— Ну, пошутил, отвел на тебе душу, Егор… как тебя по батюшке?
— Яковлевич.
— …Егор Яковлевич, за все то, что ты со своим капитаном позволил вчера по отношению ко мне, — напомнил я.
— Это естественно. Я б, может, сам то же бы сказал в сердцах, — с надеждой в голосе забормотал Литовцев.
— Но ты же понимаешь, Егор, что я не из тех людей, что верят слезам да причитаниям, особенно ж штатным пинкертонам, вроде тебя…
— Понимаю, ясное дело, Евгений Александрович. Я вам душой и телом служить буду.
— Ты не дурак, Егор Яковлевич, понимаешь с полуслова, служи мне душой, телом не надо, — пошутил я, — и твои шестьсот долларов вернутся к тебе…
— Мне б их поскорей, Евгений Александрович, — вставил Литовцев.
— Скоро только блох ловят, а деньги, да еще такие, надо заработать.
— Это точно, но я их отслужу честью, — пообещал он.
— Тогда получишь, почтенный Егор Яковлевич, не только шестьсот, а и еще кое-что…
— …детишкам на молочишко, — пошутил осмелевший сыщик.
— А теперь получи вот авансом, в счет будущего, сорок… нет, — поправился я, — пятьдесят долларов, а ночью, после двенадцати, зайди сюда с докладом… А сейчас мне надо к его превосходительству генералу Шатилову, — важно объявил я.
— Слышал, слышал, Евгений Александрович. Важная это особа, используйте ее против ротмистра, — снизив до шепота голос, сказал Литовцев. — Этот самый Токарский зуб на вас точит, ну, да, имея Шатилова и его родню за плечами, бояться вам нечего.
Он спрятал пятидесятидолларовую ассигнацию в боковой карман, вежливо улыбнулся и, сказав: «В двенадцать буду как из пушки», — ушел.
Этот прохвост, по-видимому, уже все знал об иностранцах и о благосклонном ко мне отношении Шатилова.
— Непорядочная личность, сразу видно, что хам! — приоткрывая дверь, определила моего гостя хозяйка. — И уж напрасно, — это, конечно, не мое дело, Евгений Александрович, — но давать такому типу доллары… — она покачала головой.
— Дорогая Клеопатра Георгиевна, человек, которого вы называете «типом» и «хамом», принадлежит к царской фамилии.
Вдова капитана первого ранга раскрыла от изумления рот, ее маленький лоб покрылся пятнами.
— Как? К дому Романовых? — наконец произнесла она.
— Именно. Это незаконный сын почившего в бозе императора Александра Третьего.
— А мать? — подавшись вперед, с любопытством спросила офицерская вдова.
— Цыганка из хора. Знаменитая красавица Стеша… женщина редкой красоты… Царь был от нее без ума, и вот… в результате — ребенок…
— Ка-кая романтичная история… А я-то не поняла… Слышно ведь урывками… Вы, голубчик мой, Евгений Александрович, познакомите меня с ним?
— Как-нибудь, как-нибудь, только, — я поднес к губам палец, — тайна. Вы ж понимаете, он единственный претендент на всеросийский престол, остальных убили большевики, ему надо всего и всех опасаться. — Я снова поднял палец. — Пока опасаться, ну, а когда все кончится и он взойдет на престол… — я сделал торжественный жест рукой. — Но… ни-ко-му, понимаете, ни-ко-му…
Вдова усиленно заморгала глазами и перекрестилась.
— Клянусь!
— Дело в том, что и большевики и монархисты, сторонники Кирилла и Николая Николаевича, охотятся за ним… Нам надо сохранить наследника престола, — патетически закончил я.
— Господи, помоги ему! — еще раз перекрестилась вдова капитана первого ранга. — Ах, как это интересно, просто Рокамболь или Дюма! Пойдемте пить кофе…
— Салам, книаз, издравствуй, пожалуйста, — приветствовал меня с козел Гасанка. Лицо его сияло свежестью, лоснилось от сытой жизни, глаза светились веселым лукавством. — Как здоров, книаз? — откидывая полость, восхищенно спросил он.
— Ничего, жулик, хорошо живу, разбойник, — усаживаясь на мягкое сиденье, ответил я.
— Ах-пах-пах… Зачем говорил такой кислый слова… Нехорошо… Гасан тибе любит, книаз… Куда будим поедит?
— Гасан мошенник, он деньги любит. Гасану не кислый слово, а палкой по башке надо дать. Ты зачем продал меня, «разбойник?
— Начальник сказал: «Поезжай, молчи, башке секим будем, если книаз скажешь…» И что сделаешь? Гасан — извозчик, его только лошадь боится.
— Ладно, поезжай прямо, а там разберемся.
— Якши, книаз, это хорошо слово… Это Гасан любит.
Татарин присвистнул, причмокнул, и лошади понеслись.
— А я это русски баб сё знаю… — полуоборачиваясь ко мне с козел, подмигнул Гасан.
— Какой «баб»?
— Твой баб, который автомобил ехал. Ха-роший баб… Тыщу рублев стоит.
— И что ж ты узнал?
— Его муж нету, его деньги мало есть. Твое дело, книаз, легкий!
— Чем легкий? — улыбнулся я.
— Легкий. Деньги, фаэтон поезжай, хороший ужин «Гранд-отель» корми. Тыща рублей дай, тебе спать пойдет.
— Ну и дурак ты, Гасан! — обозлился я.
— Гасан умный, Гасан верный слова говорит, — самодовольно изрек татарин и, подобрав вожжи, гикнул на лошадей.
Мы проехали площадь, спустились по Екатерипинскjй к Нахимовскому проспекту.
— Он эта дом живет, — указывая кнутом на двухэтажное здание, сказал Гасан, — твой дамочка. — Он глупо рассмеялся.
Я взглянул на часы. Было пять минут двенадцатого. Скоро и к генералу.
— Откуда это знаешь?
— Гасан знает. Я его, твой баб, — пояснил он, — чира за город возил. Итальянски офицер вместе… Бельбек катал, обратно привез.
Эге-ге!.. Мой татарин не врал. Теперь я понимаю, почему так таял возле нее этот маркиз Октавиани.
— Вези к штабу, — приказал я, и Гасан повез меня в сторону Графской пристани, где находился штаб ставки барона.
Часовые у входа не шелохнулись, когда я вошел в вестибюль. Дальше было по-иному. Двое очень вежливых, с одинаковыми проборами офицеров-марковцев вопросительно посмотрели на меня.
— К кому следуете? — учтиво, наклоняя стриженную ежиком голову, спросил юнкер с золотым шевроном на локте.
— Аудиенция ровно в двенадцать часов у его превосходительства генерала Шатилова.
— С кем имеем честь? — одновременно вытягиваясь в струнку и звеня шпорами, осведомились двое драгун.
«Откуда они берутся так внезапно?» — удивился я. Действительно, в вестибюле, в передней и в полуоткрытых дверях было множество офицеров. Одни с шевронами на рукавах, другие с повязками и галунами, третьи с черепами и скрещенными костями, а еще человек пять в черкесках молча поглядывали из-за дверей. «Кто же на фронте, если здесь их столько?» — подумал я и с достоинством ответил:
— Базилевский, Евгений Александрович, по личному приглашению генерала.
Несколько голов опустилось над бумагой, где значились фамилии вызванных, несколько пар глаз воззрилось на меня.
Так в молчании мы провели две-три секунды.
— Прошу вас, второй этаж, там дежурный обер-офицер проводит к приемной, — передавая мне пропуск, сказал один из офицеров.
Я поднялся по лестнице на второй этаж. Вся эта церемония была немного опереточной и забавной. Из этих разряженных бездельников и генеральских холуев легко можно было создать роту.
Шедший позади казак проводил меня до круглолицего, с лихими усами вахмистра. Тот, щелкнув каблуками, провел меня по коридору дальше. И тут, и на лестнице и на площадке, стояли, прохаживались или полусидели на подоконниках офицеры, юнкера, казаки. Поистине рота могла уже стать батальоном, если б все эти бравые усачи были бы отправлены на фронт.
Удивило и большое количество женщин, преимущественно хорошеньких и молодых. Сестры милосердия, причудливо разодетые, в коротких юбках и нарядных кофточках, легко могли составить женский батальон. Позванивали шпоры, звучал приглушенный смех, пахло духами.
— Пра-ашу вас, — хорошо поставленным баритоном пригласил меня в приемную генерала полный, добродушного вида полковник, смахивавший на опереточного простака. — Не узнаете меня? — пожимая мою руку, спросил он. — Не помните? Это понятно. А я вас, почтенный Евгений Александрович, еще долго не забуду.
— Это почему ж так?
— А как же, ведь вы уже и не помните, а я потом целую ночь не спал, все переживал да ругался. Ведь это ж вы у меня на золотом столе сорвали куш в целых семьсот долларов.
— Ничего, полковник, отыграетесь… Карта ведь дура…
— Дай бог, дай бог! — вздохнул полковник.
Некстати встретился со мной у Шатилова этот болтливый человек. Я сел рядом с ним и принялся разглядывать свои ногти.
В приемной сидели важные офицеры, также ожидавшие аудиенции. Три-четыре чопорных дамы неопределенного возраста, хорошенькая блондинка со взбитым коком и мрачного вида штатский с георгиевской лентой в петлице.
А этот болтливый полковник все распинался о моих подвигах в казино.
— Вы; полковник, служите при штабе ставки? — спросил я, чтобы прекратить его болтовню.
— Нет, знаете ли, тут особое дело, — снижая голос, сказал он, отводя меня к окну. — Я ведь служу по интендантской части. В свое время Военно-интендантскую академию окончил, на Юго-Западном корпусным хозяйством ведал, и здесь… — Он еще дальше оттащил меня в угол и еле слышно прошептал: — Склады у меня кем-то разворованы… Английское обмундирование, запасы белья, ботинок, сапог, французское солдатское сукно пропало… и пудов так четыреста, а то и все шестьсот мясных консервов — корнбефа, сгущенного молока тонны полторы разворовали, мерзавцы!
— Кто ж это постарался? — с комическим участием спросил я.
— Кабы знать, кто… В том-то и дело, что найти никого не можем, а генерал, — он кивнул головой на дверь в кабинет Шатилова, — бушует, рычит, как тигра лютая. «Если, говорит, в пять дней похищенного или виновников не найдете, под суд всех…» Под расстрел грозит… Помилуйте, а при чем я? Ведь меня тут в это время и не было, я в Бахчисарае находился…
— Господин Базилевский, — входя в приемную, произнес адъютант, — его превосходительство ожидает вас.
Застыв на полуслове, мой «невинный» интендант мотнул мне головой, и я вошел в кабинет Шатилова.
— Рад вас видеть, господин Базилевский, — поднимаясь и идя мне навстречу, сказал генерал. Это был очень воспитанный и вежливый человек, своей простотой и непринужденной