В противоположность мне Сибилла была истой католичкой. Иногда, когда она меня просила, я ходил с ней в церковь. Она молилась на коленях, а я стоял рядом, смотрел на нее и слушал слова из алтаря: «Я принес вам мир, да пребудет мир Мой с вами. Агнец Божий, принявший на себя грехи мира сего, дай нам мир». Это было постоянное возвещение и обещание мира в христианской религии, которые и сделали Сибиллу верующей.
Это было, как я понял за недели лихорадочного бега событий после ее исчезновения, последним прибежищем отчаявшегося. Мне пришлось понять, что слово «мир» значило для Сибиллы то же, что для алкоголика бутылка, для нимфоманки совокупление, для больного раком избавление смертью. Сегодня я знаю, как полна отчаяния была эта надежда Сибиллы, в которой я занимал только малое место. Верх отчаяния — и несбыточная надежда. Но тем вечером, когда я стоял над телом Эмилио Тренти в библиотеке дома номер три по Акациеналле в Парше, пригороде Зальцбурга, я еще ничего не знал. Я понятия не имел…
Я встал на колени возле мертвого торговца овощами из Рима и, не дотрагиваясь до него, вгляделся в серое отекшее лицо коммерсанта, с мешками, с избороздившими лоб морщинами и застывшими удивленными глазами. Рот Эмилио Тренти был открыт. В нем было много золотых зубов, что говорило о солидном положении господина. Я почувствовал сквозняк и обернулся. Молодая женщина с седыми волосами стояла за мной. Она сказала почти беззвучно:
— Это не я сделала.
Ее тяжелое пальто из верблюжьей шерсти распахнулось, под ним виднелись фланелевые брюки и синий джемпер. У нее была большая грудь. Она еле слышно добавила:
— Когда я пришла, он был уже мертв.
— Когда вы пришли?
— Незадолго до вас.
— Кто открыл дверь, если он был уже мертв?
— Она была открыта.
На ее лице засохла грязь. На месте, по которому я ее ударил, изо рта вытекло немного крови. Теперь она запеклась. Мы долго смотрели друг на друга, и снова я ощутил невероятную тишину в доме. Не было никакого движения. Эта тишина раздражала меня. Я спросил:
— А зачем вы вообще пришли сюда?
— А вы зачем? — Жизнь возвращалась к ней, она преодолела шок и теперь начала защищаться.
— Господин Тренти хотел поговорить со мной.
Она посмотрела на мертвеца, потом снова на меня и спросила:
— Это вы сделали?
Я покачал головой.
Внезапно она повернулась ко мне спиной. Я закричал:
— Отвечайте на мой вопрос! Что вам было здесь нужно?!
Она ответила, не поворачиваясь:
— Он мне позвонил. Вчера вечером. В Вену.
— В Вену?
— Я живу в Вене. Он позвонил и сказал, что ему нужно непременно со мной встретиться. Срочно. И дал мне этот адрес.
— А он сказал зачем?
— Нет. А вам сказал?
— Он сообщил, что речь идет о некой Сибилле Лоредо.
Я внимательно наблюдал за ней, когда произносил имя, но на ее грязном лице не шевельнулся ни один мускул. Оно оставалось таким же безразличным.
— Сибилле Лоредо?
— Да. Вам знакомо это имя?
Она покачала головой. Она была симпатичной, да нет, просто красивой. Возможно, красивее Сибиллы. Но она мне не нравилась. Когда я увидел Сибиллу в первый раз, на вечере в Maison de France в Берлине, то с того момента, как она вошла, для меня перестали существовать все другие женщины, я видел только ее, и вид ее пьянил меня, как вино. Здесь все было наоборот. Эта женщина меня отталкивала, и я не мог сказать почему.
Все в ней было мне неприятно, все раздражало: ее манера говорить без всякого выражения, маленькое личико, неестественно белые волосы, голубые глаза. И то, что ее тело терялось в бесформенном пальто. Ее груди. Ее ноги. Все. Почему нам нравится какой-то человек? Что вызывает к нему симпатию? При взгляде на эту женщину меня охватила такая тоска по Сибилле, что мне стало плохо.
Между тем она вяло спросила:
— Сибилла Лоредо? Кто это?
— Одна знакомая. — Ее совершенно не касалось, кем для меня была Сибилла Лоредо.
Я продолжил:
— Откуда вы знаете господина Тренти?
Она стиснула зубы и покачала головой.
— Не хотите говорить?
— Вы били меня.
— Мне очень жаль.
— Меня еще никто никогда не бил.
— Я принял вас за мужчину, — сказал я, а про себя подумал: «Даже если бы я знал, что ты женщина, я точно так же избил бы тебя!»
Вслух я спросил:
— Как вас зовут?
— Петра Венд.
— Петра Венд? Ваше имя…
— Наверное, оно вам знакомо.
— Кажется, да. Но откуда?
— Вы часто бываете в кино?
— Да.
— Мое имя стоит в титрах многих фильмов. Я консультант по костюмам. У меня в Вене салон моды.
— Почему вы убежали, когда увидели мертвого? Почему не вызвали полицию?
— Я не хотела влипать в историю. Я испугалась.
— Чего?
— Сама не знаю. Вы что, никогда не испытываете страха?
— Почему же, — сказал я, — постоянно испытываю.
Я шагнул через мертвого к столу, на котором стоял телефон. Возле аппарата лежал телефонный справочник.
— Что вы собираетесь делать?
— Звонить в полицию.
Я нашел нужный мне номер и набрал. Низкий мужской голос ответил:
— Полицейское управление Зальцбурга.
— Говорит Пауль Голланд. Пришлите, пожалуйста, ваших сотрудников на Акациеналле, три. Здесь застрелили человека.
— Вы что, выпили?
— Нет.
— Тогда лучше оставьте эти глупые шутки!
— Послушайте, здесь действительно застрелили человека!
Голос стал живее:
— Адрес!
Я повторил адрес.
— Хорошо, сейчас будем!
Я положил трубку. Похоже, они не привыкли, чтобы в Зальцбурге среди зимы убивали человека. Это было не по сезону.
5
Они приехали с синими мигалками и сиреной. Шесть человек привезли с собой камеры и лампы, графитовый порошок и знаменитые большие серые конверты и приступили к работе, как в любом другом городе мира. Они сфотографировали Эмилио Тренти, сфотографировали комнату, и Петру Венд, и меня. Полицейский врач обследовал мертвого и установил, что тот действительно мертв. «Около полутора часов».
Подъехала «скорая помощь», и двое молодых людей в белом внесли носилки. Они уложили на них мертвого торговца овощами, и следом за этим господин Эмилио Тренти покинул дом под Зальцбургом, который ему не принадлежал. Ногами вперед. Они увезли его в Институт патологии.
— Завтра утром можете получить протокол вскрытия, — сказал полицейский врач, маленький плешивый господин, единственный, кто на протяжении всего времени демонстрировал недовольство. Этим вечером он хотел пойти в театр. Давали «Марицу», сказал он мне.
Снаружи, на заснеженном поле между подсобкой и ржавым экскаватором, ждали любопытствующие, чтобы посмотреть, как мертвеца будут грузить в машину «скорой помощи». Это были соседи. Они стояли в тумане тесной толпой и перешептывались. Их тихие приглушенные голоса звучали как шелест листвы. Взвыла сирена санитарной машины, и «скорая помощь» уехала.
Люди из отдела убийств бесшумно передвигались по дому в поисках следов. Они обошли весь сад, осмотрели многочисленные отпечатки обуви на том месте, где я избил Петру Венд. Они допросили соседей.
В доме номер один в этот день праздновали день рождения. Собралось много гостей, большая веселая компания. Хозяин дома, чей день рождения праздновали, был в пестром бумажном колпаке и слегка навеселе. Его рубашка была в пятнах от губной помады. Смущенный, он стоял перед комиссаром, который вел допрос. Комиссара звали Эндерс. Соседа — Гросс.
Они пригласили господина Гросса в дом, где было совершено убийство. Он стоял, прислонившись к холодному камину в гостиной, и рассказывал, что знал. Это было не много. Мы с Петрой Венд сидели в глубине комнаты.
— Вы знали господина Тренти? — спрашивал комиссар Эндерс, чересчур элегантный, красивый мужчина с посеребренными висками, похожий на кинозвезду. Он говорил на изысканном австрийском диалекте.
— Только в лицо, господин комиссар.
Сосед Гросс был маленьким и толстым. Он деликатно сглатывал и держал свою розовую руку перед мягким ртом.
— Я видел его несколько раз, когда он приезжал к господину Виганду.
— Дом принадлежит господину Виганду?
— Совершенно верно.
Гросс снял свой бумажный колпак и снова сглотнул:
— Извините, я выпил немножко шампанского. Мне, конечно, не стоило этого делать, у меня хронический гастрит. Завтра утром мне будет нехорошо.
— Чем занимается господин Виганд?
— Овощи оптом, тем же, что и господин Эмилио Тренти. Они были дружны.
— Где сейчас господин Виганд?
— В отъезде. Он часто уезжает. У господина Тренти был ключ от виллы. Всегда, когда господин Виганд бывал в Риме, он жил у господина Тренти. А когда господин Тренти приезжал в Зальцбург, он жил здесь.
— Сегодня днем вы не слышали какого-нибудь шума? Выстрела или голосов?
— Ничего, господин комиссар. Правда, у меня на той стороне был такой шум, что и собственных слов было не разобрать.
Другие соседи также ничего не слышали. Они только подтверждали слова Гросса, что Виганд и Тренти были дружны. Больше они ничего не знали.
Потом я рассказывал комиссару полиции свою историю. Он слушал внимательно и делал пометки. В галстуке он носил жемчужину, он вообще одевался с элегантностью вчерашнего дня. У него был еще и перстень с печаткой.
Он спросил:
— Вы думаете, что преступление против господина Тренти и преступление против госпожи Лоредо как-то связаны?
— Я в этом уверен, — с горячностью сказал я.
— Хм, — изрек он. Затем повернулся ко мне спиной и заговорил с Петрой Венд.
Она тем временем привела в порядок лицо и волосы. Губы она накрасила слишком ярко и наложила слишком много румян. Ее глаза все еще хранили выражение ужаса.
— А вы, Madame? — Эндерс постоянно обращался к ней «мадам», он вообще охотно пересыпал речь французскими словами. — Где вы познакомились с господином Тренти?
На ее бесцветном, чрезмерно накрашенном лице над носом дрогнула жилка. Я заметил, что она сжала руки в кулаки.