Германские властные структуры внимательно следили за изменением религиозной ситуации на советской территории. Так, в одном из архивных дел фонда OKX содержатся подробнейшие материалы о церковной жизни в СССР за июнь 1944 – март 1945 гг.[510] Встреча И. Сталина с руководителями Русской Церкви в сентябре 1943 г. и последовавшее за ней резкое улучшение положения религиозных организаций в СССР заставляли германские власти предпринимать какие-то контрмеры. Конечно, влиял и военный фактор – страшные поражения на Восточном фронте вынуждали искать дополнительные средства борьбы, в том числе активное использование Церкви.
Некоторые изменения произошли в конце 1943–1944 гг. Желая противодействовать советской пропаганде, РСХА, с согласия Партийной канцелярии, само выступило инициатором проведения серии конференций православных архиереев, таким образом, заметно активизируя церковную жизнь. Первоначально оказалась допущена 8–13 октября 1943 г. в Вене конференция иерархов Зарубежной Русской Православной Церкви, отношение к которой с 1941 г. было очень настороженным и недоброжелательным. А затем в марте – апреле 1944 г. состоялась целая серия подобных конференций: две в Варшаве – епископов Автокефальной и Автономной Украинской Церкви, в Минске – иерархов Белорусской Церкви и в Риге – духовенства Прибалтийского Экзархата Московской Патриархии. Возглавлял их организацию и проведение руководитель группы IVА РСХА штурмбанфюрер СС Нейгауз. Работники РМО несколько скептически относились к пропагандистской эффективности таких конференций, но включились в их подготовку. Так, во время переговоров 7 марта 1944 г. руководителя политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» Трампедаха с Нейгаузом и берейхслейтером Партийной канцелярии Шмидт-Рёмером, последние убеждали его, «что религиозно-политическая пропаганда Православной Церкви СССР на Балканах, особенно в Болгарии, приводит к очень заметному росту доброжелательного восприятия Советского Союза и что необходимо предотвратить это антибольшевистскими заявлениями Русских Православных Церквей»[511]. На практике эффективность этих архиерейских конференций оказалась очень небольшой.
В свете новых обстоятельств у некоторых представителей гражданской администрации на оккупированных территориях СССР даже появилась идея создания из представителей различных течений Русского православия единой влиятельной Церкви в качестве сильного врага Московской Патриархии. В частности, упоминавшийся ландесдиректор Трампедах 10 мая 1944 г. писал в РМО: «После смерти Экзарха существует возможность отделения от Московского Патриархата и соединения всех Русских Православных Церквей в областях германского господства»[512]. Но работники РМО остались неизменны в своей враждебности и страхе перед сильной Русской Церковью. 19 мая К. Розенфельдер в ответной телеграмме Трампедаху сообщил: «Объединение Православных Церквей Остланда и Украины было бы возможно только под русским знаком и поэтому неисполнимо»[513].
В начале 1945 г. – последние месяцы войны РМО церковными делами занималось мало. В то же время они продолжали привлекать внимание Партийной канцелярии. Так, 29 января М. Борман написал министру пропаганды Геббельсу о том, что по поводу выборов нового Московского Патриарха (Алексия I)ни в прессе, ни в радиопередачах не должна высказываться никакая точка зрения[514]. Выборы пытались замолчать, так как для контрпропаганды просто не было аргументов.
Действия нацистов перед отступлением из оккупированных областей – массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей – говорили об их враждебности православию. Свидетельств намеренного разрушения и осквернения ими церквей очень много. Например, в рапорте благочинного Ленинградской епархии протоиерея Н. Ломакина митрополиту Алексию от 24 февраля 1944 г. говорилось о положении в Новгороде в период оккупации: «Чего только не устраивали немцы и испанцы в этих домах Божиих, освященных вековыми молитвами! Во что только не превращали наши святыни! Казармы, уборные общего пользования, склады овощей, кабаре, в немногих случаях грязные лазареты, наблюдательные пункты, конюшни, гаражи, дзоты, штабы военчастей – все что угодно – только не дома молитвы. А разбросанная в изобилии по храмам порнографическая «литература» немцев и испанцев, бесстыжие фотоснимки и беззастенчивая «акварель» на стенах храмов, исторических памятников и общественных зданий, устройство уборных, вонючих овощехранилищ и конюшен в святых алтарях дополняет жуткую картину морального разложения горе-победителей, недавних всеарийских «хозяев» города». Попирая чувства верующих, комендатура Новгорода 1 мая 1943 г. издала приказ: «В церковь разрешается ходить только с пропуском, который дается на несколько человек»[515]. Только в Ленинградской области нацисты уничтожили 44 храма.
Всего же, согласно отчету Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов от 30 декабря 1945 г., они разрушили и повредили 1670 православных церквей, 69 часовен и 1127 зданий других религиозных культов. В отчете приводятся конкретные примеры, главным образом по Северо-Западу России: «Огромным разрушениям подверглись монастыри: Ново-Иерусалимский и Иосифо-Волоколамский в Московской области, Тихвинский в Ленинградской области, Антониев, Хутынский, Зверин, Деревяницкий и другие монастыри Новгорода. Знаменитая церковь в Новгороде Спаса Нередицы постройки ХII в. превращена в развалины. Разрушены и сильно повреждены здания, входящие в ансамбль Новгородского кремля, в том числе церковь святого Андрея Стратилата, Покровская церковь, звонница Софийского собора постройки XIV–XVI вв. В окрестностях Новгорода от вражеского обстрела погибли собор Кириллова монастыря… Большие разрушения причинены пяти церквам Псково-Печерского монастыря… Разрушая здания религиозных культов, немецкие захватчики грабили все убранство. Множество икон и утвари они вывезли в Германию… С Новгородской Софии сняты все кресты и разграблено внутреннее убранство собора. Исчезли иконостасы главного храма из Рождественского придела замечательной работы XVI в., увезены или уничтожены древние паникадила, из которых одно было подарено Борисом Годуновым. Золоченые листы кровли собора были содраны, позолота снята и расхищена, а часть ее пошла на изготовление блюда, бокалов и чайного сервиза немецкому генералу Вильке. Древние церкви в окрестностях Новгорода – Иоанна Предтечи «на Опоках», Спаса Преображения, Петра и Павла «в Кожевниках», Рождества Богородицы «на Молотовке» – ограблены; из них исчезли древние иконы и иконостасы замечательной работы. Разрушая монастыри, храмы, мечети и синагоги, расхищая их утварь, немецкие захватчики глумились над религиозным чувством людей. Солдаты и офицеры приходили в храмы в шапках, курили здесь, надевали на себя церковное облачение, держали в церквах лошадей и собак, из икон устраивали нары для спанья»[516]. Правда, надо отметить, что некоторые из занесенных в отчет Чрезвычайной комиссии церквей были разрушены еще в 1930-е гг., а ряд храмов пострадал от действий советских войск. Например, Псково-Печерский монастырь весной 1944 г. активно бомбила авиация Ленинградского фронта.
Бурное развитие церковной жизни на оккупированной территории СССР началось стихийно и сразу приняло массовый характер. Германское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор и к началу войны уже, в основном, разработало политику по отношению к Русской Православной Церкви, принявшую окончательные формы в 1941–1942 гг. Эта политика сводилась к раздроблению Церкви, использованию ее для помощи немецкой администрации, ликвидации православия после окончания войны и созданию новой религии, призванной воспитывать послушных подданных рейха. Стремление к «атомизации» религиозной жизни проявлялось в поддержке иерархов, выступавших против Московского Патриархата. Однако фактически на всей оккупированной территории была восстановлена Русская Церковь, хотя в определенной степени и разделенная на три части. Сепаратистских национальных Церквей нигде, кроме Украины, создать не удалось, да и там за ней пошло меньшинство духовенства и верующих. Не только религиозность россиян, но и Русская Церковь как организация оказалась гораздо более сильной и живучей, чем полагали немецкие власти.
Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей. Существуют разные цифры открытых на оккупированной территории СССР православных храмов. Современные историки, как правило, говорят о 7547, ссылаясь на отчет Совета по делам Русской Православной Церкви о состоянии Церкви на 1 января 1948 г. Но к тому времени было уже закрыто, в связи с нехваткой духовенства, изъятием у религиозных общин занятых ими общественных зданий, не менее 850 храмов в РСФСР, 600 на Украине, 300 в Белоруссии и 100 в Восточной Молдавии (Приднестровье). Так, в другом отчете Совета указывалось, что на 1 января 1947 г. в РСФСР осталось действующими только 1300 церквей, открытых в период оккупации (из примерно 2150)[517]. Таким образом, общее количество равнялось, как минимум, 9400. Эта цифра примерно соответствует встречавшемуся в советской литературе упоминанию о 10 тыс. храмов[518]