Не только священнослужители оказывали влияние на партизан, но и наоборот. Задолго до изменения курса советской церковной политики, уже с начала 1942 г. партизаны и подпольщики, вообще отрезанные от центра или не имевшие с ним надежной связи, пытались наладить связь с представителями духовенства. «Первоначально через своих агентов определялся тот круг священников, которые в своих проповедях занимали по отношению к немцам нейтральную или отрицательную позицию. Далее им рассылались письма с разъяснением того, что данная война является Отечественной и для победы над злейшим врагом православного народа требуется объединение всех, кто любит Россию». Конечно, взаимодействие начиналось далеко не сразу. По воспоминаниям комиссара действовавшей на территории Ленинградской области 5-ой партизанской бригады И. И. Сергунина, «трагизм заключался в том, что многие священнослужители, не принимая фашистской идеологии, боялись партизан и не доверяли им. Считали их бандитами. Несмотря на это, некоторые священники согласились в своих проповедях говорить о неизбежности победы русского оружия и служить молебны за здравие односельчан, находящихся в Красной армии»[714].
Влияла на поведение священнослужителей и позиция церковных старост, многие из которых были настроены патриотически, а также отношение к оккупантам прихожан. Начальник Псковской миссии протопресвитер Кирилл Зайц на допросах 1944 г. отмечал, что должности волостных старшин, сельских и церковных старост заняли большей частью люди, работавшие в советское время на ответственных должностях, и они в основном были враждебны Германии, и вообще «русский народ никогда не симпатизировал немцам. С давних времен русские люди смотрели на немцев как на низшую нацию, называли их не иначе, как бусурманами». Выезжавший в сентябре — октябре 1943 г. в ряд районов области по заданию отца Кирилла для наблюдения за ситуацией П. И. Зубор докладывал, вернувшись, что члены некоторых приходских советов Уторгошского района настроены просоветски и враждебно к немцам, не желают эвакуироваться сами и не дают вывозить церковные ценности, а в Середкинском районе вообще «все священники… разбежались с работниками районного управления по лесам, и во многих местах уже организованы сельсоветы, и население ожидает прихода Красной армии»[715].
Не только партизаны или прихожане агитировали священнослужителей. Ленинградский митрополит Алексий (Симанский), понимая все значение народного сопротивления в тылу немецких войск, неоднократно обращался к своей пастве, оказавшейся на оккупированной территории, с соответствующими призывами. Митрополит писал о Козьме Минине, о героях Отечественной войны 1812 г., о партизанах Белоруссии, призывая взяться за оружие и отомстить за поругание своей земли и русских святынь[716].
Особенное значение имело его Пасхальное «Архипастырское послание к пастырям и пастве в городах и селах области, пока еще занятых вражескими войсками» от 25 апреля 1943 г.: «Знаем мы и слышим, что многие и многие из Вас, пренебрегая опасностями, со всех сторон Вас окружающими, не щадя жизни, всеми силами борются с врагом, помогая этим нашим доблестным защитникам — воинам нашей Красной армии — в их беззаветной борьбе за честь и свободу Родины… Продолжайте же, братие, подвизаться за веру, за свободу, за честь Родины; всеми мерами и мужчины, и женщины, помогайте партизанам бороться против врагов, сами вступайте в ряды партизанов, проявляйте себя как подлинно Божий, преданный своей Родине и своей вере народ… Объемлю всех Вас с горячим чувством любви Христовой, вручаю Вас покрову Матери Божией и святых угодников земли Новгородской и земли Псковской и со всем усердием молю воскресшего Господа о помощи Вам, моей возлюбленной пастве, и всем нам в нашей святой и правой борьбе. И твердо, непоколебимо верую, что Господь нам поможет. Христос Воскресе!»[717].
Обращение митрополита Алексия в листовках было переправлено через линию фронта и распространено среди населения. О силе его воздействия свидетельствует письмо бойца 2-ой партизанской бригады А. Г. Голицына владыке: «Ваш агитлисток сыграл немалую роль среди оккупированного населения в деле оказания помощи партизанам, а вместе с этим и борьбе против фашизма. Этот листок среди населения — как Божье письмо, и за него немецкие коменданты в своих приказах грозили смертной казнью, у кого он будет обнаружен»[718].
Не на всех пастырей призывы владыки Алексия оказывали должное воздействие. Краткая характеристика различия позиций священнослужителей содержится в интересном, хотя и сильно тенденциозном, мартовском 1944 г. докладе посланного в качестве своеобразного «инспектора» из Ленинграда А. Ф. Шишкина митрополиту Алексию после обследования приходов Гатчинского и Павловского районов: «В ком билось сердце патриота Родины и кому действительно дорога была Русь не профашистской миссией, а святым Владимиром Крещенная… и кровью истинных сынов своих на поле брани напоенная, — тот и в немецком плену любил ее паче жизни своей и умер как истинный патриот. Таковыми были, например, священник А. Петров (г. Гатчина) и священник И. Суслин (с. Орлино). Оба они расстреляны немцами. Те же, кто не мог отнести себя к разряду героев, но кто, живя в немецком плену, думал иногда, что за фронтовым кордоном живут их братья и сестры, сыновья и дочери, терпят муки холода и голода — и все во славу Отчизны своей, — тот слушался „миссии“, не порывая молитвенного общения со своими иерархами, молился за православное русское воинство и терпеливо ожидал встречи „со своими“, решив не покидать приходского места при эвакуации немцев. Таковыми были, например, протоиерей Красовский, священник Митрофанов, протоиерей Забелин…»[719].
Расчеты нацистов использовать в своих целях религиозный фактор на Северо-Западе России в целом не оправдались. Английский журналист А. Верт, посетивший в 1944 г. недавно освобожденные районы, совершенно справедливо писал: «Вопреки ожиданиям немцев, что церкви превратятся в центры антисоветской пропаганды…, они превратились в активные центры русского национального самосознания»[720]. Священники-патриоты были неизмеримо популярнее у верующих, их защищали, а прислужники оккупантов зачастую были вынуждены, как, например, лжесвященник Амосов, покидать храмы, изгнанные прихожанами.
Примеры патриотической деятельности священнослужителей очень многочисленны. Так, в Гатчинском районе нацистами были расстреляны митрофорный протоиерей Александр Петров и священник Иоанн Суслин. Отец Александр в 1919–1937 гг. был настоятелем Преображенской церкви на расположенной в южных пригородах Ленинграда станции Лигово, в дальнейшем он служил в ленинградских Николо-Богоявленском и Князь-Владимирском соборах, но продолжал жить в Лигово и, таким образом, неожиданно для себя оказался на оккупированной территории. С конца 1941 г. отец Александр стал служить настоятелем Павловского собора г. Гатчина, однако 3 августа 1942 г. был арестован и через две недели расстрелян. Обстоятельства его казни точно не известны. Определенную роль, вероятно, сыграл донос агента СД Амосова, которого протоиерей А. Петров не хотел признавать в качестве священника и публично на паперти Павловского собора назвал самозванцем. Существует также версия, что протоиерей был казнен за активное сотрудничество в 1930-е гг. с органами НКВД.
С другой стороны, известно, что отец Александр отказывался служить молитвы в честь германской армии, произносил патриотические проповеди и, возможно, был связан с гатчинским подпольем, которое оказалось разгромлено летом 1942 г. В это время немцами был расстрелян и помощник городского главы Гатчины Ольтевский, к чему, по словам о тца К. Зайца, Амосов, возможно также имел отношение. Служивший в период оккупации в гатчинской полиции И. С. Никитин на допросе 6 апреля 1944 г. показал, что в августе 1942 г. была арестована группа из 12 человек, занимавшаяся передачей сведений для Красной армии. В состав этой группы входил священник, якобы бывший сотрудник органов НКВД. Все арестованные были убиты — расстреляны или повешены, двое из них висели на воротах при входе в Гатчинский парк[721]. Отца Александра вместе с группой евреев отвезли в район деревни Жестяная Горка Батецкого района (ныне Новгородской области) и там 28 августа расстреляли[722].
На совести Амосова и гибель настоятеля Спасо-Преображенской церкви с. Орлино и Петропавловской церкви на станции Сиверская отца Иоанна Суслина. Он также был арестован в августе 1942 г. и погиб через несколько месяцев. По свидетельству отца Н. Жунды, когда в конце 1942 г. в Гатчинский район был командирован помощник начальника Миссии протоиерей И. Легкий, сиверское духовенство сообщило ему об аресте по доносу Амосова отца Иоанна. Священник тогда еще был жив, и население передавало ему в тюрьму теплую одежду и продукты. Вскоре оккупанты расстреляли отца Иоанна[723].
В июне 1942 г. Амосов также выдал германской полиции обновленческого протоиерея, который служил, странствуя по деревням. Он был арестован и, возможно, погиб. По доносу предателя немцы отправили в лагерь ложно обвиненного в самозванстве иеромонаха Кирилла (Смирнова) — будущего чтимого старца схиархимандрита Косму. Из лагеря отец Кирилл был освобожден, но в дальнейшем чуть не погиб из-за связи с партизанами. Об этом рассказывается в жизнеописании старца: «Во время войны о. Кирилл тайно помогал партизанам, ходил к пленным по лагерям, бедным детям посылал хлеб, за это гестаповцы били его плетками и преследовали. Он скрывался в лесах, молился в подвалах. Немцы заставляли его пилить дрова и давали ему пайку хлеба с опилками в триста граммов. Однажды он увидел женщину с двумя детьми, очень истощенных и голодных, идущих мимо его окна. Он побежал за ними и отдал им свою пайку. За связь с партизанами немцы приговорили отца Кирилла к расстрелу. Два вооруженных немца увезли его в лес, поставили к березам. „Я перекрестился, закрыл глаза, сложил руки на груди. Слышу три выстрела. Это моя смерть. Глаза не открываю. После выстрелов не падаю. Почему? Потом подходят немцы и ищут дырки от пуль на моей телогрейке. Нет ни одной. Тогда говорят по-русски: `Ты нас не подведешь?` Я открыл глаза и вздрогнул: `В чем?` — `Мы тебя убивать не будем, если ты будешь скрываться от нашей комендатуры. Не показывайся, пока она не переедет. Если покажешься, нас расстреляют`. Я им дал слово, что не буду показываться. Они завели машину и уехали“»