— Столько зданий и нет места? Что-нибудь перестроим по-быстрому. Вон, кто по конкурсу не пройдет, тех припрячь можно, не хуже таджиков получится.
— Боюсь, господин барон, вы не можете перепланировать замок.
— Да? Почему же?
— Потому что по отношению к историческим объектам закон… — он осекся.
— Да-да? Продолжайте.
— Это очень нужный закон!
— Вот как? Дайте мне листок бумаги.
— Господин барон, не стоит этого делать!
— Дайте сюда.
Выхватив у него из рук папку с бумагами я на первом попавшемся листе начеркал два абзаца, расписался.
— Вот. Первый абзац — это отмена старого закона, второй — новый закон на эту тему. Не забудьте поставить печать!
Фон Шнитце завис, печально глядя на мои каракули, я похлопал его по плечу.
— Молодежь Эскенланда с удовольствием ломает традиции! Так что начинайте думать, что будем перестраивать… пока я еще чего-нибудь не отменил!
Эх, а мне понравилось! Дома бы так — запрещает что-то закон, а ты его рраз! — и переписал, вместо того, чтобы прямо нарушать. Прямо вижу, как все сто сорок миллионов ежедневно по десять раз на дню всю конституцию переписывают, ага. Нет уж, должно быть единовластие! И желательно, со мной во главе! Мда, что-то старичинушка совсем приуныл, поняв, какое чудовище пригрел в стенах замка. Надо как-то разговор переводить на более нейтральные темы.
— Эгельберт, все хотел спросить — мелодию на будильник кто мне ставил?
— Я, господин барон. Хотел, чтобы вы чувствовали себя как дома.
— Холодные стены, скрипучая неудобная кровать, люди, постоянно требующие от меня странного, виселица под окнами и пыточная неподалеку — в самом деле, чувствую себя как дома.
— Рад, что вам нравится, Александэр.
Я покосился на старика, но тот смотрел честными глазами. Нет, не издевается. Или очень хорошо скрывает.
— Ну ладно, а что происходит вокруг? Чем занимаются мои коллеги по тяжелой баронской доле?
А то я как-то упустил тот факт, что на полуострове не только я правлю, тут еще двенадцать собратьев по несчастью развлекаются. Управляющий тут же начал выкладывать подробности.
Во-первых наш герцог-неформал. Пацан сидел сейчас у себя и занимался какими-то ритуальными телодвижениями. Церемонию коронации, между прочим, тоже фон Шнитце готовит, и он же проводить будет, как самый знающий традиции эск, но пока что шли приемы, разговоры, службы в центральном соборе и прочие очень важные, никому не нужные мероприятия.
Остальные бароны занимались каждый своим. Собственно эсков среди них осталось половина, остальные титулы были выкуплены иностранцами (тут я узнал, что в данный момент являюсь самым «долгоправящим» на острове бароном — двадцать три года, однако! Ближайший конкурент отставал на год и семь месяцев, что давало мне какие-то призрачные преимущества типа «права первым поднять кубок во здравие земли» или непонятное «право блюсти закон по слову»).
Впрочем, чудили все примерно одинаково.
Один обязал всех подданных ежедневно, три раза — утром, в полдень и на закате, хором петь неофициальный гимн Эскенланда, начинавшийся со слов «Победили мы французов».
На мой неосторожный вопрос «почему именно их?» старик тут же выдал историю многовековых попыток присоединить Эскенланд к этой прекрасной стране. Оказалось, что из всех соседей только Франции почему-то никогда не удавалось завоевать эсков. Это является поводом для сомнительной гордости местных, сложивших единственную победную песню, которую поют по любому поводу, потому что больше побед за ними не числится. Видимо, этот барон большой патриот… или имеет что-то личное к французам.
Другой, как оказалось, сразу ввел «право первой ночи», что я тут же прокомментировал с максимальной тактичностью:
— Во дурак!
— О, Александэр, вы тоже могли бы возродить этот древний обычай. — Эгельберт намекающе приподнял бровь.
— Да не дай бог! Здесь же у половины баб скандинавские корни, а у оставшихся — немецкие!
— Господин барон! — Старик возмущенно выпрямился. — Женщины Эскенланда прекрасны своей, особенной красотой, так что ваши намеки…
— Не о том мыслите, Эгельберт — им если что-то положено, то хоть сдохни, а изволь сделать, характер такой. У меня никакого здоровья не хватит свои обязанности исполнять. Помру на очередной «несчастной жертве» через месяц, от истощения!
— О! В самом деле, я как-то не подумал.
— Так что молчим на эту тему!
— Ну, вы крепкий молодой мужчина, у вас есть определенные потребности…
— Фон Шницель, угадай, кого я заставлю меня подменять, еженочно?!
— …с другой стороны некоторые сомнительные традиции лучше оставить истории. Моя Эмма очень ревнива, может не понять. — Последнее он произнес с интонациями законченного и счастливого своим положением подкаблучника.
Наконец, мы вышли на тот участок стены, с которого виднелась импровизированная полоса препятствий, на которой сейчас проходили очередное испытание последние желающие стать моими оруженосцами.
Всем претендентам предлагали пройти платный экзамен. Прошедшие становились пажами и допускались к дальнейшему обучению — уже на оруженосца, лучшие из которых в свою очередь имеют шанс (но не право, это оговаривалось!) стать рыцарями. В общем большая связка морковок перед носом толпы осликов. Не бедных, надо заметить, осликов.
Вообще-то при таком количестве желающих я совершенно не собирался посвящать каких-то левых людей в рыцари. Им приставка к имени, а мне головная боль? Нет уж! Точно выяснив, что неблагородных отроков можно вполне законно оставить в оруженосцах на всю жизнь, я собирался честно сжульничать, выпихнув их с дипломами «почетных сквайров».
Я и сам-то не рыцарь, всего лишь барон, так и нечего тут лапать грязными руками золотую мечту детства. Тем более, что вторая мечта — слетать на Луну — все еще недостижима.
Хотя надо проверить, вдруг я еще и владелец космического корабля? Жизнь такая странная штука…
К тому же правителем я считаюсь по недоразумению, и через два месяца перестану им быть. Ну и зачем мне людская память о «том наглеце, что посмел встать на одну ступеньку с Их Коронованными Величествами и Их Избранными Превосходительствами»? Скромнее надо быть. Жаль, нельзя эти слова сказать королям и президентам. Дикари-с, не поймут-с.
И вообще, это что получится, я мечом претендента стукну, он шуршиков отслюнявит и смоется, радостный? А над кем же я измываться буду? Нет уж!
Глупость, конечно, только рыцарь, это же — Рыцарь! А тут — покупка титула. Я не против денег, и понимаю, что чем их больше, тем проще получить от жизни желаемое, но все равно — двое моих вассалов это правильно и необходимо. Эгельберта я, пожалуй, тоже привел бы к присяге, прояви он хоть немного заинтересованности. Ну что же, поступим как в любом элитном учебном заведении — пусть они поборятся за право платить нам! В конце концов у меня тут самая лучшая школа оруженосцев! И ничего, что она единственная.
— Кстати, уже несколько раз приходили люди, называвшиеся вашими родственниками. Из Румынии. — Управляющий посмотрел на меня, ожидая разъяснений.
— Эгельберт, со всеми, кто назовется моим другом, братом, матерью или любовницей — поступать как с самозванцами и мошенниками. Присмотрите закон по-суровее.
— Будет сделано, господин барон. — Как же, верю, что без моего приказа ты это никак не мог сделать. Вечная ноша любого начальника, что большого, что малого — подтверждать своим авторитетом инициативу подчиненных. Ну, по крайней мере старик справился с этим делом сам, а то есть любители озадачить в последний момент, и требовать, чтобы я и распоряжения роздал, и сам впрягся.
— Александэр, вы уверены, что среди них точно не будут ваши соотечественники, нуждающиеся в помощи?
— Мои соотечественники в данный момент — эскенландцы! — Больше пафоса, больше, людям это нравится! Они вообще любят, когда кто-то себя дураком выставляет. Ну так я не против, главное не то, кто как выглядит, а кто кем в результате окажется. — Пойдемте знакомиться ближе с молодым пополнением.
Начальник стражи (как и положено — бравый усач в начищенной кирасе, при шпаге и берете с петушиным пером), просеменил на кривоватых ножках ко мне.
— Ваша милость! Завершаем, уже почти все прошли! Буквально несколько минут.
Я, важно кивнув, сел в оставленное им кресло. Пусть постоит, не будет без спроса амуницию брать из рыцарского зала, пижон! Изя и Эгельберт, сверкнув друг на дружку глазами, встали с разных сторон, гасконец тут же начал что-то комментировать, но я просто пригрелся и задремал.
Разбудило меня покашливание.
— Александр Николаевич! Пора!
Зараза, не мог раньше сказать?!
Передо мной стояли все не прошедшие. Похоже, реклама пошла не на ту аудиторию: я ожидал мужиков своего возраста, решивших получить престижную приставку к фамилии, а здесь толпились несколько десятков молодых ребят, словно на каких-то студенческих сборах. В Союзе были нормы ГТО, у меня будут ГКО — Гравштайнские курсы оруженосцев. Они еще и присягу дадут в стиле «Я, имярек, вступая в ряды, перед лицом своих соратников торжественно клянусь» — и далее вплоть до «пусть покарает меня суровая рука товарищей».
Уже с грамотами участников соревнований, уже разбитые на две кучки — шесть победителей справа, толпа проигравших слева. Еще сотни полторы к веселым стартами допущены не были в силу физической слабости или иных причин (каждый второй почему-то явился навеселе).
Встав и оглядев всех мутным после дремы взором, я толкнул заготовленную речь. Замку нужны не только рыцари, уникальный шанс, работа с людьми, дружный коллектив, общественно полезный труд и прочий плагиат из агитки «макдональдса». Тем не менее людям нравилось, многие кивали. Наконец зашел разговор об оплате.
— Платить вам будут «гравкойнами».
— И сколько?
— Один гравкойн в неделю. — Вытащив из кармана пластиковый футляр с монеткой я продемонстрировал его, подняв над головой. — Точный аналог местного зильбергросса четырнадцатого века, но с некоторыми изменениями. Между прочим, вполне законное средство оплаты, я имею право чеканить собственную монету.