— И что у меня, на кухне, — встревала Розетта.
— И про одежные дела не забудьте, — подхватывал складской толстячок.
Да, заговорили все разом, перебивая друг друга и перехватывая друг у друга нить мысли. Они просили всего лишь сказать Полковнику то, что ему следовало сказать. Что такие-то и такие-то тут есть. Уж кому, как не Козефу Й., это знать. Вот она, минута, когда Козеф Й. сможет выложить, что тут происходит и вкратце передать, как тут обстоят дела.
— Где — тут? — выдавил из себя Козеф Й., сам не понимая, задал он вопрос или нет.
Эвона, где! Тут. Все очень просто. Все само собой. Он, Козеф Й., может сделать сейчас вещь капитальной важности. Кто-то не сдержал смех. Нет ничего важнее для человека, чем рассказать о нем, где надо, всякие мелкие случаи. Разве не так? Сколько уж случаев набралось за столько-то времени?
Они говорили все разом с жаром и с живостью, каких на памяти Козефа Й. за ними не водилось. Они клали руки ему на плечо, дружески трогали за щеки, переглядываясь. Они помогли ему встать, умыться, стряхнуть с робы крошки табака. Они подбадривали его, шептали ему на ушко совет за советом, просили посмотреться хорошенько в зеркало, рекомендовали держать голову как можно выше. Они предложили ему еще чашечку кофе и папиросу, настояли, чтобы он затвердил слово реальность (очень, по их мнению, важное), вытолкнули его из казармы, чтобы он подышал воздухом. Они заставили его сделать несколько вдохов, размять руки и ноги, умоляли держаться непринужденно.
27
Полковник как раз помогал Ребенку делать уроки по математике. Помещение было высокое, белое, очень чистое, одна стена — стеклянная, и за ней — оранжерея с цветами. Ребенок сидел, склонив голову над тетрадкой, и грыз ноготь. Полковник, высокий, бледный, небритый, одетый в безупречно белый костюм, правда, изрядно потертый по швам, рассерженно прохаживался вокруг стола, твердя и твердя условия задачи. Увидев Козефа Й., он прервался и вышел ему навстречу с протянутой рукой.
— Пожалуйте, господин Козеф, пожалуйте. Не стесняйтесь.
— Спасибо, — промямлил Козеф Й. и протянул Полковнику обмякшую руку, которую тот сжал и дружески потряс.
— Садитесь, — сказал Полковник, указывая на стул.
— Спасибо, — сказал Козеф Й. и сел.
— Я уж и не думал, что вас поймаю, — сказал Полковник, а Козеф Й. ничего даже не ответил, потому что не понял, что Полковник имеет в виду.
Ребенок приподнял голову над тетрадкой и исподлобья посмотрел на Козефа Й. Тот слегка пошевелил пальцами в знак приветствия, но Ребенок как будто бы не понял знака.
— Мы тут ломаем голову над этими бреднями, — сказал Полковник и хмыкнул. Потом, Ребенку, не без раздражения: — Ты записал?
— Записал, — сказал Ребенок.
— Вот вы сами послушайте, — снова обратился к Козефу Й. Полковник. — «В классе 30 учеников, и каждый ученик принес по сколько-то банок. Сколько всего будет банок, если полкласса принесли по две банки на человека, одна четверть класса — треть из того, что принесла первая половина, а последняя четверть — в два раза больше, чем первая?» Каково? Вот вы скажите, господин Козеф, разве это не форменная пакость, не выкрутасы — свихнуть мозги детям, которые ни в чем, пока что, не повинны? Скажите сами, господин Козеф, скажите…
Полковник прямо-таки почернел от ярости и закашлялся. Ребенок пальцем показал ему на стакан с водой. Полковник отпил воды и снова повернулся к Козефу Й.
— Вы понимаете? Все эти мерзопакости, все эти измышления человек должен учить, да еще с малых лет. И только то, что ему по-настоящему нужно, только то, что по-настоящему полезно, только этому его никто не учит.
— Действительно, — выговорил Козеф Й.
— Записал? — спросил Полковник Ребенка.
— Записал, — ответил Ребенок.
Полковник распахнул стеклянные двери, ведущие в оранжерею, и несколько раз во всю мощь легких вдохнул воздух.
— Хоть продышаться, — доверительно объяснил он Козефу Й. — Благо есть сад. Так?
— Так, — сказал Козеф Й.
Полковник вдруг резко надвинулся на него.
— Вам-то что до всего этого, — сказал он. — Вы — человек вольный, вы начинаете новую жизнь…
Он вздохнул и сел на стул подле Козефа Й.
— Я слышал о вас много хорошего, — продолжал он, кладя руку на колено Козефу Й. — Я слышал такое, что мне по душе, и я хотел бы, чтобы вы об этом знали. Видите ли, это так важно, посреди этой пошлой клоаки, посреди этой пакостной мистификации услышать и про что-нибудь хорошее, увидеть настоящего человека.
Козеф Й. тоже вздохнул и почувствовал кинжал в груди.
— Я все время думал, как только услышал, что вас выставили на волю, все время думал: интересно, что будет делать этот человек, как он будет смотреть вокруг, на мир, на реальность, а не на эти пошлые мерзопакости, которые суть ложь и которые никак нельзя распутать. Хотя, если присмотреться, эти болваны, эти мерзавцы рода человеческого ответили абсолютно на все.
Ребенок слушал внимательно, слегка сутулясь, как будто ждал от кого-то со спины подзатыльника. Козеф Й. тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Ярость Полковника шла по нарастающей.
— Нам нет места в этом мире, господин Козеф. Вот доказательство — перед вами. Этот ребенок вынужден сидеть взаперти, вынужден думать о вещах, которых на самом деле нет. А я, я, например, тоже вынужден думать обо всем этом, ломать и ломать себе голову, пока она не расколется. Вы тоже вынуждены видеть то, чего, может, вам и не хотелось бы видеть. Мы все связаны друг с другом, как банальные насекомые, как горбы на спинах здоровенных и мерзких верблюдов. Теперь вы понимаете, господин Козеф, почему я вами восхищаюсь и почему я полностью с вами согласен? Я все время думал, с тех пор как вас выставили на волю, я думал: что, интересно, будет делать этот человек, который был во всех отношениях примерным, что, интересно он будет думать и как он вступит в реальность? Потому что, господин Козеф, я уверен, что вы пройдете, не замаравшись, через всю эту грязь, через всю эту мерзопакостную пошлятину, которая гноит нам душу, разлагает нас, позорит и загаживает… Так ведь? Так, господин Козеф, так? Обещайте мне сейчас же, в присутствии этого ребенка, обещайте мне, что не дадите замарать себя! Обещайте мне это именем Господа, потому что только Господь может вытащить нас из этой клоаки, обещайте мне, что не дадите себя замарать.
— Обещаю, — промямлил Козеф.
Ребенок пялился на них, и Полковник недовольно рявкнул:
— Да подгляди ты ответ наконец, черт подери!
Ребенок принялся листать одну из лежащих на столе книг, а Полковник снова обернулся к Козефу Й.
— Благодарю вас, — сказал он. — Теперь, если хотите, пойдемте посмотрим оранжерею.
Он поднялся, и Козеф Й. пошел за ним. Они вступили в щедро натопленную оранжерею, и выражение ненависти мигом улетучилось с лица Полковника.
— Вы разбираетесь в цветах, господин Козеф? — спросил он. — Это очень важно — разбираться в цветах.
— Разбираюсь, — сказал Козеф Й., — разбираюсь.
— Вот это, например, это что такое?
— Это петунии, — сказал Козеф Й.
— Какие к черту петунии? С чего вы взяли, что это петунии?
— Клянусь вам, что это петунии!
— Хватит, — сказал Полковник. — С меня довольно.
— Красный плющ, — понесло Козефа Й. — Сирень, магнолия, горный папоротник, подсолнух, бессмертник.
— Вернемся, — заклинал его Полковник.
— Гвоздика, гиацинт, крапива, щавель, ракита, лещина.
Полковник мягко сполз вниз и присел на ящик с землей. Подпер ладонями щеки и поднял на Козефа Й. озабоченный взгляд.
— Ты получил деньги? — спросил он.
— Нет, — сказал Козеф Й.
— Поди к кассирше и возьми деньги, — еле выговорил, совсем слабым голосом, Полковник. — Деньги большие. Они тебе понадобятся.
Потом порывисто обнял его и прошептал:
— Ах, давно же я ждал этого послания, благодарю…
Когда он выходил и был уже на пороге, его нагнал Ребенок и протянул ему какие-то коротенькие тюбики, обклеенные станиолем. Ребенок сунул тюбики ему в ладонь и заставил сжать кулак.
— Это что? — спросил Козеф Й.
— Батарейки для мегафона, — тихо сказал Ребенок.
28
Снаружи, немного поодаль от ступенек крыльца, он увидел Фабиуса. Старый охранник стоял, прислонясь к стене, и с рассеянным видом курил. Подле него на земле лежала скорчившись какая-то фигура, одетая в тюремную робу. Козеф Й. на миг приостановился, решая, что делать. Он не знал, ждет ли Фабиус его или он тут по делу. Постоял неподвижно, надеясь, что Фабиус подаст ему, к примеру, какой-нибудь знак. Но охранник смотрел прямо перед собой и, кажется, совершенно игнорировал его появление.
Видя, что старый охранник знака ему не подает, Козеф Й. шагнул в его сторону. Фабиус с трудом перевел на него взгляд, прикованный к невидимой точке. Фигура на земле сжимала голову руками, а колени подобрала к подбородку. «Доходяга», — подумал Козеф Й.
Старый охранник уставился на Козефа Й., не говоря ни слова, и тогда Козеф Й. указал на фигуру и спросил:
— Что с ним?
— Веду в лазарет, — скучно сказал Фабиус.
Услышав человеческие голоса, человек на земле приподнял голову. Он в самом деле был очень худ, с серым лицом. Под левым ухом виднелась безобразная опухоль, лиловая, мокнущая. Человек как будто бы узнал Козефа Й. и растянул рот в улыбке.
— Это серьезно? — спросил Козеф Й.
— Нет, — отвечал Фабиус. А через секунду-другую добавил: — То есть я не знаю.
Козефу Й. был невыносим безропотный взгляд фигуры. Он помахал рукой и собрался было убраться, когда Фабиус ухватил его за рукав.
— Господин Козеф, — сказал он упавшим голосом и примерно с таким же взглядом, как у фигуры, — помогите мне его довести.
Они взялись за отощавшего зэка и приподняли его. Взяли под мышки с двух сторон и поволоклись к лазарету. Человек, в порыве счастья и желая, вероятно, показать свою признательность, поворачивал голову то вправо, то влево, расплываясь в улыбке.