— Господин Голланд, — пробубнил Роберт, присаживаясь на табурет возле меня, — со смерти моей жены у меня никого не было ближе Сибиллы. Скажите, чем я могу помочь вам? Я все сделаю, господин Голланд! Все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
Барменша поставила передо мной виски и деликатно удалилась. На другом конце стойки она начала протирать стаканы.
— Кто мог это сделать, Роберт? Кто, Роберт, кто?
— Я не знаю. Это ужасно. Мы все ломали голову. И никто не нашел ответа.
— У нее были враги, Роберт?
Он молча покачал головой.
Я залпом опустошил свой стакан и сделал знак барменше. Она кивнула и наполнила новый. Роберт сказал:
— Поставьте сюда бутылку, Коко, и дайте мне тоже стакан. Не обращайте на нас внимания. За эту выпивку платы не будет.
Когда Коко отошла, а Роберт наполнял свой стакан, я сказал:
— Вы знали Сибиллу дольше, чем я, Роберт.
Он мрачно кивнул.
— Я познакомился с ней в сорок шестом.
— Вот именно, Роберт. Вы знаете, я любил Сибиллу. Я спрашиваю не из ревности. Этого не могли сделать в одиночку люди с той стороны. Это невозможно! Кто-то из Западного Берлина помог им. Кто? Я должен найти того негодяя, кто сделал это! Скажите, что за мужчины были в ее жизни? До меня, имею я в виду.
Роберт молчал. Пианист играл «Апрель в Португалии». Это тоже была одна из наших любимых песен. Какая-то влюбленная пара танцевала, тесно прижавшись друг к другу. Мы тоже всегда так танцевали.
— Пожалуйста, Роберт!
— Конечно, мужчины были, — наконец сказал он. — Сибилла была одинока. Но она не была счастлива.
— Почему?
— Она многое пережила в войну. — Он достал сигару, его пальцы были желтыми от табака. — А в сорок шестом мы все в Берлине были немного одичавшими. Да, господин Голланд, была целая вереница мужчин, очень милых. С тех пор как Сибилла встретила вас, у нее больше никого не было. Только вы.
— Да, да, я это знаю. Говорю же, я не ревнив.
— Подождите-ка, господин Голланд.
— Что?
— Конечно, сейчас в Берлине только и разговоров, что о Сибилле. Ходят разные слухи. Вы еще много чего услышите. Что у Сибиллы была куча любовников, что она не умела себя вести и так далее.
— Это мне безразлично. Мне она была верна.
— Да, господин Голланд. Да! — Он важно посмотрел на меня. — Если бы я был моложе и перестал бы любить свою жену, я бы попросил Сибиллу выйти за меня замуж.
— Вы до сих пор любите вашу жену, Роберт?!
— Естественно.
— Но она давно умерла!
— Теперь это не имеет никакого значения, — ответил он. — В Лондоне — да, там я уже начал ее слегка забывать, но с тех пор как я снова в Берлине, Сара всегда рядом со мной. Я думаю, что и я навсегда останусь с ней. Я уже слишком стар. Поздно начинать что-то новое.
Он взглянул на меня:
— Господин Голланд, вы меня поймете. Мне кажется, Сибилла не была типичной женщиной. Я имею в виду ее внутренний мир. В ней было многое от мужчины, не правда ли?
— Да, — сказал я.
— Она чувствовала как мужчина. А когда она — еще до вас — с кем-то расставалась, то делала это тоже по-мужски. Думаю, она все делала так: любила, пила, курила, думала.
— Прежде всего думала, — подтвердил я. — Поэтому мы так привязались друг к другу. Не только из-за постели, Роберт. А из-за того, что у нас всегда совпадали взгляды. Иногда нам даже не надо было говорить, мы просто смотрели друг на друга — и один уже знал, что думает другой.
— Так было и у нас с Сарой, — сказал он.
— Вы верите, что Сибилла была как-то связана с секретными службами?
— В Берлине каждый третий с ними как-то связан. Но я в это не верю.
— Мы хотели пожениться, Роберт.
— Да, — ответил он, — я знаю. Я встретил Сибиллу на улице, и она рассказала мне об этом. Я был бы у вас свидетелем на свадьбе.
Мы выпили. Теперь бар был полон. Я почувствовал, что у меня в желудке все пылает и бурлит. Я знал, что это значит. Вазантрон не помог. Проявлялась моя диарея. Я надеялся, что это, по крайней мере, будет не сильный приступ. Немного помогало виски. Так что я пил.
— Полиция была у вас, Роберт?
— Да. Очень милый человек по фамилии Хельвиг. Он показал мне список людей, которые знали Сибиллу. Я добавил еще пару имен.
— И ни у кого из этого списка не было мотива? — спросил я.
— Ни у кого, господин Голланд. Сибиллу все любили.
— А те, кто теперь поносит ее?
— Это те, кто не знает Сибиллу. Посторонние. Сплетники.
Уже несколько часов я ходил со своими вопросами по замкнутому кругу.
— А кто последним видел ее, Роберт? Может, вы знаете?
— Госпожа Лангбайн, — тотчас же ответил он.
— Вы знаете эту даму?
— Да, хорошо. Вера Лангбайн — подруга Сибиллы, — сказал он помедлив.
— Мне надо с ней поговорить. Вы можете мне помочь? У вас есть ее адрес?
Он кивнул и записал мне ее адрес вместе с телефоном:
— Позвоните ей завтра утром, но не раньше одиннадцати. Вера долго спит.
Колики скрутили мне желудок. Я застонал.
— Что случилось?
— Перемена климата. Меня при этом всегда беспокоит желудок. Ничего страшного, надо просто приложить грелку.
— Не хотите переночевать у меня? В моей квартире? Я присмотрю за вами.
— Нет, спасибо. — Я допил свой стакан. — Мне лучше побыть одному.
— Я сделаю для вас все, господин Голланд, все! — Он был похож на старого бернардинца.
— Спасибо, Роберт. Но, думаю, скоро пройдет. — Мои внутренности жгло как огнем. Не знаю, как еще доберусь до дома.
— Послушайте, господин Голланд, если вы завтра пойдете к Вере, то мне лучше сейчас объяснить вам ситуацию в ее доме, чтобы вы не допустили бестактность. У Веры все не так просто.
Я сказал:
— У многих людей в Берлине сейчас все не так просто.
Он вздохнул:
— Кому вы это говорите?! А все эта проклятая изолированность, эта островная жизнь. Мы все здесь с окопными сексуальными комплексами.
— Не только с сексуальными, — сказал я.
— Значит, слушайте. Итак, есть супружеская пара Лангбайн. Муж — очень богатый ювелир. Далее, есть супружеская пара Ханзен. Супруги Лангбайн любят друг друга. Супруги Ханзен — не любят. Но, несмотря на то что господин Лангбайн любит госпожу Лангбайн, он уже долгие годы не считает возможным спать с ней. Поэтому супруги Лангбайн разошлись и больше не живут вместе. Супруги Ханзен тоже разошлись. Госпожа Ханзен живет одна, а господин Ханзен живет у госпожи Лангбайн.
— А господин Лангбайн?
— Снял себе отдельную квартиру.
— Итак, мужчина, которого я, возможно, встречу у госпожи Лангбайн будет господин Ханзен?
— Точно.
— Ну, это не так уж сложно, — сказал я. — А зачем вы мне все это объясняете, Роберт?
— В Берлине тотчас же пойдут разговоры, что вы посетили Веру, господин Голланд. В Берлине все разлетается мгновенно. И госпожа Ханзен, конечно, сразу же узнает и будет звонить вам и расспрашивать. Она всегда так делает. Она звонит всем, кто входит в контакт с Верой. Я хочу, чтобы вы понимали ситуацию.
— Я понимаю так, что госпожа Ханзен ненавидит госпожу Лангбайн.
Он покачал головой:
— Нет, они близкие подруги. Госпожа Ханзен ненавидит господина Лангбайна.
— Но тот же сам обманут! Он ни в чем не виноват!
— Так говорите вы. А госпожа Ханзен говорит, что он один во всем виноват. И здесь все участники едины во мнении.
«Ах, Сибилла, — подумал я. — Как счастливы были мы оба!»
Я сказал:
— Берлин — своеобразный город.
— И тем не менее единственный, в котором еще можно жить, господин Голланд. Единственный город на земле! — Он улыбнулся своей печальной еврейской улыбкой, и мешки под его глазами стали еще больше и темнее.
13
Ночь прошла так, как я и предполагал. Я спал мало. То наполнял заново грелку, то принимал уголь, то бегал в уборную. Время от времени, я принимал снотворное, но о сне нечего было и думать. Я лежал на узкой постели, в которой мы обычно лежали вместе с Сибиллой, потому что другой в квартире не было. Об этом мне следовало бы подумать заранее, хотя теперь, в моем состоянии, мне было почти все равно. Я был слишком слаб и разбит, чтобы думать.
Под утро я впал в беспокойную дрему, из которой в половине восьмого меня вырвал служащий, собиравший плату за электричество.
Перед дверью стоял молодой человек в берете.
— Здрасьте! — отсалютовал он, приложив руку к берету.
Я начал сонно:
— Госпожа Лоредо…
— Похищена, читал в газете. А вы не заплатите по счету?
Это был жизнерадостный парень. Я отдал ему деньги и взял квитанцию.
— А что теперь с квартирой? — Он с любопытством озирался. — Видел как-то, когда еще была госпожа Лоредо. Симпатичная хибара. Знаю кой-кого, кто ее разом возьмет. Жалко, если будет стоять. Я…
— Вон!
— Что?
— Исчезни!
— Ну, знаете, господин…
Я захлопнул дверь. На лестнице послышалась ругань. Я пошел на кухню и заварил чай. Приступ прошел, но слабость еще осталась. Через пару шагов перед моими глазами все закружилось. Я выпил чаю и заказал разговор с Франкфуртом. Соединили быстро. Это был номер нашего агентства.
— Франкфурт заказывали? Говорите, пожалуйста!
— Алло!
— Западное Пресс-агентство, — ответил молодой голос. Я знал его. Он принадлежал самой симпатичной телефонистке нашего Центрального бюро.
— Это Голланд, — сказал я. — Здравствуйте, Марион!
— Здравствуйте, господин Голланд. Мне очень жаль, что это случилось.
Во Франкфурте, конечно, уже все были в курсе.
— Можно соединить меня с шефом?
— Сейчас, господин Голланд, мы ждали вашего звонка.
На линии что-то дважды щелкнуло, и раздался голос Вернера. Он был руководителем нашего агентства.
— Здравствуйте, Пауль. Мне очень жаль, что это случилось.
Все говорили одно и то же. Я подумал: надо быть справедливым. А что сказал бы я? Что вообще тут можно сказать?
— Мне нужен отпуск, шеф.
— Конечно, Пауль. На сколько?