— Ваше величество, — подъехал к императору маршал Генрих фон Кальден, — впереди показались русские знамёна. Похоже, они приготовились к бою.
— Сколько их?
— Трудно сказать точно. Тысяч тридцать, не больше. Но позицию заняли сильную — между двух холмов, фланги прикрыты лесом.
Фридрих поднял руку, останавливая армию. Впереди, в километре от них, виднелся строй противника. Русские стояли тёмной массой на пологом склоне, их знамёна с двуглавыми орлами неподвижно свисали в безветренной тишине.
— Странно, — пробормотал император. — Зачем принимать бой в таком невыгодном соотношении сил?
— Может быть, рассчитывают на свою магию? — предположил кардинал Оттавиано.
— Тогда сегодня мы узнаем, сильнее ли дьявольские чары воли Божией.
А в русском лагере Виктор Крид стоял на небольшом возвышении и смотрел на приближающуюся крестоносную армию. Рядом с ним теснились его воеводы: Мстислав Храбрый, Витенис, Твердислав Псковский, Ратмир. Все они понимали — сегодня решается судьба державы.
— Впечатляет, — заметил Витенис, оглядывая море рыцарских знамён. — Такой силы я ещё не видывал.
— И не увидишь больше, — спокойно ответил Виктор. — После сегодняшнего дня.
Мстислав нахмурился:
— Господарь, они нас втрое превосходят числом. Может, стоило принять бой в другом месте?
— Нет, — покачал головой Виктор. — Именно здесь. Именно сегодня. Всё должно свершиться как задумано.
Он достал из-за пояса странный предмет — небольшой флакон из чёрного стекла, наполненный какой-то мутной жидкостью. Воеводы с опаской посмотрели на эту вещицу.
— Что это, господарь? — тихо спросил Ратмир.
— Моровое поветрие, — просто ответил Виктор. — Заготовил специально для сегодняшнего случая.
Витенис побледнел:
— Чума? Но ведь она может поразить и наших...
— Не поразит. Я позабочусь об этом.
Виктор поднял флакон к губам и выпил содержимое одним глотком. Воеводы в ужасе отшатнулись, но князь лишь усмехнулся:
— Не бойтесь. Для меня это безвредно. А вот для врагов...
Он поднял руки к небу и начал тихо произносить заклинание на древнем языке. Слова звучали зловеще, в них слышались отголоски старых проклятий и тёмных ритуалов.
Первым признаком начавшейся магии стал ветер. Лёгкий поначалу, он усиливался с каждой минутой, неся с собой странный, тошнотворный запах. Воздух как будто сгустился, стал тяжёлым и липким.
— Что происходит? — спросил французский принц Альфонс, заметив изменения в атмосфере.
— Не знаю, — ответил император, но рука его инстинктивно потянулась к мечу. — Приготовить войска к бою!
Трубы затрубили по всей крестоносной армии. Рыцари строились в боевые порядки, арбалетчики занимали позиции, пехота готовила копья и щиты. Но странный ветер всё усиливался, а с ним росло и чувство тревоги.
Первые заболели через полчаса. Сначала несколько рыцарей пожаловались на слабость и головную боль. Потом начались судороги, рвота, высокая температура. За час количество больных увеличилось в десятки раз.
— Это чума! — закричал один из походных лекарей. — Моровое поветрие!
Паника началась мгновенно. Воины шарахались друг от друга, пытаясь избежать заражения. Но болезнь распространялась с невероятной скоростью, словно имела собственную волю.
— Надо отступать! — кричал кардинал Оттавиано. — Господь карает нас за грехи!
— Нет! — возразил император. — Это колдовство русского! Не дадим ему нас запугать!
Но страх был сильнее приказов. Целые полки начали отступать, не дожидаясь команды. А болезнь косила людей всё быстрее. К концу дня на поле остались лежать тысячи тел.
Виктор наблюдал за происходящим с холма. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах плясали злые огоньки.
— Пора, — сказал он воеводам.
— Что пора, господарь? — не понял Мстислав.
— Пора показать им настоящий ужас.
Князь снова поднял руки, но на этот раз заклинание звучало по-другому. Не мольба о болезни, а призыв к мёртвым. Слова эти были древними, как сама смерть, и несли в себе силу, которая заставляла содрогаться землю.
И земля откликнулась.
Первым поднялся молодой немецкий рыцарь, умерший от чумы час назад. Его тело дёрнулось, глаза открылись — но теперь в них не было жизни, только холодный огонь нежити. Он встал, пошатываясь, поднял свой меч и огляделся мутным взором.
За ним поднялся второй. Третий. Десятый. Сотый.
По всему полю битвы мёртвые крестоносцы восставали из небытия. Они поднимались медленно, неуклюже, но в их движениях была страшная целеустремлённость. Каждый тянулся к оружию, каждый искал врага.
— Матерь Божия! — простонал кардинал Оттавиано. — Что это? Что это такое?
— Преисподняя, — мрачно ответил император. — Сам сатана воюет против нас.
Армия мёртвых росла с каждой минутой. Тысяча восставших. Две тысячи. Пять тысяч. Все они двигались в одном направлении — к лагерю ещё живых крестоносцев.
Живые рыцари пытались сопротивляться. Они рубили нежить мечами, стреляли из арбалетов, кололи копьями. Но мёртвым было всё равно. Отрубленная рука продолжала сжимать меч, пробитая грудь не кровоточила, отсечённая голова продолжала скалить зубы.
— Они не умирают! — кричал в ужасе французский рыцарь. — Как их убить?
— Никак! — отвечал ему товарищ, отбиваясь от восставшего германца. — Они уже мертвы!
Битва превратилась в кошмар. Живые сражались с мёртвыми, братья по оружию резали бывших товарищей. Но силы были неравны. Нежить не знала усталости, не чувствовала боли, не ведала страха.
Самое страшное началось, когда мёртвые стали убивать живых. Каждый павший крестоносец через несколько минут вставал и присоединялся к армии нежити. Число врагов росло, число защитников таяло.
Император Фридрих до последнего пытался держать строй. Он рубился в первых рядах, его золочёные доспехи были забрызганы чёрной кровью нежити. Но даже его мужество не могло остановить неизбежное.
— Ваше величество! — кричал маршал Генрих. — Надо отступать! Всё кончено!
— Нет! — отвечал Фридрих, снося голову очередному мертвецу. — Не отступлю!
Но когда пала его личная гвардия, когда мёртвые окружили императора со всех сторон, ему пришлось признать поражение. С горсткой уцелевших рыцарей он прорвался из окружения и ускакал на запад.
К закату на поле битвы не осталось ни одного живого крестоносца. Армия нежити бродила среди палаток и обозов, но врагов больше не было. Великий крестовый поход закончился, не начавшись.
Виктор спустился с холма и прошёл по полю битвы. Мёртвые рыцари расступались перед ним, узнавая в нём своего повелителя. Он остановился возле тела кардинала Оттавиано — папский легат не стал восставать, видимо, святость защитила его от некромантии.
— Передайте своему папе, — сказал Виктор мёртвому кардиналу, зная, что тот всё слышит. — Пусть больше не посылает армии на мою землю. В следующий раз я пошлю эту нежить к нему в Рим.
Затем он поднял руку, и армия мёртвых замерла. Ещё одно заклинание — и все восставшие рухнули на землю, окончательно мёртвые.
— Господарь, — тихо сказал подошедший Мстислав, — а нужно ли было... настолько?
Виктор обернулся. На его лице не было ни торжества, ни радости — только усталость.
— Нужно было, Мстислав. Иначе они пришли бы снова. И снова. И снова. А теперь... теперь Европа будет долго помнить этот день.
Действительно, весть о Моравской битве облетела весь христианский мир. О ней говорили шёпотом, передавая из уст в уста страшные подробности. Русский князь стал не просто врагом — он стал воплощением ночных кошмаров.
А в Смоленске Виктор Крид принимал поздравления с победой и думал о будущем. Большая война была выиграна, но впереди ждали новые вызовы. Ведь мир, завоёванный мечом и магией, нужно было ещё и удержать.
Но это уже была другая история.
***
Осень 1241 года окрасила смоленские леса в золотые и багряные тона, когда по дороге к городу двинулся необычный караван. Впереди ехали монгольские всадники в кожаных доспехах, за ними — повозки, груженные подарками, а в центре — богато украшенная кибитка под знаменем с изображением волка.
Весть о приближении Батыя разнеслась по городу мгновенно. Жители выходили на улицы, с любопытством и опаской глядя на степняков. Ещё четыре года назад эти люди были смертельными врагами, а теперь ехали как почётные гости.
Виктор Крид встречал хана у городских ворот. Рядом с ним стояли все высшие сановники державы: Агафья в парадном платье, Мстислав Храбрый в лучших доспехах, боярские воеводы, представители духовенства. Но главное — никто не выглядел испуганным или подавленным. Встречали равного.
Батый вышел из кибитки и медленно направился к русскому князю. Это был мужчина лет сорока пяти, с узким лицом и проницательными глазами. За годы правления он привык, что все склоняются перед ним в глубоких поклонах. Но Виктор лишь слегка наклонил голову — как равный равному.
— Приветствую тебя, Виктор, правитель земель северных, — сказал хан по-монгольски, и его переводчик тут же повторил слова по-русски.
— И я приветствую тебя, Батый, повелитель Золотой Орды, — ответил Виктор на том же языке, заставив монголов удивлённо переглянуться.
Хан усмехнулся:
— Я слышал, что ты знаешь многие языки. Но не ожидал услышать речь степняков из уст северного князя.
— Мудрый правитель изучает своих соседей, — ответил Виктор. — И друзей, и врагов.
— Правильные слова. Но сегодня мы не враги. Сегодня я пришёл воздать должное равному.
Они прошли через городские ворота под звуки труб и бубнов. Батый с интересом оглядывал Смоленск — широкие улицы, каменные дома, довольных горожан. Это разительно отличалось от покорённых им русских городов, где царили страх и разруха.
— Твой город процветает, — заметил хан. — Не похож на те, что видел я на Руси прежде.
— Порядок и справедливость — лучшие основы для процветания, — ответил Виктор. — Когда люди не боятся за свою жизнь и имущество, они готовы работать и созидать.