Протоиерей Д. Флоринский стал помощником начальника Миссии, бывший Островский благочинный протоиерей Николай Миронович — начальником канцелярии, А. Я. Перминов — делопроизводителем Управления, а В. Ю. Радвил — заведующим хозяйственной частью. Уже в марте было образовано семь округов, каждый из которых возглавил окружной миссионер: в Вильно — протоиерей Николай Шенрок, в Ковно и Алите — священник Николай Попов, в Шауляе — протоиерей Николай Миронович, в Поневеже — священник Георгий Сперанский, в Келме — протоиерей Евгений Троицкий, в Турогене — протоиерей Димитрий Флоренский и в Жагорах — священник Сергий Карчай. Кроме того, на приходах и во временных богослужебных пунктах служили еще несколько десятков миссионеров: в Поневеже — протоиерей Владимир Бируля и Анатолий Кушников, в Куршанах — священник Иоанн Гаврилов, в Кретинге — священник Иоанн Иванов и др. Первоначально особенно остро стоял вопрос о материальной стороне существования Миссии, так как доходы от душепопечительной деятельности среди бедствовавших русских беженцев в Литве были ничтожны. Однако отец К. Зайц сумел встретиться с генералкомиссаром в Ковно и добиться выделения им на работу миссии, по разным сведениям, от 1 до 2 млн. рублей. Внутренняя Православная Миссия в Литве действовала вплоть до освобождения советскими войсками Шауляя 27 июля 1944 г., и почти никто из входивших в ее состав священнослужителей не ушел на Запад с отступавшими немцами[630].
Как и в Латвию, в Литву были вывезены некоторые святыни из храмов Северо-Запада России. Самыми чтимыми из них являлись раки с мощами новгородских святых: святителя и чудотворца Никиты Новгородского, святого князя Феодора, святого князя Владимира, святой княгини Анны, святого князя Мстислава, святителя Иоанна Новгородского и святого Антония Римлянина. Осенью 1943 г. немцами эвакуировали свыше 3 тыс. новгородцев в литовский город Векшни и 26 ноября туда же по железной дороге по инициативе протоиерея В. Николаевского были привезены раки с мощами, до сентября 1943 г. находившимися в Софийском соборе Новгорода. Обнаружив их на станции, настоятель местной православной церкви преподобного Сергия Радонежского протоиерей Александр Чернай тут же по телефону связался с Экзархом и получил распоряжение немедленно перенести мощи крестным ходом в храм. Весть о прибытии святых мощей быстро распространилась по городу, и тысячи людей со слезами радости встретили великие святыни. С благословения митрополита Сергия, отцу Александру было поручено открыть раки, чтобы поправить одеяния находящихся в них святых. Согласно свидетельству настоятеля хорошо сохранились и поражали своей целостью нетленные мощи святых князей Владимира, Феодора, Мстислава, святой княгини Анны и святителя Никиты, в раках же св. Антония и святителя Иоанна хранились лишь части их мощей.
В клире Сергиевской церкви тогда служили, кроме отца Александра, священник Иоанн Харченко, бывший Новгородский благочинный протоиерей Василий Николаевский и иеродиакон Иларион — благочестивый старец с Афона. По словам настоятеля «через некоторое время после прибытия святых угодников отец Иларион видел сон, повторившийся дважды. Он видел святителя Никиту, стоявшего в храме, облаченного в мантию и читающего покаянный канон. Войдя в храм и, увидав святителя, отец Иларион пал ему в ноги, прося у него благословения. Благословив его, святитель сказал: „Молитесь все об избавлении от бедствий, грядущих на Родину нашу и народ. Враг лукавый ополчается. Должно вам всем, перед службой Божией, принимать благословение“. Поклонился земно отец Иларион и поцеловал стопы святителя, после чего святитель Никита стал невидим». Отец Иларион рассказал о видении настоятелю, и тот в свою очередь, доложил митрополиту Сергию. Экзарх лично приехал в Векшни, расспросил старца Илариона и распорядился перед началом каждой службы при открытии раки святителя Никиты священнослужителям выходить из алтаря и прикладываться к деснице святого. По обе стороны раки во время службы стояли рипидоносцы, за часами был установлен возглас священника: «Молитвами святителя Никиты нашего, Господи Иисусе, помилуй нас!». С тех пор храм во время богослужения всегда был переполнен народом. Вплоть до 24 ноября 1944 г. находились мощи святых в Векшнях, а затем при содействии советского командования были возвращены отцом В. Николаевским в Софийский собор Новгорода[631].
В Эстонии в 1944 г. также проводилась душепопечительная работа среди военнопленных и беженцев. Например, эвакуировавшийся из Гдова священник Ливерий Воронцов, по благословению архиепископа Нарвского Павла, «стремясь облегчить страдания находящихся в плену советских людей», в Пасху 1944 г. совершил богослужение в лагере военнопленных близ Таллина, а в городе Вильянди вместе с участниками благотворительного общества «Русская помощь» организовал православный приход, доходы от проведения служб и треб в котором составили фонд помощи особо нуждающимся в поддержке русским беженцам. Служивший в 1941–43 гг. в молитвенном доме на станции Антропшино под Ленинградом протоиерей Иоанн Успенский после эвакуации в Эстонию, будучи приписан к Никольской церкви Таллина, обслуживал беженцев и т. д.[632]
В воспоминаниях известного петербургского протоиерея Василия Ермакова рассказывается о помощи православного духовенства угнанным на территорию Эстонии в лагеря русским людям (в числе которых был и подросток Василий): «В лагере Палдиский в Эстонии, куда нас пригнали 1 сентября, было около ста тысяч человек. Там было наших орловских около десяти или двадцати тысяч, были и красносельские, петергофские, пушкинские, их привезли раньше. Смертность была высокая от голода и болезней. Мы прекрасно знали, что нас ожидает, что будет. Но нас поддерживало таллиннское православное духовенство: в лагерь приезжали священники, привозили приставной престол, совершались богослужения. К нам приезжал в лагерь приснопоминаемый мною протоиерей отец Михаил Ридигер, отец Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Служил он с сегодняшним митрополитом Таллиннским и всея Эстонии Корнилием. Я хорошо помню, как они совершали литургии в военно-морском клубе, хор был из лагерных. Люди причащались, была торжественная служба. И я здесь ощутил еще более и понял, что не только у нас в краях орловских так молились. Посмотрел и увидел, что все приехавшие из Красного Села, Пушкина, Петергофа, все они молились, пели, и явственно ощущалась благодать Божия. У меня была икона Спасителя (она до сих пор цела), которой успел благословить меня с сестрой моей Лидией отец. И я в лагере ставил ее на камень и молился, как Серафим Саровский»[633].
Известие о смерти Патриарха Московского и всея Руси Сергия германские власти встретили предупреждением, чтобы оно не было ничем отмечено. Под их давлением архиепископ Даниил 9 июня издал распоряжение о запрещении общественного поминания усопшего. Как и ноябрьское постановление, это указание встретило массовое сопротивление духовенства не только в Ленинградской епархии, но и в Прибалтике. Так, Нарвский Епархиальный совет 23 мая 1944 г. признал неканоничным прекращение поминания имени Первосвятителя и решил продолжать возносить его, а 22 июня вынес свое суждение о распоряжении экзаршего наместника от 9 июня, что оно «не согласно с духом Православной Церкви»[634].
38 приходов, окормляемых архиепископом Нарвским Павлом, поминали Патриарха и в 1944 г., вполне лояльно встретив советские войска. Митрополит Александр (Паулус) с группой из 22 эстонских клириков из Таллина уехал в Германию, а позже — в Швецию. В Литве архиепископ Ковенский Даниил в июле 1944 г. издал циркуляр об эвакуации духовенства в индивидуальном порядке без семей и имущества, но его выполнили немногие. Сам владыка вместе с настоятелем Ковенского собора протоиереем Герасимом Шорецом и еще несколькими клириками в июле эвакуировался в чешский город Верниград. Позднее — 30 декабря 1945 г. он восстановил общение с Московской Патриархией и был назначен архиепископом Пинским и Брестским. С отъездом архиепископа Даниила из Литвы экзаршим наместником автоматически стал епископ Рижский Иоанн. В Латвии значительная часть православных священнослужителей была эвакуирована в Германию. Еще 31 марта 1944 г. Восточное Министерство в телеграмме указало руководству РКО: «В случае, если эвакуация Остланда станет необходимой, Вы должны в любом случае позаботиться о том, чтобы не оставлять православное духовенство и особенно высших сановников с целью исключения возможности их пропагандистского использования Советами»[635].
В октябре 1944 г. по приказу немецкого командования в окружении автоматчиков «Остланд» покинули митрополит Августин (Петерсон), епископ Иоанн (Гарклавс) и с ними около 25 священников[636]. Архимандрит Кирилл (Начис) так писал об обстоятельствах отъезда епископа Иоанна из Либавы: «Как позже мне рассказывал диакон Михаил Яковлев, также бывший в это время с владыкой и сопровождавший позже Тихвинскую икону вместе с ним в Германии и Чехословакии, уезжать с родины владыка Иоанн не хотел, говоря: „Зачем я поеду туда, где и кем я там буду“, высказывая желание остаться в Латвии, каким-нибудь образом избежав эвакуации. Владыка хотел спрятать икону и никуда не ехать, тем более, что Курляндия к тому времени была полностью окружена советскими войсками. Однако обстоятельства, судьба святыни и сопровождавших ее сложились иначе» (чудотворная Тихвинская икона Божией Матери была возвращена в Россию из США только в 2000-х гг.)[637].
Таким образом, Прибалтийский Экзархат фактически прекратил свое существование. Сыгранная им в годы войны роль, несомненно, была очень значительной и, в первую очередь, как база для развития интенси