Тихие шаги остановились возле кровати, а потом мое ложе прогнулось под небольшим, но все же весом.
Я резко села, включила прикроватную лампу и разозленно рявкнула прямо в морду кота:
– Да ты обалдел!
Кот не торопясь сел на пушистую попу, обернулся хвостом и с пофигистическим выражением начал вылизывать лапу.
Меня игнорируют?
Как бы не так!
– Клякс, иди обратно, – мой указательный палец, чуть подрагивая от негодования, ткнул в сторону кресла.
Кот недовольно фыркнул, отвернулся и, скрутившись клубком у меня под боком, показал, что беседовать дальше не настроен.
Вот это наглость!
Мой ответ был краток и понятен. Я взяла его за шкирку и спихнула с дивана!
– Я сказала – ты сделал.
И безмерно гордая собой «девочка с кувалдой» выключила свет и легла обратно на подушку, даже не соизволив подумать, что могущественный пожиратель может быть недоволен таким обращением. А ей следовало бы подумать. И испугаться.
Темнота в комнате позволила увидеть, что фиолетовые глаза внезапно стали ярче и нехорошо сверкнули. А после почти невидимая фигура кота посветлела, превращаясь в мужское тело, и медленно выпрямилась.
– Ох, зря ты плохо себя ведешь, девочка Мила…
Девочке Миле разом захотелось спрятаться от страшного чудища под кроватью. Мама миа, вот чем меня мейн-кун в ногах не устраивал?.. Теперь вместо мягкого и пушистого коврика я имею голого и разгневанного мужика.
Один его хлопок в ладоши – и лампочка под потолком засияла, озаряя комнату неровным, дрожащим светом.
– Дурочка, – убийственно нежно и от этого еще более страшно протянул мужчина, делая шаг вперед. – Глупая, маленькая, ничего не соображающая дурочка. Я, кстати, и правда собирался пойти навстречу твоим условиям и находиться только в облике кота, но, видишь ли, в этом тоже есть свои… нюансы. Например то, что меня по-животному тянет к теплу, а батареи у тебя не работают. Потому и пришел, ведомый скорее звериными инстинктами. А ты меня за шкирку и на пол!
С каждым словом он подбирался все ближе, двигаясь так мягко и пластично, что тот кот. Последнее предложение насмешливо высказал почти в лицо, расставив руки по обе стороны от моих коленей.
А я не знала, куда деться, с одной стороны, от страха, потому что пожиратель умел быть жутким, а с другой – от смущения. Ибо этот жуткий пожиратель, с идеально симметричным, мать его, по золотому сечению телом сейчас находился буквально в полуметре и был совершенно обнажен!
– Да… ага, – как болванчик закивала я, стараясь не опускать взгляда ниже его подбородка. – Я вняла, все поняла, я была жуть как не права, в общем! Только прикройся, пожалуйста, а?!
Судя по всему, моя реакция заставила Второго задуматься. Он послушно отстранился, прикрыл бедра одеялом и проговорил:
– Ты странно себя ведешь. В чем дело?
– В том, что ты голый! – воскликнула я, пытаясь спрятать смущение.
– И? – Судя по всему, Клякс искренне не видел в этом проблемы.
Нет, наверняка лет через десять, когда я стану взрослой женщиной, умудренной опытом и многочисленными голыми мужиками, меня уже не будут смущать такие мелочи. Но сейчас-то все не так! Я, может, обнаженного мужчину раньше только мельком вживую и вдоволь по интернету видела, а тут такая демонстрация… золотого сечения.
– Это неправильно, что ты в таком виде.
– Почему? – по-прежнему проявлял чудеса тупоумия пожиратель.
– Потому что неправильно!
– Ладно, давай сначала разберемся с этим, а потом уже продолжим ругаться. Мила, что может быть неправильного в идеальном?
Я испытала желание стукнуться обо что-то, а лучше – стукнуть Клякса. Идеального Клякса, чтоб его…
Наше же золотое сечение во плоти продолжало философствовать:
– Это естественный вид, что не так? И от кота ты в истерике не билась, хотя там все то же самое.
– Это кот!
– И что? Тоже идеальный, прошу заметить, кот.
Угу, если мы что и творим – то только само совершенство. Кот – совершенство, человек – совершенство, интриги и подставы – тоже само совершенство!
– Я человек, понимаешь? Более того, я наитипичнейший представитель своего поколения, и да, для меня одушевленный идеал – это повод смутиться.
– М-да… горазды вы себе сложности придумывать. И что делать?
– Что-что… трусы тебе искать.
Я начала сползать с кровати – и едва не полетела на пол от следующего вопроса пожирателя.
– А что такое трусы?
Слов у меня не было. Даже нецензурных. Внутренний голос молчал в глубоком шоке от происходящего.
– Эм-м-м… – Я встала, и приподняв край длинной футболки, показала свои шортики, от души порадовавшись, что не надела стринги. – Вот!
– Думаешь, они на меня налезут? Я как бы не маленький, – с сомнением протянул Клякс и продолжил задавать гениальные в своем идиотизме вопросы: – И вообще это будет неэстетично. На мне.
– Не бойся, – хрюкнула от смеха, в красках вообразив это само совершенство в моих розовых труселях с сердечками.
– Я и не боюсь, просто неэстетично.
– Все будет хорошо, – щедро пообещала я и направилась к комоду. Выдвинула ящик, некоторое время бездумно перебирала вещи, потому как с трусами, а особенно мужскими у меня был откровенный напряг.
Две мысли осенили одновременно. Одна касалась трусов: я вспомнила, что покупала папе семейники военного окраса, но так и не отдала.
Вторая вещь была связана с пожирателем, и я не замедлила ее озвучить:
– А вы там под балахонами голые, что ли, бегаете?
– Одетые, – с достоинством ответил мне Клякс. – Но, если ты помнишь, я долго живу. То, что ты называешь «трусы», я знаю под термином «панталоны».
Я сжала в ладони памятные стринги и согнулась от беззвучного хохота. О-о-о-о-оу! Панталоны! Мать моя женщина!
– Что опять? – в голосе мужчины уже слышалась усталость.
– Ничего, – постаралась казаться невозмутимой я. – Тебе наверняка понравится то, что я нашла!
Извлечение пакета с семейными трусами и триумфальное раскладывание их на кровати было воистину эпично. Мы с Кляксом взирали на семейники с самыми разными чувствами.
Я – очень стараясь не ржать в голос.
Клякс – с отвращением.
– Что это?
– Панталоны, – серьезно представила их друг другу я.
Практически «Алиса, это сервиз; сервиз, это Алиса».
– Они страшные, – категорично заявил пожиратель и скрестил руки на груди. – Неэстетичные. Не надену.
– Фи, таки какие вы капризные, – фыркнула я и пафосно продолжила: – Между прочим, перед тобой гордость всего советского народа! Опробованные поколениями мужчин трусы! Максимально доработаны и усовершенствованы!
Не ржать… не ржать… не ржать! Мила, держись!
– Сомнительная гордость, девочка Мила. Неси другие панталоны!
Я все же не выдержала и расхохоталась, рухнув на диван рядом с «сомнительной гордостью советского народа».
– Вот, я же говорю, что это просто смешно, – надменно фыркнул закутанный в простыню как в тогу мужчина.
– Ну нет у меня других, – миролюбиво ответила я, наконец оправившись от приступа смеха. – Если хочешь, завтра закажем доставку вещей и оденем тебя на твой взыскательный вкус.
– Хочу, – кивнул Клякс и брезгливо, двумя пальцами взял трусы.
А я вновь стыдливо отвернулась, так как простыня осела к его ногам, и, разумеется, пожиратель и не подумал удалиться в ванную, чтобы переодеться.
– Ужас…
Я посмотрела и тоже поняла, что ужас.
Семейные трусы на этом ходячем совершенстве смотрелись примерно как… как… я даже не знаю, с чем это сравнить.
В общем, ужасно смешно!
Но я всеми силами держала себя в руках, так как Второму явно только последней капли не хватало, чтобы плюнуть на мои желания и стянуть эту гадость.
– Тебе идет, – серьезно сказала я. – Но в зеркало не смотри.
Он только вздохнул, сел на диван и снова прикрылся, но сейчас уже явно только для того, чтобы скрыть «гордость СССР» от своего взыскательного взгляда.
– А теперь давай обсудим твое поведение, – строгим профессорским тоном начал пожиратель. – Надо признать, желание тебя наказывать уже прошло, но вот необходимость обсудить его осталась.
– Я была не права, – неохотно призналась я, понимая, что эмоции, в общем-то, искренние.
– Признание ошибок? – интонация Клякса была насмешливо-вопросительной. – Надо же… это даже неожиданно! Я считал, что ты начнешь упрямиться и продолжать глупить.
– Давай не будем уходить в полемику? – почти попросила я и зевнула. – У меня глаза закрываются. Так что читай нотацию – и спать!
– Совсем страх потеряла.
– Его особо и не было. – Я вновь зевнула. – Скорее ты преподнес мне неприятный, но действенный урок. Я буду помнить, что ты не мягкий котик и даже не прикольная глазастая хрень.
– Эм-м-м-м…
Видимо, прикольной глазастой хренью высшего пожирателя еще не называли.
– Есть еще предложения или замечания?
– Нет, – спустя какое-то время протянул Клякс. – В чем-то ты права, лучше обсудить все завтра.
– Спасибо за чуткость и внимательность, – с легкой долей иронии ответила я, отвернулась к стенке и закуталась в одеяло.
Краем глаза заметила, как рука моего странного гостя потянулась к бра; спустя секунды свет погас. А еще спустя несколько секунд поняла, что Второй никуда уходить не планирует, да и, судя по тому, что он лег на соседнюю подушку, в кота оборачиваться тоже не собирается.
Минуту я мучалась.
С одной стороны, не хочу я с ним спать, а с другой – куда еще его положить? С третьей стороны, можно, конечно, сейчас строго попросить его вновь стать котом, а с четвертой, у меня нет никакого желания говорить с пожирателем или, сохрани бог, продолжать выяснять отношения.
Ладно. В конце концов, с Мишкой я спала не то что в одной кровати, а даже под одним одеялом – и ничего. А этот сверху лежит и на пододеяльное пространство не претендует.
Еще через пару минут меня стали терзать размышления на физические темы. Еще некоторые загонялись о термодинамике одного конкретного тела. Ночи прохладные… он в плане температуры как человек или нет? А вдруг замерзнет? А вдруг простынет? Разве мне нужен впервые в своей жизни болеющий пожиратель? А если и не впервые, то мало ли ка