– Вперед! Задержать французов на рубеже! – крикнул штальзаргу Дирк, даже не будучи уверен в том, что тот его слышит.
Штальзарг протопал мимо – большой ком скрипящего металла – и направился к той части траншеи, где засели французы. Выполнял ли он полученный приказ или просто делал то, ради чего был создан, не задумываясь о том, уцелеет ли сам? Этого Дирк не знал. Штальзарги на редкость странные существа, даже в хорошем расположении духа слишком молчаливые, чтобы отвечать на чьи бы то ни было вопросы.
– «Висельники», отход! Всем, кто может сражаться, держаться единой группой возле меня!
Клейн кивнул, отбрасывая стреляную ленту. Большая часть его левой кисти осталась на раскаленном стволе пулемета, но каким-то образом ему удавалось управляться со своим оружием.
– Риттер?
Потом Клейн увидел «браунинг» в руках Дирка и коротко мотнул головой, показывая, что ответа уже не требуется. Когда-нибудь позже он, наверное, найдет подходящие слова, чтобы вспомнить лучшего пулеметчика своего отделения и всего взвода, но сейчас для слов не было времени. И Дирк был благодарен командиру второго отделения за этот скупой жест.
Из двух «Висельников» третьего отделения остался только один. Другой привалился спиной к стене, опустив голову в раскуроченном шлеме. Под завернутыми лепестками стали был виден неподвижный глаз, уставившийся вверх, и часть бледной щеки. Кажется, его звали Клаус… Дирк не смог вспомнить фамилии.
– Штальзарг задержит их. Но у нас будет едва ли полминуты. Все в переход, я сам пойду замыкающим.
Никто не ответил ему: «Так точно, господин унтер» – Шеффер был нем, еще один «Висельник» торопился распихать по подсумкам винтовочные обоймы, а Клейна такие мелочи уже не интересовали. Их заботило лишь то, как быстрее убраться из этого места, которое становилось все больше похожим на ад.
Штальзарг подволакивал ногу, шел медленно, но силы его удара хватило для того, чтобы своротить выложенную из камня перегородку, из-за которой летели французские гранаты. Удар был хорош, он разметал вокруг камни, как куски папье-маше, поднял в воздух и опрокинул нескольких французов. В свой последний бой штальзарг шел молча.
Веер пулеметных пуль выбил искры из груди великана, но не смог даже покачнуть его. Хрипло рявкнули снаряженные картечью ружья, дав визгливый рикошет. Самый смелый француз бросился штальзаргу в ноги. Расчет был верен, но насладиться результатами своего броска мертвец не успел. Даже одной уцелевшей лапы, похожей на ковш бульдозера, хватило штальзаргу, чтобы припечатать дерзкого противника к земле и раздавить его. Лишь влажно хрястнул синий доспех, превращаясь в россыпь связанных алой и серой слизью металлических деталей.
Но этого удара, в обычной ситуации едва ли ощутимого, хватило потрепанному боем штальзаргу. Потеряв равновесие от удара по поврежденной ноге, он тяжело завалился набок, бессильно размахивая конечностями. Французы навалились на него – лежа на земле, он был куда менее грозен, его тупые когти впустую полосовали воздух. Противник был слишком быстр и ловок, он не шел в прямое противоборство, искал уязвимые места и находил их.
Кто-то с ловкостью, выказывающей немалый опыт, всадил в плечевой шарнир штальзарга кайло и, орудуя им, как рычагом, оторвал поврежденную лапу. Другой воткнул в зарешеченные глазницы пику и ворочал ею. Французы муравьями облепили штальзарга и планомерно уничтожали его, используя все, что оказалось под рукой. Последним своим ударом тот успел сломать кому-то спину, но спустя секунду сам затих – кто-то, расковыряв поврежденный участок брони, затолкал внутрь панциря гранату.
Дирк видел это краем глаза – последние секунды, подаренные им штальзаргом, он потратил на то, чтобы завалить за собой тоннель. Под рукой не было ни мешков, ни катушек с проволокой, поэтому пришлось использовать подручные средства. Куски бетонной кладки, стальные штыри проволочных заграждений, отдельные камни. Баррикада получилась несерьезной, годной лишь для того, чтобы задержать преследователей на пару минут. Опасаясь засады или мины, французы не полезут через препятствие. Им неоткуда знать, что «Висельники» не успели ни оборудовать траншеи для обороны, ни разместить свои силы.
Они не знали, что огромное чудовище, которым им виделась разветвленная система немецких траншей, практически беззащитно и скоро умрет.
Глава 10
«Мертвецы вовсе не такие молчальники, как можно предположить, – наставительно заметил я. – Более того, среди них встречаются отчаянные болтуны. Надо лишь уметь разговаривать на их языке и обладать достаточным терпением. Давай-ка поднимем эту леди справа, у меня есть к ней пара вопросов». Пакстон скривился, будто унюхал испорченное мясо, зато коронер за его спиной украдкой показал мне большой палец. Он-то знал, о чем я говорю.
«Браунинг» заклинило прежде, чем он успел отсчитать до конца ленту. Наверное, капризное механическое существо привыкло к руке Риттера и отказывалось признавать другого хозяина. Дирк бросил его с сожалением. Не хотелось терять пулемет сейчас, когда каждый ствол был наперечет, да и было в этом жесте что-то символическое – как застрелить раненую собаку…
Но выбора не было. Разбирать «браунинг» под плотнейшим французским огнем ему не улыбалось. От ружья он избавился еще раньше. Ни пули, ни грубая, из рубленых гаек и арматурных прутов, картечь не представляли серьезной опасности для французских доспехов. Ружье лишь цеплялось за покосившуюся траншейную крепь, норовило запутаться в обрывках кабеля и колючей проволоки. Двигаться же предстояло со всей возможной скоростью.
Они бежали по траншее, сверху на них волнами лилась сброшенная с поверхности земля, летели камни и щепки, и в лабиринте широких, узких, высоких, низких, новых, старых и прочих ходов, переплетающихся, подобно многокилометровому гордиеву узлу, бой казался еще более запутанным.
Выстрелы французских пулеметов то трещали где-то совсем рядом, то рокотали на пороге слышимости. В этом сумасшедшем забеге невозможно было понять, где находится враг и что происходит вокруг. Свои и чужие порядки смешались, породив «слоеный пирог» – ту ситуацию, которой в равной мере опасаются и те, кто смотрит на бой через карту, и те, кто бредет по полузасыпанным траншеям. Кому в данном случае приходилось хуже, «Висельникам» или французам, Дирк предпочитал не задумываться. По крайней мере, до того момента, пока не ощутит хоть сколько-нибудь надежное убежище.
С французскими штурмовыми командами они столкнулись дважды. В первый раз повезло – французы поспешно сооружали баррикаду на перекрестке, не ожидая, что противник может оказаться в тылу. Их работа осталась неоконченной, «машиненгевер» Клейна первой же очередью выгрыз зияющую прореху в порядках незадачливых баррикадеров, а второй закончил дело.
Второй раз вышло хуже. Видимо, запас удачи «Висельников», этакая невидимая обойма на небесах, отсчитал им последний патрон. За одним из поворотов они сами влетели в засаду, устроенную с истинно галльской хитростью. Два ручных пулемета замаскировали прямо в перегородке, устроив для них узкие бойницы. Небольшой сектор огня компенсировался мощью двух стволов, которые на небольшом прямом отрезке могли создать очень плотную огневую мощь. Что и почувствовал Шеффер, двигавшийся в авангарде.
Уцелел он чудом – слишком необъяснимым даже для привыкших ко всяким фокусам судьбы-шулера «Висельников». Потоки свинца денщик встретил грудью, и та почти тотчас стала подобием густой овощной терки вроде тех, что изготовляются солдатами из консервной крышки, истыканной гвоздем. А вслед за пулями полетели гранаты. Дирк свалился за груду ящиков – и откуда здесь оказались? Клейну повезло меньше, у него под ногами разорвалась целая связка, лишь по необъяснимой причине не разорвавшая его пополам.
Штурмовать подобную позицию малыми силами было невозможно, «Висельникам» пришлось резко изменить курс, надеясь лишь на то, что французы удовлетворятся относительным успехом и не бросятся следом. Но поводов для оптимизма стало еще меньше. Клейн едва шел, цепляясь рукой за стены и волоча ногу, хоть и уверял, что в порядке. Шеффер скрежетал, как несмазанный механизм. Конечности еще повиновались ему, но Дирку делалось не по себе, когда он думал о том, как кости денщика еще держатся вместе, когда давным-давно должны были рассыпаться в труху.
Тоттмейстер Бергер не отвечал, несмотря на то что Дирк звал его каждые десять минут. Может, уже списал «листья» со счетов, пытаясь сохранить порядок взводов Крейцера, Йонера и Ланга. Судя по тому, как громыхало с их стороны, французы сейчас утюжили артиллерией глубину их участков, если, конечно, внутренний компас Дирка окончательно не дал сбой. Если так, решение мейстера было справедливым. Врач не борется за пожираемую гангреной ногу, он тщится сохранить жизнь организму. А организм сейчас находился в столь критическом состоянии, что даже самый милосердный полевой фельдшер схватился бы за секционную пилу для ампутаций без раздумий.
– Французы – дураки, – сказал Клейн, перетягивая висящую ногу через очередной завал. – Хитрые, но дураки. Всегда так было.
– Отчего же? – без интереса спросил Дирк. Мысли были заняты другим.
– Они как… мушкетеры. Ткнули рапирой нам в живот и теперь налегают на нее всем весом, пытаясь всадить по самые потроха.
– Нашли слабину и грамотно ею воспользовались, сперва оттеснив Йонера, потом ударив нам во фланг.
– Про это и говорю. Им не надо было сосредотачиваться на узком участке. Предположим, наши позиции они пропороли едва ли не насквозь. Но теперь их рапира завязла в наших кишках по самую рукоять. Ударили вглубь, понимаете? Им надо было бить уколами, тычками, там, там, там… В разных местах, как действует хороший траншейный рубака с кинжалом. Лезвие прыгает, кусая то грудь, то лицо, то руки. Хороший фехтовальщик нипочем не воткнет клинок по крестовину первым же ударом, потому что рана может быть смертельной, но не мгновенной, вот я к чему.