Что видел он, глядя на нее, Мериамон могла себе представить. Слишком маленькая, слишком тоненькая, слишком бесстыдная в тонком египетском полотне, обрисовывающем линии тела. Мериамон смело встретила его взгляд. Мазас опустил глаза. Персидская вежливость — никогда не смотреть прямо в глаза; уклончивость, можно было бы назвать это.
— Не беспокоит тебя, — спросила Мериамон, — что, если твой царь поймает тебя, ты умрешь смертью предателя?
— Мой царь — Александр, — ответил Мазас.
По-гречески он говорил с акцентом, но достаточно бегло. Лучше, чем говорила она, когда впервые появилась в лагере Александра.
— Ты ведь перс, — сказала она.
— А ты египтянка, — ответил Мазас.
— Он царь, какого мы выбрали, — возразила она.
— И мой тоже, — сказал он, — после того, как я узнал, каков он.
— А как же твой Великий Царь?
— Мой Великий Царь, — сказал Мазас, и в голосе его прозвучала горечь, — оставил меня поддерживать хоть какой-нибудь мир в провинции, раздираемой войной и мятежами. Даже македонские пираты приплывали сюда, чтобы урвать себе кусок, пока не пришел их царь. Ты знаешь об этом?
— Из этого у них ничего не вышло, — сказала Мериамон.
— Потому что я отбил их. Если царь будет продолжать, как и начал, он завоюет Персию так же, как завоевал Азию и Египет. Тогда он станет Великим Царем. И что тогда будете делать вы? Восстанете против него?
— Он будет нашим Великим Царем, — ответила Мериамон.
— Вот именно, — сказал Мазас.
Мериамон нахмурилась, глядя на яркий закат.
— Конечно, — продолжал Мазас, — вы, которые умеете постигать множество истин, можете предвидеть империю, в которой Персия и Египет будут жить в мире.
Он улыбался. Слегка подсмеивался над ней. Но без всякой враждебности.
Она, должно быть, сказала это вслух. Он добавил:
— Я вам не враг. Из тех, кто называет царем Александра, никто вам не враг.
Это было больше, чем она могла спокойно воспринять. Она снова пошла прочь. На сей раз он ее не задерживал.
Мериамон медленно брела к своей палатке. Это был все тот же шатер, в котором она так долго жила вместе с Таис, единственное место, ставшее ей почти домом с тех пор, как она покинула Фивы. Таис не было — она, конечно, была с Птолемеем.
Зато был Нико, домогавшийся с помощью лести улыбки и блюда со сладостями у Филинны. Стройная рыжеватая фигурка распрямилась на его коленях и приветствовала Мериамон.
— Где была я? — спросила Мериамон у кошки. — И где, негодница, была ты?
Сехмет зевнула, показав все свои жемчужно-белые зубки, спрыгнула с колен Нико и заструилась вокруг ног Мериамон, оставляя свою метку. Мериамон взяла ее на руки. Кошка урчала, как отдаленный гром.
— Она ходила со мной, — сказал Нико, облизывая мед с пальцев. — Из нее тоже получился прекрасный спутник. Она придирается, как жена.
— Я не придираюсь, — заявила Мериамон.
— Ты — нет, — ласково согласился Нико. — Тебе достаточно взгляда.
— Разве я когда-нибудь… Нико засмеялся.
— Садись, — сказал он, — съешь пирожок с медом. Они очень вкусные.
Мериамон села, но она не была голодна.
— Сехмет все время была у тебя, а ты не сказал ни слова? Я чуть с ума не сошла.
— Конечно, — сказал он, — и я тоже, когда ты ушла, ничего не сказав. Зуб за зуб, Мариамне.
— Мериамон.
— Мариамне.
Она вздохнула сердито и уступила.
Нико разломил последний пирожок пополам.
— Давай, ешь. Того, что ты съедаешь, не хватило бы и для маленькой птички.
— Ты когда-нибудь видел, как едят птички? Свиньи по сравнению с ними аскеты.
— Ты просто невозможна, — заявил Нико. Он улыбался и кормил ее пирожком так, что ей пришлось съесть его, иначе бы все ее лицо было перемазано медом. Честно признать, пирожок был вкусный. Нико в момент проглотил вторую половину и сидел довольный, глядя на нее.
— Что это ты такой самодовольный? — спросила Мериамон.
— А почему бы и нет, ведь я собираюсь жениться на царевне.
— А кто сказал, что я собираюсь выйти за тебя замуж?
— Ты, — ответил Нико. — Я уже говорил Птолемею. Он очень доволен.
— А Александр? Ему ты сказал?
— Ну, — ответил Нико, — нет. Пока нет. Мы решили, что нужно немного подождать. Ему ведь ты отказала, и его гордость будет уязвлена. Я бы не хотел хвастаться перед ним своей счастливой судьбой.
Мериамон со свистом втянула воздух. Она бы никогда не поверила в такое нахальство, не будь это Николаос.
— Итак, я куплена и за меня заплачено, не так ли?
— У тебя есть приданое. Господин Аи заверил меня в этом. Он поговорит с Птолемеем, когда мы вернемся из Сивы. Ты хочешь выйти замуж в Мемфисе или Фивах?
Она открыла было рот. Снова закрыла. Вдруг поняла, что не дышит.
— В Мемфисе было бы лучше, — продолжал Нико. Жизнерадостный — с ума сойти можно. — Тогда Александр точно придет. Я думаю, он не собирается в Фивы. После того, как побывает в Сиве, если боги будут к нему благосклонны, он снова направится в Азию. Дарий все еще жив, и он все еще Великий Царь. Пришло время задать ему трепку.
— Разве он уже не получил ее? — рассеянно спросила Мериамон.
— Это только начало, разумеется, — ответил Нико. — Для тебя это все, что нужно было: Египет свободен. Что тебе остальной мир?
— Ничто, — ответила Мериамон. — Все.
— Точно. — Он вскочил, подхватив и ее. Сехмет только что успела прыгнуть ему на плечо, прежде чем ее стряхнули на ковер. — Пошли обедать, и хватит унывать. До свадьбы не так уж далеко. Разве только… — Он замялся. — Если ты…
— Только когда узнает царь, — сказала она.
— Тогда подождем.
Казалось, его это совсем не огорчает.
«Сумасшедший, — подумала она. — И сводит с ума. Но устоять невозможно».
…Они двигались вдоль самого западного рукава реки, отклонявшегося все дальше к западу среди туманов и болот Дельты. Она была как широкий цветок лотоса, чьим стеблем был Верхний Египет, богатая, плодородная земля, далеко простиравшаяся вдоль берега моря. Возле устья, называвшегося Капопус, они покинули корабли, пересели на своих отдохнувших лошадей и повернули на запад от Нила. Суша сузилась до длинной полосы песка: море справа, озеро Мареотис слева, и там, и там синие воды, а над ними еще более синее небо.
На полоске земли между морем и озером располагался торговый город. Жители называли его египетским именем Ракотис, хотя большинство их были греками, а не египтянами, — купцами и путешественниками, чьи корабли стояли в широкой окруженной стеной гавани. Если Пелузия была восточными воротами Двух Царств, то здесь были ворота западные: гораздо меньше и слабее, но на редкость удачно расположенные, и полоса земли вокруг, хотя и узкая, была плодородна.
Александр отправился в лодке по озеру в компании друзей и Мериамон, поскольку увидел ее, когда спускался к воде. Он был в превосходном настроении, одет в похожий на тряпку хитон, который привел бы в отчаяние его прислугу, и в широкополую шляпу с длинной пурпурной лентой. Сехмет старалась поймать развевающийся конец ленты.
— Она совсем не боится плыть в лодке, — заметил Гефестион, предлагая почесать ей под подбородком. Кошка поразмыслила немного и с царским великодушием разрешила.
— Вот тебе египетская кошка, — сказал Александр. Он оперся на борт. Порыв ветра сдернул с него шляпу; Александр подхватил ее, прежде чем она успела улететь, и откинул ее за спину на шнурке. Он неотрывно смотрел на очертания города и острова позади него.
— Взгляните-ка сюда, — сказал он.
Все, кто не был занят управлением лодкой, посмотрели.
— Красиво, — сказал кто-то.
— И земля хорошая. Замечательный климат. Не так жарко, как в Египте, с моря дует ветер. И лихорадки здесь не бывает: по берегам озера нет болот, от которых летом распространяется зараза. Все уносит река.
— Есть и гавань хорошая, — сказал Нико, стоя у борта рядом с Неархом. — Вы заметили, что остров стоит, как стена против открытого моря, а внутри гавань, и есть рифы, разбивающие волны? Удивляюсь, как ее не захватили финикийцы еще столетия назад и не построили здесь порт.
— Их не пустили греки, — ответил Неарх. — Мы ведь тоже морской народ, не забывай.
— Египет тут тоже не посторонний, — заметила Мериамон.
— Я мог бы построить здесь город, — сказал Александр.
Он говорил негромко. Люди в лодке разговаривали, не обращая на него внимания, но для Мериамон весь мир внезапно замер. Она заметила, что Нико тоже прислушивается, и черноволосый Крет, и Птолемей, подошедший к ним.
— Я мог бы построить город, — повторил Александр, — здесь, на этом месте, между озером и морем. Ворота во всю Африку, ворота к сокровищам Египта. Египет всегда смотрел внутрь себя из Мемфиса и Фив. Теперь я говорю, что он будет смотреть на весь мир.
Мериамон вцепилась в борт. Корабль слегка покачивался на волнах, но ей казалось, что начался шторм. Тень ее пробудилась, а Сехмет выгнула спину у нее на плече. Боги прислушивались — напряженное внимание наполнило воды и небеса.
Это было не все то, за чем она пришла. Но уже часть. В этом месте, в это время этот новый голос говорил негромко, облекая в слова будущий город.
Это не был голос Александра. Птолемей, солидный невозмутимый Птолемей, твердо стоящий на земле и практически мыслящий, мечтал вслух:
— А здесь стена, и, конечно, надо построить мост между островом и сушей, а чтобы корабли могли найти дорогу, поставить что-нибудь, какой-нибудь знак на скале у края острова. Может быть, башню. Бедую. Белую башню видно издалека. А по ночам на вершине ее свет…
— Город, — сказал Александр, резко и мучительно ясно, — чтобы править миром.
— Мы можем это сделать, — заявил Птолемей. — Кроме всего прочего, царь обязательно должен оставить след в мире, след, который останется на века. Город, заложенный им и названный его именем.
— Александрия, — сказал Александр. — Мне нравится, как это звучит.
— Александрия, — отозвалась Мериамон. Назвала город. Сделала его реальностью.