мы их!? – восторженно орёт оператор крана, опустив меня на палубу.
– Мы – Смерть! – всей душой всё ещё пребывая в бою, ору я в ответ, не разделяя сейчас пилотов и последних палубных матросов. Это всё – Мы!
Короткий миг единения – даже не со всем экипажем, взорвавшимся восторгом, а кажется – со всеми Кантонами разом, и снова на палубе деловитая суета.
– Цел, коммандер? – не дожидаясь ответа, врач весьма бесцеремонно разглядывает меня, вертя по сторонам, как куклу и заглядывая в глаза. Процедура эта не шибко приятная, но… надо! Горячка боя, она такая, особенно если это бой скоротечный, когда действия занимают считанные минуты, а уровень яростного азарта выше даже, чем в рукопашной схватке.
Убедившись, что я цел, медик с некоторой неохотой опускает меня, и мягко, но настойчиво толкает в раскладное кресло, выставленное на палубе. Тотчас же в моих руках оказывается кружка не слишком горячего, но очень крепкого и сладкого кофе, и шоколадка, предусмотрительно разломанная на дольки.
Пару минут спустя на борт поднимают Юру Леона, человека сложной судьбы и самого возрастного пилота в нашей группе. Пыхая восторгом, он мотыляется в руках медика и с некоторым сомнением признаётся годным, после чего всё повторяется – раскладное кресло, кружка кофе, шоколад.
Не знаю, сколько энергии я потерял за эти минуты, но обмундирование под кожаной пилотской курткой мокрое буквально насквозь. Благо…
… вестовой оказался догадливым, и уже протягивает большое полотенце, держа в руках чистую рубаху и китель.
– Благодарю, Томаш, – сбрасывая с себя пропотевшую одежду, киваю мелкому, засиявшему ответной щербатой улыбкой. Он один из детей-сирот, отобранных «По заслугам отцов» в некое подобие кадетского училища, которое ещё только предстоит организовать.
Сотни полторы их в настоящее время в войсках, но разумеется – не на передовых позициях. Подвергать их реальной опасности и показывать ужасы войны неокрепшим умам у нас нет никакого желания, но обкатать их хотя бы и вдали от боевых действий очень важно. Детвора…
«Ха! – проснулся неожиданно Второй-Я, – сам-то далеко ушёл?!»
… отобрана не просто «По заслугам отцов». Таких много… много больше, чем хотелось бы. Все эти дети в одежде цвета хаки прошли тестирование у Адольфа Ивановича, и обладают нешуточными интеллектуальными и лидерскими качествами.
Сильно не факт, что они станут в будущем элитой Кантонов, но шанс мы им дали! А ещё – правильный пример как всем мальчишкам и девчонкам, так и взрослым. Русские своих не бросают!
Пока я переодеваюсь и пью кофе, работа не останавливается – ни на судне, ни…
– Дирижабль поднимают! – истошно заорал глазастый сигнальщик, и вскоре, буквально парой минут позже, он начал репетовать[145] сигналы наблюдателей с лёгкого дирижабля.
– Броненосец «Temeraire» остановился! – читает он сигналы, но к сожалению…
… не всегда радостные. Сигнальные мачты на судах-матках расцветают флагами, и порой – траурными! Из первой атаки не вышло трое, и хотя отчаянно хочется надеяться на чудо, но… шансов найти их живыми почти нет.
– … построение британцев – Ромб А, – диктует сигнальщик, репетуя наблюдателя с дирижабля, а я, ползая на палубе вокруг расстеленной карты и сверяясь с памятками по условным знакам, пытаюсь просчитать Сеймура.
– Эскадрильям Адамуся и Тома перекрыть левый фланг! – командую, пытаясь показать уверенность, которой нет и в помине, – Ва-банк не идти, осторожничать! Задача – остановить ход!
Последнее обговорено ещё на совещании, но напомнить ещё раз лишним не считаю. Нам нет никакой необходимости красиво и эффектно топить британские корабли, достаточно максимально замедлить ход! Если скорость будет сброшена до трёх-пяти узлов, они – наши!
Пусть не сразу, но… Британцы не успели ещё удалиться от Дурбана, и на таких скоростях наши резервисты смогут вывалить на них груз бомб ещё раз, а потом ещё, и ещё, и ещё… Пусть с высоты и едва ли не наугад, чорт с ним!
Даже в таком разе это будет насколько потопленных или хотя бы повреждённых кораблей Флота Его Величества, прикомандированных транспортников и грузовых судов. Они если не все, то почти все потрёпаны предыдущими налётами. Разошлись броневые плиты, есть пробоины в бортах, потрачены боекомплекты на отражение воздушных атак… Нам всякое лыко в строку.
Корабль, плетущийся на такой скорости – лёгкая добыча! Огрызаться он может… если успел получить боекомплект с плавбаз. А дальше… а собственно – всё! Н