— Для уменьшения налогов я от вашего имени согласился на участие в программе музеев, к тому же это скромный, но постоянный доход. К сожалению, почти целиком уходящий на текущие нужды. Конечно, сам замок и земля вокруг него стоит немало, к тому же он дает титул, так что…
Последнее предложение было произнесено очень вкрадчиво.
— Дайте угадаю — чтобы продать замок мне надо приехать и поучаствовать в избрании этого вашего герцога?
Фон Шнитце опустил блеснувшие глаза и почти равнодушно заметил:
— Конечно, это был бы лучший вариант. К тому же сейчас у нас просто замечательное время! Замок стоит на скале, возвышающейся над морем, летний ветер, напоенный ароматом воздух… Я приказал подготовить ваши покои, окна выходят на один из живописнейших в наших краях городов!
Никогда бы не подумал, что по-немецки можно так напевно-искушающе мурлыкать.
— Мне надо подумать. К тому же надо хотя бы собраться, завершить срочные дела, купить билеты, наконец!
Старик согласно кивнул и вытащил из папки еще несколько бумаг.
— Я уже забронировал для вас билет, господин барон. Прошу простить мою дерзость… но вы нужны своей земле! К тому же от вашего имени я распорядился оформить документы, вот, прошу. — И он протянул мне «документ».
На листе пергамента размером в книжный лист псевдоготикой указывалось, что предъявитель сего — барон Александер Могила фон Гравштайн, следующий по своим надобностям. Фотки не было, зато снизу на шнурке висела печать. Свинцовая.
— Думаете, это заменит паспорт с визой?
Старик, видимо, тоже сомневался, поэтому пожевав губами осторожно согласился:
— Может быть и не везде. Но по традициям нашей страны вы должны иметь именно такой документ.
Я бросил «подорожную» на стол и снова закрыл глаза рукой.
Итак — я барон? Если этот «псих» не псих, а тот «жулик» не жулик, то да, я — барон. Мне, значит, принадлежит замок в каких-то диких дебрях немытой Европы, наполненных чудиками в странных штанах с гульфиками, расхаживающих друг перед другом в шляпах, покрытыми серебряными образками.
Замок — это хорошо! Это просто замечательно, это вам не ипотечная однушка, в которой я живу после развода. Замок, море, живописный город… Чертов старик знал, чем соблазнять. Продать замок, вернуться сюда… или не возвращаться, забрать девчонок и поселиться где-нибудь… или не продавать, а жить там прямо?
Старик сидел тихо и, кажется, даже дышал через раз.
— Еще один вопрос.
— Слушаю, господин барон?
— Что это за наряд?
Старик оглядел себя, с нескрываемой гордостью одернул бархатную жилетку с кожаной подкладкой и ответил:
— Это, господин барон, наша национальная одежда! Надеюсь, вам она понравится!
Нет, продать и как можно быстрее из тех мест бежать!
«Неожиданный результат референдума одной из областей Средне-Вендской федеральной земли привел к резкому росту национального самосознания. Обозреватели с удивлением отмечают возникновение подобных тенденций и в окружающих областях…»
— Так значит ты у нас бла-ародный, едрышкино полено? Вот чуял я в тебе какую-то чуждость трудовому человеку, подозревал! Не зря ты руки в туалете моешь каждый раз, не зря! Это благородное нутро себя показывает!
— Митрич, перестань. Руки я мою, потому что отец врач.
— Отец — уважаемый человек, врач! Мать и вовсе — учительница! А сынок кто? Тьфу, баронишко оказался!
— Ты что, как Олечка, у двери подслушивал?
Начальник, влетевший в мой кабинет сразу после ухода фон Шнитце, посмотрел отеческим взглядом, потом снисходительно покачал головой.
— Николаич, ты хоть бы головой думал. Ну ладно, она молодая, глупенькая. — Из-за двери послышалось жутковатое рычание и Митрич специально повысил голос: — И вообще — жен-щи-на! Но я-то человек опытный, я ж с детства на стройке! Мне все понятно: и как розетки стоят, и как вентиляция проложена, и куда к стене стакан лучше прижать…
— Значит, я всегда под колпаком?
— А як же! Ты давай, признавайся, откуда у тебя замок в Европе? Ну нельзя в нашей конторе столько украсть!
— Это ты зря, я тут кое-что… черт! Забей, короче, это еще тех времен подарочек, когда Шеф был строен и кудряв.
— Ништо до революции? Ой-ё! Чего старик от тебя хочет-то?
— Чтобы я милостиво обозрел владения где-то в заднице мира. И поучаствовал в тамошней политической жизни.
— Ну так вали отсюда!
Я мрачно на него посмотрел, Митрич ответил невинным взором шестидесятилетнего младенца.
— Серьезно, Николаич, давай, развейся! Ты третий год без отпусков пашешь, смотайся, дай подчиненным хоть коробку скрепок спокойно домой унести! Как там к тебе теперь обращаться, «ваша светлость»? Или «ваше высокородие»?
— Говори уж просто — «господин барон».
— Давай, пиши заявление, сколько тебе там надо? Ну, туда неделя, там неделя, на опохмел неделя, обратно же…
Попытавшись припомнить обстоятельства, по которым меня выгодно целый месяц держать подальше от работы, ничего такого не придумал, так что еще минут пять покочевряжившись для вида, я все-таки написал бумагу, которую директор тут же завизировал.
— Вот! А теперь иди, и чтоб по возвращении представил отчет! И как ты там интересы феодального строя отстаивал, и какие виды из окна, и как там брюкву сеют — все доложишь. Ну и насчет права первой ночи тоже интересуйся, раз ты у нас такой уж сеньор!
От кинутого в него ластика Митрич многоопытно уклонился, заржав, и вышел. Я, еще раз осмотрев стол и бумаги, прикинул, насколько фатально оставить контору и что нужно доделать в первую очередь вдруг с удивлением понял, что исчезни я даже на три месяца… ну нет, не на три — но два без меня точно проживут и даже не слишком нашалят. Хотя кое-кого нужно загрузить на весь этот срок, причем так, чтобы не справились, чтобы сразу по прибытии и раздаче сувениров запереться и отодрать проштрафившихся по всей строгости инструкции.
Решительно отключив комп я нацепил висевший на спинке пиджак и вышел.
При виде бедной, унижаемой жестокими начальниками секретарши снова стало не по себе. Девушка сидела, положив ногу на ногу и откинувшись на спинку стула. Мягкая туфелька ритмично постукивала по ножке стола, в открытом ящике виднелся стетоскоп. Олечка, проследив за моим взглядом, аккуратно задвинула ящик и медленно, грациозно развернулась ко мне.
— Так вы, Александр Николаевич, настоящий дворянин? И у вас есть целый замок? — Голос был медовым и опасным. Не дай бог оплошать, из этих объятий может и не удастся вывернуться. Возьмет на болевой — и в ЗАГС!
Из-за двери кабинета Митрича послышалось перханье, словно кто-то пытался сдержать смех. Нда, у этого зубра небось еще и не такое случалось, ему-то смешно…
— Я… завтра. Все завтра! — И отважно проскользнув по стенке выскочил в коридор. Подумать только! Взрослый мужик, всякое повидал, от неба в клеточку, до крышки заколачиваемого гроба — изнутри, а эту пухленькую девчонку стремаюсь. Давно бы уже взял да…
Что именно «да» я на всякий случай думать вслух не стал. Поговаривали, что у Олечки бабка ведьма, вдруг в самом деле мысли подслушивать умеет?
На выходе стояли сразу пятеро, хотя рабочий день был в разгаре. И все, включая того самого охранника, с нескрываемым любопытством смотрели на меня! Ну вот как они узнали? Олечка проболталась? Так она все время с нами была! Кто еще? Как можно было узнать?!
С каменным выражением лица я прошел мимо. За спиной послышалось:
— Вот, ну смотри как идет! Видно же! Я с самого первого дня подозревал!
Может, у нас в стенах слуховые трубы проложены, как в древних замках? Строители все же, могли такое учудить?
По дороге домой я обдумывал все это сумасшествие.
Отчеты, как оказалось, фон Шнитце регулярно отправлял по указанному адресу — в мою старую школу. Я думал, что будет ну офигеть как смешно, когда завуч узнает, что Сашка Могила стал бароном. Не учел, что спустя два года школу закроют. Впрочем, к делу это не относится. Важно, что я прямо кишками чую какой-то подвох, но не съездить и не проверить лично… да я в жизни себе не прощу! Значит, надо собираться.
Дочка отозвалась на втором гудке.
— Анюк? Здоров, лапа! Как дела?
— Па! Привет, ты откуда? Па, у нас все хорошо, Ленка второе место на городских соревнованиях взяла, у меня все клас… Нет, мам, не она. Мам, это мое! Ма-а, отдай!
Вздохнув и поморщившись, я прислушался.
В телефоне, как обычно отобрав у дочки трубку, орала женщина.
Бывшая, так ее, супруга.
Дивная провинциалочка, приехавшая в столицу и как-то незаметно оказавшаяся моей женой. Белокурая, большеглазая, не слишком красивая, но очень, очень милая.
Гадюка натуральная.
Честно родившая мне двух дочерей.
Прежде чем выставить меня из моей же квартиры и переписать на себя бизнес раньше, чем до него добрались следователи.
Старшей, Аньке, тринадцать. Младшей, Ленке, десять.
Вижусь я с ними раз в месяц, потому что мамаша, выходившая за перспективного столичного бизнесмена, считает, что если в сорок мужик не имеет миллиона, то он не мужик.
Что, впрочем, не мешает ей тянуть с меня бабло под любыми предлогами.
Что, впрочем, не мешает мне его не давать, оплачивая только расходы дочек.
В общем обычная история.
Прислушавшись к воплям, я отметил для себя — купить девчонкам подарки и поздравить Ленку, потом почесал затылок и вклинился в очередную фразу:
— Элька, корова белобрысая! Я на пару недель в Европу еду, по делам…
— Какие еще дела у бандита?! Снова стал машины угнанные перегонять?!
— Зараза языкатая, кончай ор!
— Ну, что тебе?
В очередной раз подивившись ее способности мгновенно менять громкость, я закончил:
— Еду куда-то на север, там дела внезапно образовались. Не твое дело, какие!
Она шумно фыркнула, но промолчала. Кроме сволочного характера, недюжинной смекалки и ангельской внешности, Эля обладала так же практически кошачьим любопытством.