Полицейский вернул документы и вышел из здания. Семеро тут же погрузились в сон.
— Ты спал с ней?
— Я пытался.
— О! — произнесла Сибилла и снова надолго замолчала. А потом начала хохотать. — Извини, Пауль!
— За что? Это, конечно, смешно, особенно теперь, когда об этом вспоминаешь. Любовь вообще — самое смешное на свете. Я имею в виду не подлинную любовь.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Пауль.
— Думаю, ничего не получилось из-за того, что я все время думал о тебе.
— Наверное. Я очень тронута, Пауль. — Она говорила вполне серьезно.
— Мужчинам вообще это не так просто, как женщинам.
— Да, бедняжка. А как реагировала Петра?
— Она сказала, что это все из-за виски и чтобы я не переживал. Она тоже не будет.
— Ты сейчас снова к ней?
— Нет.
— Ты еще будешь с ней встречаться?
— Не знаю, может быть. Мы не договаривались. Она сразу заснула.
— Пауль, я скучаю.
— Я тоже.
— Если вы с ней снова увидитесь, у вас снова дойдет до этого?
— Нет.
— Поторопись. Пожалуйста, поторопись. Возвращайся скорее ко мне.
— Да.
— Я люблю тебя.
— А я тебя, родная.
— Я тебе должна еще кое-что сказать.
— Да.
— В последнее время у меня за чтением постоянно болела голова. Сегодня я спустилась вниз к глазному врачу. Мне надо заказывать очки.
— Есть очень симпатичные очки.
— Мне нужны очки не вообще, а только для чтения, понимаешь?
— Можешь хоть постоянно носить очки, мне это не мешает.
— Пауль…
— Да?
— Дальнозоркость — признак старости. Я старею, Пауль!
— Ты никогда не состаришься, — ответил я.
Часть III
1
— Господин Голланд?
Звонил портье. Светило солнце, и снег больше не шел. Небо было лазурным. Я только что позавтракал и собирался выйти, чтобы позвонить во Франкфурт. Калмар должен был дать мне адрес одного изготовителя фальшивых паспортов.
— В чем дело?
— Вас спрашивает дама. Некая госпожа Венд.
— Сейчас спущусь.
В этот час в холле отеля было пусто. Когда я вошел, Петра помахала мне. Она была в темно-синем пальто, без шляпки. Выглядела она свежей и ухоженной. Я поцеловал ей руку. Она мягко улыбнулась:
— Я пришла извиниться перед вами.
— Если у кого и есть повод к извинению…
— Нет, дайте мне сказать! Вчера я была сильно пьяна и вела себя недопустимо. Хочу, чтобы это было забыто.
— Ну конечно.
— Давайте забудем об этом, чтобы мы могли видеться, пока вы здесь. Я бы с удовольствием с вами встретилась еще.
— Я тоже, Петра, — покривил я душой.
— Значит, договорились! — Она потрясла мне руку, как будто мы были двумя школьниками, которые только что заключили союз сохранить в тайне на все времена совместный набег на яблоневый сад.
— Что вы делаете сегодня вечером, Пауль?
— Ничего… А что?
— Не хотите пойти со мной в оперу? Вы, наверное, слышали, нашу оперу отстроили заново. Сегодня там «Кавалер роз». Я могу достать два билета.
Я подумал: надо отдать ей должное. То, что она сразу пришла извиниться, было мило. Что пригласила в оперу, было тоже мило. Надо отдать ей должное.
— Я с удовольствием пойду с вами, Петра.
— Спектакль начинается в семь.
— Значит, я заеду за вами в половине седьмого, а потом мы отужинаем у Захера[75].
— Вы уже бывали там?
Я тысячу раз ужинал у Захера, но, чтобы доставить ей удовольствие, сказал:
— Никогда.
— О, замечательно! Вам понравится! — Все венцы убеждены в том, что приезжему у Захера очень понравится.
Петра распрощалась. Она сказала, что ей надо на совещание на студию. Готовится к запуску новый фильм. Я выждал пару минут и вышел следом.
На этот раз я звонил с другого почтамта. Калмар тут же откликнулся:
— Фуксбергер… Евгений Фуксбергер, Альзеггер-штрассе, сто семьдесят четыре. Он нарисует тебе картинку по сходной цене. Кроме того, он работает очень быстро.
— Спасибо, — сказал я.
— Пауль… — Голос Калмара звучал озабоченно. Мы были знакомы с конца войны и многое пережили вместе. — Я не задаю тебе вопросов. Ты знаешь, я твой друг. Будь осторожен, Пауль!
— Да-да.
Я поехал на трамвае, сначала по свежераскопанному кольцу, потом по другой линии на Хернальс. Я стоял на задней площадке вагона и глубоко дышал. Мне это доставляло радость — воздух был морозный и свежий. Сугробы по обочинам были еще совсем чистые. Альзеггер-штрассе находилась на холме, ведущем к Венскому лесу. С полчаса я поднимался в гору. Дома здесь располагались на расстоянии друг от друга в окружении садов. Было тепло и безветренно. Внизу виднелись городские здания. И чем выше я поднимался, тем шире был обзор. Через полчаса я уже видел и колесо обозрения, и башню собора св. Стефана, и реку. Дунай сверкал на солнце и казался широкой лентой из расплавленного олова.
Дом 174 по Альзеггер-штрассе был небольшим, деревянным на бетонном фундаменте. Я позвонил у калитки, но никто не показался. Дом одиноко стоял на склоне. Я сел прямо на снег и стал ждать.
Через полчаса показалась пожилая женщина, поднимавшаяся в гору с сеткой продуктов. Я увидел ее еще издалека. Я сидел на сухом пушистом снегу, а она все приближалась. В сетке она несла овощи — оранжевую морковь, песочного цвета картофель — и пару пакетов.
Женщина была маленькой и сухонькой. На ней было серое пальто с обшарпанным каракулевым воротником, на голове — черный платок. Я поднялся:
— Госпожа Фуксбергер?
— Да. — Она недружелюбно глянула на меня. — Чего вам еще надо? Вчера двое из ваших уже были здесь.
Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно:
— Госпожа Фуксбергер, я не из полиции.
— Нет? — Ее голос был высоким и тоненьким, как у больного ребенка. — Тогда извините. Но с тех пор как его взяли, они все ходят и ходят.
— Вашего мужа арестовали?
— Ну да. На прошлой неделе. Ко всем бедам еще и эта. А если вы не из полиции, чего вам здесь надо?
Я подумал, что хорошо было бы хлебнуть сейчас виски, и сказал:
— Я хотел сделать заказ вашему мужу. Речь идет о картинке…
Она испугалась. Ее лицо передернулось:
— Картинка? Не понимаю! Вы не здешний! Вы говорите не по-нашему! Вы рейхсдойчер[76]?
Рейхсдойчер… Словечко из лексикона венцев девятьсот тридцать восьмого.
— Да, я немец, госпожа Фуксбергер. Ваш муж и раньше имел дела с полицией?
Она скорбно кивнула.
— Это была афера с подделкой паспортов, да? Тогда еще в Вене были журналисты из имперской Германии…
— Господин Калмар, да! — Ее лицо доверительно смягчилось. — Хороший был человек, господин Калмар! Он тогда еще устроил моему мужу адвоката, который его вытащил.
— Именно, — подтвердил я. — Господин Калмар — мой друг. Это он прислал меня. Мне нужен паспорт.
— Боже, как не повезло! — Госпожа Фуксбергер расстроилась по-настоящему. — И они как раз взяли Евгения. Боже, Боже! А он-то всегда говорил, что если когда-нибудь понадобится что-то сделать для господина Калмара или его друга… — Она размахивала своей сеткой. — Что же нам теперь делать?
— Ваш муж все еще в полицейском участке?
— Ах нет, уже снова в предварительном заключении. На него еще с год нечего рассчитывать!
— Мне нужно срочно, госпожа Фуксбергер.
— Дайте-ка подумать… кто бы мог… — Она размышляла, сунув указательный палец в беззубый старческий рот. — …Да, Франц, он может… Но вам к нему нельзя… Сначала мне надо с ним поговорить, а потом уж он позвонит вам…
— Мне надо очень быстро!
— Ну вот поем и сразу поеду. Для друга господина Калмара мы все сделаем. Ну надо же, какая незадача, они, как назло, посадили моего старика!
2
— Алло?
— Добрый вечер, родная. Видишь, снова поздно. Я был в опере, а потом мы ужинали.
— И как Петра?
— В норме. Она выпила только граммов двести вина. И сразу после ужина я отвез ее домой.
— Что вы слушали?
— «Кавалер роз» с ужасающе толстой фельдмаршальшей. Терпеть не могу Гофмансталя[77]!
— Никто и не слушает в опере тексты.
— Вся постановка была в духе Гофмансталя. Но здание очень красивое. Послушай, у меня хорошие новости: сегодня днем у меня был художник.
— И?
— Все в порядке. Картинка будет еще на этой неделе. Ему надо три, в крайнем случае четыре дня.
— А потом ты приедешь ко мне?
— Сразу же.
— Господи, как хорошо! Знаешь, Пауль, я теперь совсем успокоилась и больше ничего не боюсь.
— К тебе хорошо относятся в отеле?
— Прелестно.
— Завтра утром я беру напрокат машину. Сын Петры живет недалеко от Вены в интернате. По средам она обычно навещает его. А завтра она занята на студии. Я пообещал привезти мальчика в Вену.
— А зубы Петра пока еще чистит сама?
— Еще три дня, любимая, только три дня.
— Или четыре.
— Или четыре. Но никак не пять.
3
Рекавинкель — так называлось местечко, поблизости от которого был расположен интернат. Это была деревня в Венском лесу, в часе езды от города.
Я выехал пораньше. Дорога была недавно расчищенной и гладкой. Иногда она шла лесом, иногда вдоль железнодорожного полотна западной ветки. Рельсы блестели на солнце, я то и дело посматривал на них, ведь через несколько дней я поеду по ним к Сибилле.
Интернат оказался большим домом со старомодной мебелью. Обои здесь были такими же темными, как и обстановка, а по стенам комнаты для посещений, в которой я ждал сына Петры, были развешены многочисленные оленьи рога. Из классных комнат сюда доносились детские голоса. Хор первоклашек трудился над таблицей умножения: трижды три — девять, четырежды четыре — шестнадцать, пятью пять — двадцать пять, шестью шест — тридцать шесть…
Дверь распахнулась, и молоденькая учительница ввела Томми: