— Кто будет протестовать и по какому поводу? — осведомился я.
— Двое из местного гарнизона, изображающие пейзан.
— Однако вы откровенны.
— А как же! На карту ставится все, нам необходимы признание и помощь Европы. Что же касается приемов, то — а ля гер ком а ля гер. Мы для этой цели мобилизовали решительно все, от царских сановников до титулованных проституток и европейски известных проходимцев.
Спустя десять минут я попрощался с Артифексовым. Он проводил меня до дверей и пожелал успеха. Этот человек мне был по душе, в нем было что-то, что роднило его со мной.
Я вышел на улицу и посмотрел на часы. Было около двух — время обеда и размышлений о завтрашнем дне. Я вошел в «Савой» и прошел в залу. Это был самый дорогой ресторан, здесь за обед из трех блюд и обязательной бутылки шампанского и ликера к кофе брали пять с половиной долларов или же кипу обесцененных крымских ассигнаций.
Пообедав, я вышел на улицу. Я был сыт, свеж и готов к посещению моих подопечных иностранцев. Едва я отошел шагов на двадцать от ресторана, как из подъезда одного из домов вышел ротмистр, окликнул меня и, делая рукою знак остановиться, подошел ко мне. С другой стороны улицы к нам приблизился человек в штатском и остановился рядом со мной.
— Алло, почтенный сэр, — сказал ротмистр. — Вы пообедали, выпили бокал-другой вина и теперь расположены поговорить со мной. Кстати, и я жажду такой встречи… Куликов, — повернулся он к молча стоявшему штатскому, — фаэтон.
— Сию минуту, — ответил тот, махнул платком, и из-за угла показался Гасанка важно сидящий на козлах. Татарин был великолепен, сиял улыбкой и блистал белыми зубами.
— Салам алейкум ищо раз, книаз! — веселым голосом крикнул он.
Мы сели в фаэтон, рядом с Гасанкой на козлах уместился Куликов, татарин взмахнул кнутом, и фаэтон рванулся с места.
— Как ваше драгоценное здоровье, мошенник? — ротмистр ласково улыбнулся.
— Неплохо, грабитель, — еще учтивее ответил я.
— Вы что, давно не получали по роже?.. Так получите. Даю слово благородного офицера, — свирепея, заговорил ротмистр.
Я промолчал, отвернувшись от него. Улицы были полны пароду, шума, движения.
— На этот раз ваши номера не пройдут, господин липовый барон. Мы изобьем вас, как Сидорову козу, в контрразведке, вышибем все зубы, а затем передадим обратно в сыскное, капитану Голоскухину, который имеет с вами счеты… Вам понятно, барон, что ожидает вас у…
— Оба вы мошенники, и по обоим плачет веревка, и оба грабители, и оба просчитались.
— Интересно… Неужели вы думаете, что вчерашний фарс с переодеванием спасет вас? Помните, жулик, ваши статисты уже высланы из города, все эти Попандопулы и эстрадные раввины… Вы одиноки, вы в наших руках.
— Приехали! — доложил с козел Куликов.
И я опять очутился в том самом доме, где находились сыскное отделение, контрразведка, тюремные казематы и закрытая забором площадка со стоящими у ворот и дверей часовыми.
— Видите, барон, как дорого может обойтись паршивый золотой портсигар, когда жадность затмевает рассудок? Надеюсь, он с вами, я получу обратно мою вещь? — с изысканной вежливостью поинтересовался ротмистр. — А сейчас я… — начал он но замолк.
Дверь одной из комнат распахнулась. В ней стоял полковник Татищев.
— А-а, милейший! — сказал он. — Я вас, ротмистр, по всему городу ищу, а вы, оказывается, здесь. Вы зачем тут, господин Базилевский?
Лицо ротмистра изменилось. Я понял, что в его планы не входила встреча с начальством.
— Да… видите ли, тут дело одно надо…
Я перебил его:
— Ротмистр, арестовал меня, и, насколько я понял из его грубой ругани, именно за то, что я взял вчера у него мой портсигар.
— Неужели? — удивился Татищев. — Это правда? Войдите оба ко мне.
Он закрыл за нами дверь и вопросительно взглянул на ротмистра.
— Это не так, господин полковник, портсигар не играет здесь никакой роли. Дело в том, что…
— Что? — повторил Татищев.
— …в том, что это опасный преступник, как я выяснил, связанный с подпольем крымских большевиков. Все эти многочисленные мандаты и паспорта — румынский, греческий, итальянский и другие — прикрывают его личину. На самом же деле это агитатор и комиссар, поэтому я и арестовал его.
— Факты? Дайте факты, доказательства — и мы возблагодарим господа и вас за избавление Крыма от столь опасной личности: — Полковник иронизировал.
— Завтра к вечеру у вас будут все точные доказательства.
— Не извольте трудиться, ротмистр. Завтра к вечеру вы уже будете с маршевым батальоном на фронте. Арестовывать, вести следствие и добывать факты вам не придется. Вы уже не офицер контрразведки. Вот приказ, — беря со стола бумагу, произнес Татищев.
— Как так? — побледнев, спросил ошарашенный ротмистр.
— Очень просто. Слушайте, я прочту его вам. Кстати, вам надлежит расписаться на нем. — И он внятно прочел: — «Ротмистра Токарского С. С., прикомандированного к отделу контрразведки второго управления штаба Крымской Добровольческой русской армии, ввиду ряда неблаговидных поступков, порочащих честь и мундир офицера, исключить из списков военнослужащих штаба и второго отдела. Откомандировать с первой же отходящей на фронт маршевой ротой в качестве рядового, не лишая его офицерского чина. Доблестные подвиги и геройство на фронте помогут ротмистру Токарскому смыть позорящие его проступки, совершенные на службе во втором отделе. Генерал-лейтенант Шатилов», — медленно и с ударением прочел подпись Татищев. — Из этого ясно, милейший, что вы уже не офицер контрразведки, что арестовывать, вести дознания, предавать суду или, — он поглядел на все еще не пришедшего в себя ротмистра, — добывать факты и до-ка-за-тельства не имеете права. Распишитесь на обороте этого приказа и готовьтесь к отбытию сегодня же на фронт, — подавая онемевшему ротмистру бумагу, закончил полковник.
— То есть как это так? Как на фронт?
— Как все! Просто. Сел на поезд, в теплушку, или, еще проще, на грузовой автомобиль — и тю-тю!! Фронт недалеко, к вечеру уже будете в части, — с нескрываемой издевкой пояснил Татищев.
— Это интриги, это подвох с вашей стороны! — вскипел ротмистр. — Я буду жаловаться главнокомандующему.
— Хоть самому господу богу. Но жаловаться вам, ротмистр, придется с фронта. А сейчас распишитесь и уходите отсюда. Тут посторонним быть не разрешается.
— Ах, так? Отлично, запомним! Вы еще очень пожалеете об этом, липовый граф Коротков-Татищев, — осмелев от ярости, закричал ротмистр, — такой же титулованный, как вот этот мошенник барон!
— Ну, ты, болван… потише, а то ведь я тебя до фронта в подвале сгною за отказ подчиниться приказу штаба и за поношение власти. Вы слышали, господин Базилевский, как он непозволительно ругался по адресу генералов Врангеля и Шатилова?
— Еще бы… Я до сих пор в ужасе. И как только у такого типа язык повернулся на таких важных особ! — .сокрушенно сказал я.
— Вот именно! — подтвердил Татищев.
— Сволочи… проститутки, жулики! — чуть не плача от бессильной злости, завопил ротмистр. Он яростно рванул к себе бумагу и расписался.
— Вот это хорошо, вот это верно. А теперь, — пряча приказ в стол, спокойно продолжал Татищев, — пшел отсюда вон… И если до вечера ты не исчезнешь из города, я покажу тебе, кто такой граф Татищев.
— Я и так знаю, капитан Коротков, что вы полковник и граф собственного производства.
— Ничего, таких у нас здесь сотни, а теперь вон! — закуривая папиросу, указал на дверь полковник.
Ротмистр вышел. Минуту мы молча смотрели друг на друга, затем одновременно рассмеялись.
— Дураку, обуреваемому жадностью, нельзя работать в контрразведке. Здесь должны быть люди с чистыми руками, джентльмены кристальной души.
— Несомненно! — согласился я.
— И вот я рад, что могу подтвердить это. И не только словами, но и делом. Вы видели, что порок наказан. Почему изгнан этот болван? Потому, что он глуп, не ценит ни места, которое занимает, ни людей, с которыми служит.
— Кретин, — резюмировал я.
— Что же касается его болтовни о моем якобы самозванстве, то…
— Ваше сиятельство, господин полковник, — я сделал умоляющий жест, — в вас каждый дюйм — аристократ, как сказал какой-то из французских Людовиков.
Татищев улыбнулся.
— Не слыхал, но сказано хорошо. Так вот что, Евгений Александрович, мы с вами джентльмены, люди чести и слова.
— Абсольман!! — подтвердил я.
— Пять тысяч долларов, которые были временно задержаны мною до выяснения сути дела…
Я сделал скучающую гримасу, хотя слова Татищева показались мне музыкой.
— Эти пять тысяч принадлежат нам, то есть мне и вам, ровно по две с половиной тысячи на каждого. Сто долларов вы получили вчера, остальные две тысячи четыреста — вот они, в этой пачке… Прошу пересчитать.
Я опять сделал нечто вроде протестующего жеста.
— Нет, нет, среди джентльменов все должно быть точно и ясно. Проверьте свои деньги. Надеюсь, вас не ущемило отсутствие второй половины?
— Я поражен вашим великодушием, граф! Откровенно говоря, я считал эти деньги потерянными.
— Что вы, ведь я же Татищев, человек старорусского дворянского рода, а не этот мелкий хапуга и обирала.
— Разрешите пожать, граф, вашу благородную руку, — театрально произнес я.
— С превеликой радостью!
Мы обменялись рукопожатиями и одновременно спрятали по карманам свои доллары.
— Да, любезный мой Евгений Александрович, если через генерала Шатилова вы, возможно, попадете на прием в ставку к самому барону…
— Все возможно! — скромно сказал я.
— Сомневаюсь в этом, но иногда случаются вещи и более фантастические, то помните, мой друг, — Татищев потрепал меня по плечу, — союз делового человека с карающей десницей контразведки может принести выгоду обеим сторонам. Не так ли?
— Это самая счастливая минута моей жизни, граф, — почти искренне признался я.
— Будут еще более счастливые. — Он снова потрепал меня по плечу и конфиденциальным тоном сказал: — Рябчиков сейчас в Крыму немало, баранов тоже. Благословляю вас на охоту за ними. — И мы снова рассмеялись.