только возбуждалось советским правительством, но и было очевидно для всякого вследствие направленной на раздробление [Церкви] германской церковной политики. Эта ошибка не должна снова повториться. Поэтому при втором вступлении в Россию необходима организация Православной Церкви полностью свободной в своих внутренних делах, крепко соединенной внешне…»[620].
Подобные планы были абсолютно неприемлемы для Восточного министерства, Партийной канцелярии и СД, не желавших менять своей генеральной линии относительно Русской Церкви, что подтвердилось на переговорах в мае-июне 1944 г. Причем все большую роль в данном вопросе играло Главное управление имперской безопасности. Понимая это, МИД обратился 9 мая к ведавшему в этой организации церковными делами Нейгаузу по поводу преемника Экзарха. Соглашаясь с тем, что разработка дела находится исключительно в ведении полиции безопасности и СД, МИД рекомендовал чрезвычайную осторожность, так как если выборы наследника Сергия будут неканоничными, «то этим вражеская пропаганда получит в руки новый материал для травли рейха, и одновременно станет иллюзорной общегерманская зарубежная пропаганда на православные территории»[621].
Но для Главного управления имперской безопасности канонические правила значили немного. Оно приняло решение назначить главой Экзархата бывшего управляющего Киевской епархией архиепископа Пантелеимона, убедив в необходимости этого шага и другие германские ведомства. При этом объединение двух православных церковных образований категорически исключалось. Владыка Пантелеимон, который уже к тому времени проживал на положении беженца в Варшаве, при переезде в Прибалтику должен был оставить свой пост главы Автономной Украинской Церкви. На этом настаивали Партийная канцелярия и РМО. При выборе кандидатуры архиепископа Пантелеимона, видимо, учли то, что он осудил избрание Патриарха Сергия. На переговорах, состоявшихся 16 июня в Берлине, архиепископ выразил свое согласие. Собравшиеся 30 июня – 1 июля на конференцию в Риге прибалтийские архиереи постановили передать ему все права митрополита и Экзарха. Но приехавший в Ригу архиепископ Пантелеимон неожиданно для всех поставил три условия своего согласия: «1. Передача ему кафедрального собора в Риге, 2. Предоставление права вынесения впереди креста при богослужениях, 3. Право носить две панагии». Второе и третье условия указывали на особые планы владыки, так как подобные права мог иметь лишь верховный глава Автокефальной Церкви. Согласно отчету Розенфельдера, лично выезжавшего для разбирательства инцидента 15–19 июля в Ригу, И. Гримм считал, «что Пантелеимон хочет добиться при возможном создании Всероссийского Синода своего избрания главой Русской Церкви, поскольку он обладал бы высшими званиями и знаками отличия»[622].
Прибалтийские архиереи увидели в предъявленных условиях шантаж, потеряли к архиепископу всякое доверие и на своем совещании решили ответить ему отказом. После этого он вернулся в Варшаву. Приехавший «по горячим следам» Розенфельдер уже не смог изменить ситуацию. В докладе Раутенфельда в МИД от 24 июля говорилось, что хотя компетентные германские органы о таком исходе и сожалели, «но ни на епископов, ни на Пантелеимона какого-нибудь давления не оказывали». Рейхскомиссар же решил дождаться спокойного времени, чтобы найти другого подходящего преемника Экзарха[623].
«Спокойное время» так и не наступило, наоборот, вскоре советские войска стали занимать одну часть «Остланда» за другой. Архиепископ Даниил так и остался последним главой Экзархата. Ему пришлось возглавить большую работу по душепопечению насильственно вывезенных немцами при их отступлении на территорию Прибалтики или угнанных туда на принудительные работы сотен тысяч русских беженцев. В Латвии особенно активно в этом плане действовала воссозданная 27 декабря 1943 г. по распоряжению и под руководством еп. Рижского Иоанна специальная Внутренняя Православная миссия. Она устраивала духовные беседы, чтения, преподавание Закона Божия детям, распространяла духовную литературу, крестики, иконы и т. д.
Во втором номере «Распоряжений и сообщений Высокопреосвященнейшего Сергия…» отмечалось: «Миссия развивает широкоохватывающую деятельность среди все растущего потока православных русских беженцев. Миссия открыла ряд новых богослужебных пунктов там, где раньше были лишь отдельные православные верующие или же таковых вовсе не имелось. С любезного разрешения лютеранского архиепископа Гринберга, во многих местах православные богослужения совершаются в лютеранских церквах, куда собираются многочисленные молящиеся. В самом городе Рига в центре жительства русских беженцев Миссия организовала во Всехсвятском храме цикл духовных бесед, следующих за молебном с акафистом, в которых принимают участие все православные пастыри Риги… При кафедральном Рижском соборе организован Центральный Дамский комитет, заботящийся с христианским рвением о самых насущных нуждах русских беженцев и их пастырей. Материальные средства для таковой насущной помощи поступают довольно хорошо, как от отдельных жертвователей, так и от приходских церквей Латвийской епархии. Не забыты Комитетом и те госпитали и лазареты, где есть православные люди, жаждущие Христова утешения и духовного окормления»[624].
«Благодаря заботам владыки [Иоанна], – сообщала 2 февраля 1944 г. газета «За Родину», – часть беженцев, в особенности в Курляндии, уже может совершать богослужения нормальным порядком и даже имеет двух священников из среды самих беженцев». Так, 18 и 19 января 1944 г. была отслужена литургия и затем водосвятный молебен в Народном доме Сеяской волости при участии хора, составленного из самих эвакуированных. 23 января 1944 г. состоялось богослужение в Балдоне, в связи с чем туда приезжали священники Псковской миссии. В Риге в доме № 118 по ул. А. Гитлера нашла себе приют группа русских беженцев из 36 человек. Там на Рождество состоялся праздничный вечер с елкой, на котором присутствовал священник, и т. д.
После эвакуации Православной миссии из Пскова уже многие миссионеры включились в работу Внутренней Миссии на территории Латвии. При Епархиальном совете в Риге была создана комиссия по делам Внутренней Миссии, в которую вошли протоиерей Сергий Ефимов (первый начальник Псковской миссии), протоиерей Николай Смирнов и священник Николай Кравченко. Члены Миссии устраивали специальные богослужения для находившихся на принудительных работах беженцев и даже, в отдельных случаях, для военнопленных. Известны примеры, когда стараниями православных священников улучшались условия содержания, медицинского обслуживания в лагерях русских беженцев и военнопленных. Особенно много в этом плане было сделано уполномоченным по делам Внутренней Миссии отцом Владимиром Толстоуховым, посещавшим лагеря Курземе и Земгале, а также священниками Виктором Першиным и Иаковом Начисом, окормлявшими лагерь близ Шкиротавы. Из письма угнанной на принудительные работы девушки-псковитянки также видно, что их общежитие в Риге посещали православные священники из Пскова[625].
Архимандрит Кирилл (Начис) вспоминал, что с марта по осень 1944 г. он был псаломщиком в Свято-Троицком соборе г. Либава (Лиепая), где также служил священником его брат Иаков. В городе жило много русских беженцев, «целые кварталы в центре, где они помещались, были отгорожены и обнесены колючей проволокой»; так местные власти под предлогом санитарных норм изолировали эвакуированных. Члены причта собора окормляли беженцев, особенно много последних посещали храм, когда в начале осени 1944 г. в нем находилась чудотворная Тихвинская икона Божией Матери[626]. В Латвию были вывезены и другие святыни: из Пушкина – уже упоминавшаяся Знаменская икона Божией Матери, а из Пскова – мощи святого князя Довмонта (в крещении Тимофея), святого Всеволода (в крещении Гавриила), преподобного Иоасафа, игумена Снетогорского, блаженного Николая Садоса и несколько чтимых икон – в Рижский Свято-Троицкий собор. Многие из этих святынь использовались Внутренней Миссией и, таким образом, были спасены от вывоза в Германию.
В сообщении командира полиции безопасности и СД Латвии Кирсте своему руководству в Берлин от 17 мая 1944 г. говорилось о 156000 русских беженцев в генерал-бецирке, не учитывая Риги. Эвакуированные в религиозном плане рассматривались как гости Православной Церкви в Латвии и входили в существующие общины, там же, где их не было, создавались новые. Кирсте считал, что необходимо строго указать на необязательность посещения церквей для беженцев, но с сожалением констатировал малое количество убежденных атеистов среди них[627].
В Восточном министерстве выразили полное согласие с позицией полиции безопасности и 14 июня отправили Трампедаху телеграмму о том, что не в германских интересах производить на эвакуированную молодежь впечатление, «что мы желаем их включения в религиозные общества». Напротив, через сохранение непричастности к религии части русского народа, полагали чиновники, можно создать равновесие мировоззренческих сил, «что нам могло бы быть только желательно»[628].
Вслед за Внутренней Миссией в Латвии митрополит Сергий в конце февраля 1944 г. учредил «Внутреннюю Православную миссию в Литве». Она должна была окормлять только русских беженцев и насильственно эвакуированных и состояла почти исключительно из духовенства, ранее служившего на оккупированной территории Ленинградской области. По предложению местного благочинного протоиерея Николая Савицкого, Управление Миссии было размещено в г. Шауляе. В конце февраля Экзарх назначил временным начальником Миссии эвакуированного из-под Новгорода протоиерея Димитрия Флоринского, тогда же было намечено пять округов: Виленский, Ковенский, Поневежский, Алитский и Шауляйский. После же завершения эвакуации Псковской миссии, 10 марта 1944 г. митрополит Сергий заменил отца Димитрия протопресвитером Кириллом Зайцем. Вручив ему 12 марта соответствующий указ, Владыка сказал, «что беженцев нельзя оставить без поддержки в чужом крае, среди чужого народа». Отец Кирилл также был назначен благочинным Шауляйского округа и настоятелем городской церкви свв. апостолов Петра и Павла, 15 марта он приехал в Шауляй и энергично приступил к исполнению своих новых обязанностей