«Боже мой, что будет?» — спрашивал он себя, стоило ему вспомнить, что фактически они имеют дело с вольным человеком.
«Сказать им, может быть, правду?» — мучился он.
«Правду! Да что такое правда?» — возражал кто-то в нем самом.
«Правда — это то, во что они хотят верить», — утвердил он решение пустить все на самотек.
Он перестал заходить к складскому толстячку. Складской толстячок всячески его заманивал, чтобы забить ему голову своими теориями и склонить к примеркам. Но он боялся. Он ужасно боялся, как бы толстячок не закончил, самым реальным образом, шитье цивильного костюма для него. В глубине души Козефу Й. это стало представляться форменной катастрофой. Поэтому он старался избегать складского толстячка. Пропадал то на кухне, находя себе дела, то в городе. Сама мысль, что у него могут отобрать, именно сейчас, его робу заключенного, превратилась в навязчивую идею.
Теперь он боялся и встречи с директором тюрьмы. Ему много раз было говорено, что бедняга Полковник совершенно поправился и со дня на день может позвать его для выполнения последних формальностей.
22
— Вас ждут, — сказал ему как-то утром Ребенок.
— Кто ждет? — спросил он, и голос его был тяжел от черных предчувствий.
— Идемте, — сказал Ребенок.
Козеф Й. не стал повторять вопрос, потому что боялся ответа. Он пошел за Ребенком. Они вышли собственно из тюрьмы и вступили на тропинку, подвергшуюся бомбежке камнями. Миновали два-три внутренних двора, заброшенных и ставших для Козефа Й. такими родными. Направились к мусорным курганам. Ребенок шел на несколько шагов впереди и ни разу не обернул голову посмотреть, как там Козеф Й.
«Сбежать?» — промелькнуло в мозгу у Козефа Й., но он тут же тряхнул головой, как бы отгоняя бредовую мысль.
Ребенок довел его так до обветшалого бассейна, где и остановился. Подошел к краю бассейна и, опустившись на колени, поглядел в воду. Козеф Й. остановился за спиной Ребенка.
— Какая чистая, — сказал Ребенок.
Они пошли дальше. Ребенок взял курс на винные погреба, и Козеф Й. начал подозревать что к чему.
Беглый встречал их у прохода в подвал. На нем был кожаный передник, которым он явно гордился, в руке — мастерок.
— Пришли! — громко сказал он.
Козефу Й. было вполне приятно повидаться с этим человеком. В конце концов беглый не сделал ему ничего плохого. А веселостью лица он напоминал Козефу Й. собственную маму.
— Пришли, — сказал Козеф Й.
Человек отвязал фартук, положил на землю мастерок и потянул Козефа Й. внутрь.
— Я вам кое-что покажу, — сказал он.
Ничего особенного Козеф Й. внутри не увидел. Он поозирался вокруг, потом вопросительно взглянул на человека.
— Я заделал дыры, — сказал человек.
Козефу Й. и впрямь показалось, что тут идет подготовка к зиме.
— Хочу сложить печь, — сказал человек. — Я умею, — добавил он. — И сложу.
Потом поманил его заглянуть за ряд бочек.
— Тюфяки, — сказал он. — Видали?
И плюхнулся на один из тюфяков, чтобы продемонстрировать, какой он мягкий. Козефа Й. как что-то подхлестнуло, и он плюхнулся на другой тюфяк. Человек рассмеялся. Ребенок рассмеялся. Козеф Й. тоже рассмеялся. Тюфяки были сделаны из пластиковых пакетов, набитых сушеными водорослями. Мягкие, они хорошо пахли.
— А сейчас, — сказал человек, — нам надо заняться печками.
«Нам надо заняться…» — повторил Козеф Й. Что он задумал, этот человек? Хочет снова приобщить его к работе?
— И потому мы хотим кое о чем вас попросить, — продолжал человек.
— Мы, то есть кто? — спросил Козеф Й.
— Мы все, — ответил человек.
«Кто это — все?» — спросил себя Козеф Й.
— Ну, — сказал человек, — нас много. Й мы бы попросили, если можно, купить нам лопату.
Такого Козеф Й. не ожидал. Какими непредсказуемыми стали с какого-то времени люди. Все люди. Охранники, мама, старички, Ребенок, складской толстячок, Розетта и все те незнакомцы, что выходили за калитки, поджидая его наезды в город. И снова на миг промелькнуло у него в голове, что все другие знают что-то, чего он еще не знает.
«Но что?» — спросил себя Козеф Й.
— Мы собрали деньги, — продолжал человек, как будто приводил ключевой аргумент, чтобы убедить его купить лопату.
— Где же другие? — спросил Козеф Й. в замешательстве оттого, что их много.
— А работают, — сказал человек.
«Ага, работают», — отозвалось эхом в мозгу у Козефа Й.
— Ладно, — ответил он на просьбу, прозвучавшую раньше, на просьбу о лопате.
— Вот спасибо, — выпалил человек и стал отсчитывать монеты из кулака.
Козеф Й. купил не только лопату. Через два дня его попросили купить еще и кайло. Потом его попросили купить коробку гвоздей. На протяжении десяти дней он купил: моток веревки, топор без топорища, полотно пилы и разные мелочи, которые не подходили ни для чего иного, кроме как для устроения столярной мастерской.
Поставленный в такое положение, когда он должен был выполнять эти запросы, Козеф Й. натерпелся. Монеты в кармане позвякивали, он не знал, как вести себя с Фабиусом и с Францом Хоссом. Как прикажете купить лопату, чтобы никто этого не заметил? Как пронести ее в фургон, чтобы ни один из охранников не засек его, не учуял?
Предпринимая эти странные покупки, он опирался все на тот же энтузиазм, который он пробудил в городе. Его присутствие на улицах стало таким важным событием, что Козефу Й. уже мерещилось, будто весь город бросает все дела, лишь бы на минутку увидеть его. Взгляды жителей выражали уже не простую симпатию, а что-то совсем другое, что-то в буквальном смысле слова конспиративное.
— Господин Козеф, — говорили ему старички, — если мы можем помочь… чем-то… — И после чем-то надолго умолкали, заглядывая ему в глаза.
— Господин Козеф, — говорил ему старичок, хромой на одну ногу, — вот он я, тут. Имейте в виду. Вы меня всегда найдете тут.
— И я всегда тут, — подхватывал господин Бруно.
Все взгляды были многозначительны и как бы говорили: мы верим в вас, господин Козеф, только подайте нам знак, и вы увидите.
В тот день, когда Козефу Й. понадобилось купить лопату, у него было впечатление, что все глаза говорят: да, господин Козеф, мы — те, кто может это сделать, одно ваше слово, и мы это сделаем.
— Вы случайно не могли бы купить лопату? — как бы между прочим спросил он старичка, хромого на одну ногу, сидя с ним за столиком в корчме.
— Мог бы! — ответил старичок, хромой на одну ногу, вне себя от счастья.
В тот день, когда ему понадобилось купить кайло, все лица города выражали искательность его просьбы. Казалось, они ничего так не хотели, как купить Козефу Й. кайло. А в последующие дни все горели желанием купить ему веревку, топор, полотно пилы и все прочие столярные разности.
— Большое дело вы своротили, — заметил походя корчмарь без имени.
— Так держать! — подбодрил его первый старичок.
— Как нам повезло с вами, — шепнул ему второй старичок.
— Молодцом! — заключал каждую реплику третий старичок.
Поездки в город оканчивались почти всегда долгими минутами, проводимыми в корчме, минутами, которые растягивались до четверти часа, а через некоторое время и до получаса. Странным было, однако, что никогда к нему не подсаживались больше, чем один или два старичка. Чаще всего они вообще подходили по очереди и очень редко — по двое сразу. А народ на улице, даже если поджидал его кучно, немедленно после приветствия рассеивался в разные стороны.
С охранниками Козеф Й. уладил дело простейшим образом. Фабиусу он сказал: «Вот, купил лопату», — и по дороге держал лопату на коленях. Фабиус не придал никакого значения этому событию. То же и Франц Хосс. «Вот, купил кайло», — объявил ему Козеф Й., и Франц Хосс не придал кайлу никакого значения.
Что больше всего мучило Козефа Й., так это то, что он не знал, как далеко может зайти это молчаливое попустительство со стороны охранников. Охранники, скорее всего, не имели бы ничего против, если бы он заявил, что решил одну ночь переночевать дома. Только он боялся, что такой оборот событий пробудил бы подозрения в городе. Он бы наверняка порастряс свой престиж, узнай народ, что он может позволить себе даже ночевать в городе. Постепенно Козефу Й. стало хотеться, чтобы Фабиус или Франц Хосс при всем народе одергивали его, дабы все видели, что он терпит.
Каждый день, только проснувшись, он бежал в охранников клозет и смотрелся в зеркало. Он никогда теперь не брился начисто, а оставлял на щеках трехдневную щетину, что придавало ему вид слегка усталый и измученный, но в то же время достойный. Когда предстояла поездка за хлебом, он старался ночью поменьше спать, чтобы под глазами были круги, а лицо — помятое. Народ должен был видеть его всегда таким, каким хотел видеть: благородным, героическим и в то же время усталым и изможденным. Он был заключенный-победитель, а таковому негоже являться на люди с двойным подбородком и румянцем на щеках.
Он позаботился и о своей робе. Он больше не стирал ее, как раньше, и старался, чтобы она пусть и не расползлась совсем, но была откровенно рваной. Заношенное и рваное платье дополняло его образ достойного борца, который не стыдится своей боевой одежды.
23
Когда Козеф Й. разделался с покупками, последовала другая просьба: поддерживать самую тесную связь с кухней.
— Зачем? — в замешательстве спросил Козеф Й.
— Мы, знаете ли, — забормотал человек, слегка смущаясь, — мы готовимся к зиме.
Это множественное число больше не озадачивало Козефа Й. У него уже была оказия убедиться, что там, среди мусорных курганов, в руинах бывших корпусов, в заброшенных подвалах, идет работа.
Козеф Й. с завистью смотрел на человека с веселым лицом. Завидовал он ему, потому что человек с веселым лицом был всегда занят, всегда нацелен на решение