— Тут мнения расходятся. Одни считают его потомком древних русских князей, другие — пришельцем из дальних земель. Сам он называет себя православным, но некоторые детали его правления...
— Какие детали?
— Религиозная терпимость, государь. В его землях равно почитаются православные, католики, даже язычники и иудеи. Это не совсем соответствует канонам.
Иоанн нахмурился. Действительно, православный правитель должен был покровительствовать истинной вере, а не потворствовать еретикам.
— С другой стороны, — продолжал Михаил, — его военные успехи поразительны. Он разгромил Ливонский орден, уничтожил тевтонцев, покорил Польшу. Католический мир в ужасе.
— И это хорошо для нас, — заметил император. — Чем слабее католики, тем сильнее православие.
— Совершенно верно, государь. Но есть одна проблема...
— Какая?
Михаил подошёл к карте, висевшей на стене:
— Смотрите. Если этот Виктор продолжит экспансию, то рано или поздно его интересы столкнутся с нашими. Дунайские княжества, Болгария, даже северные области самой империи...
Иоанн внимательно изучил карту. Действительно, между новой северной державой и Византией лежали обширные, но слабо контролируемые территории. Если русский князь решит двинуться на юг...
— Кроме того, — добавил логофет, — он может претендовать на роль освободителя Константинополя от латинян.
Это была самая болезненная тема для любого византийского императора. Уже сорок лет священный город находился в руках крестоносцев, а законные наследники римских кесарей правили из Никеи. Отвоевать Константинополь было главной мечтой и главной целью Иоанна.
— Думаешь, он может попытаться? — спросил император.
— А почему бы и нет? Для православного правителя это была бы священная война. К тому же, латинские императоры слабы, их армия невелика...
Иоанн прошёлся по кабинету, обдумывая ситуацию. С одной стороны, усиление православия на севере было безусловным благом. С другой — появление соперника в борьбе за лидерство в православном мире создавало новые проблемы.
— А что, если мы сами предложим ему союз? — внезапно сказал император.
— В каком смысле, государь?
— Совместные действия против католиков. Он ударяет с севера, мы — с юга. Он отвлекает силы папы и императора, мы отвоёвываем Константинополь.
Михаил задумался:
— Идея интересная. Но что нам предложить взамен?
— Признание его титулов. Торговые привилегии. Поддержку Константинопольского патриарха. А главное — невмешательство в его дела.
— А если он потребует большего? Скажем, признания себя равным василевсу?
Лицо Иоанна потемнело:
— Равным? Василевсу ромеев? Наследнику Константина и Юстиниана? Никогда!
— Но тогда как убедить его в нашей искренности?
Император вернулся к столу и взял третье письмо — от митрополита Киевского Петра, бежавшего в Константинополь после монгольского нашествия:
— Слушай, что пишет митрополит Петр: *«Сей князь Виктор воистину послан Богом для защиты православных. Он восстановил Киев из руин, построил новые храмы, призвал беженцев вернуться в родные места. Народ видит в нём не завоевателя, а освободителя»*.
— Значит, он действительно благочестив?
— Похоже на то. А значит, можно попробовать найти общий язык.
Михаил достал из-за пояса восковые дощечки:
— Какие инструкции дать послу, государь?
Иоанн задумался, формулируя свою позицию:
— Первое — поздравления с победами и пожелания дальнейших успехов в борьбе с врагами православия.
— Второе — предложение о торговом сотрудничестве. Наши купцы получают привилегии в его портах, его — в наших.
— Третье — обмен информацией о планах общих врагов. Папа готовит крестовый поход — пусть знает об этом заранее.
— А о Константинополе что говорить?
Император долго молчал, взвешивая слова:
— Скажи так: Константинополь — древняя столица православия, и освобождение её от латинян — священный долг всех православных правителей. Но действовать нужно согласованно, чтобы не мешать друг другу.
— Понятно. А если он прямо спросит о ваших планах?
— Тогда скажи: василевс готовится к освобождению столицы, но точные сроки зависят от международной обстановки.
Михаил записывал каждое слово:
— А кого послать с таким деликатным поручением?
— Никифора Григора. Он умён, образован, говорит по-славянски. К тому же не слишком известен при дворе — если что-то пойдёт не так, всегда можно отречься от его слов.
Логофет кивнул, но выражение его лица оставалось озабоченным:
— Государь, позволю себе заметить: мы играем с огнём. Этот Виктор может оказаться слишком сильным союзником.
— Что ты имеешь в виду?
— А что, если он действительно освободит Константинополь? И провозгласит себя императором ромеев? Тогда нам останется только Никея и воспоминания о былом величии.
Иоанн встал и подошёл к императорскому трону, стоявшему в углу кабинета. Это была копия древнего трона константинопольских василевсов — настоящий находился во дворце Буколеон, в руках латинских узурпаторов.
— Знаешь, Михаил, о чём я думаю каждый день? О том, что уже сорок лет Константинополь в чужих руках. Сорок лет! Целое поколение выросло, не видя настоящей столицы империи.
— Но ведь мы готовимся к возвращению, государь. Армия усиливается, флот строится...
— Готовимся, да. Но когда это случится? Через пять лет? Через десять? А этот русский князь может взять город уже завтра. И тогда что? Будем спорить с ним в судах?
Михаил понял мысль императора:
— Вы хотите сказать, что лучше православный Константинополь под властью русского князя, чем католический под властью латинян?
— Именно это и хочу сказать. Если мы не можем вернуть город сами, пусть это сделает кто-то другой. Главное — чтобы снова зазвучала православная литургия в Святой Софии.
— Но тогда наши претензии на императорский титул...
— Найдём компромисс, — твёрдо сказал Иоанн. — Два императора, две части империи. Он — на севере, я — на юге. Восток и запад, как при Феодосии.
Логофет записал и эту идею:
— Рискованно, государь. Но может быть, единственно возможно в нынешних обстоятельствах.
— Главное — действовать быстро. Пока католики готовят крестовый поход, у нас есть время для переговоров.
В кабинет вошёл евнух-секретарь и доложил о прибытии венецианского посла. Иоанн поморщился — венецианцы были союзниками латинских императоров Константинополя.
— Приму через час. А пока закончим с нашими планами.
Он сел за стол и взял перо:
— Итак, наша стратегия ясна. Союз с русским князем против общих врагов. Совместные действия по освобождению православных земель. И... готовность к компромиссу по вопросу о Константинополе.
— А если переговоры не удадутся?
— Тогда будем действовать самостоятельно. Но шансов на успех будет меньше.
Михаил собрал свои записи:
— Когда отправлять посольство, государь?
— Немедленно. С первым же кораблём, идущим в Херсон. Оттуда сухим путём до Киева, а из Киева — до Смоленска.
— А что, если по дороге послов перехватят латиняне?
— Поэтому и посылаю Никифора под видом купца. Пусть везёт товары — шёлк, пряности, книги. А дипломатические документы спрячет в тайниках.
Император встал, давая понять, что аудиенция окончена:
— Помни, Михаил: от этих переговоров может зависеть судьба империи. Либо мы найдём сильного союзника, либо... либо получим опасного соперника.
— Да поможет нам Бог, государь.
— Да поможет. И да просветит ум этого русского князя, чтобы он понял: два православных орла сильнее одного.
Когда логофет удалился, Иоанн остался один. Он подошёл к мозаичной иконе Христа Пантократора и долго молился — о мудрости в переговорах, о силе для грядущих испытаний, о возвращении святого города.
А где-то на севере, в далёком Смоленске, другой православный правитель тоже принимал важные решения. И от того, найдут ли общий язык эти две православные державы, зависело будущее всего восточного христианства.
Игра престолов продолжалась, но теперь в ней появились новые, неожиданные фигуры.
***
Март 1241 года принёс в пограничные земли державы Виктора Крида первых вестников большой войны. По дорогам, ведущим с запада, потянулись беженцы — чешские крестьяне, немецкие ремесленники, польские купцы. Все они несли одни и те же вести: собирается великая армия, идёт священная война против "русского антихриста".
В Западном Бастионе, главной крепости пограничья, воевода Мстислав Храбрый принимал последние донесения разведки. На столе перед ним лежала карта с отмеченными позициями противника.
— Что видели лазутчики? — спросил он у старшего разведчика, опытного воина по имени Добрыня.
— Авангард крестоносцев, господин воевода. Тысячи три конных рыцарей под командованием маркграфа Генриха Мейсенского. Идут по старой торговой дороге, прямо к нашим рубежам.
— Спешат?
— Не особенно. Видно, думают, что мы испугаемся и сами отступим. Грабят попутные сёла, хвастаются, что скоро дойдут до Кракова.
Мстислав усмехнулся. За годы службы под началом Виктора он хорошо изучил психологию западных рыцарей. Гордыня была их главной слабостью.
— А что с главными силами?
— Пока собираются. Император должен подойти к Регенсбургу только к Пасхе. Французы задерживаются. Венгры торгуются с папскими легатами.
— Значит, этот Генрих решил прославиться, опередив всех остальных?
— Похоже на то, господин воевода.
Мстислав подошёл к окну башни, откуда открывался вид на западные подступы к крепости. В ясном весеннем воздухе были видны дальние холмы, за которыми лежали земли империи. Где-то там, в двух-трёх переходах, двигалась первая волна крестоносцев.
— Сколько у нас сил? — спросил воевода у своих помощников.
— В самом Бастионе — полторы тысячи, — ответил боярин Ратибор. — В ближайших крепостях — ещё тысячи две. Можем собрать до пяти тысяч за сутки.