Завидовать я стал своим ровесникам из писательско-театрального круга. У них всегда были деньги! Они доставали кошельки, там торчали бежевые рубли, зеленые трешки и даже иногда синие пятерки. Они легко могли скидываться на выпивку. Могли взять такси. Пригласить девочку в кафе-мороженое или просто купить ей шоколадку или цветок. А у меня всегда было с собой копеек семьдесят в лучшем случае. Ну рубль с полтиной — это уж вообще.
Они были так красиво и ловко одеты! У них всегда были новенькие блестящие туфли (а у меня — со сбитыми носами), целые носки (а у меня всегда штопаные или зашитые), костюмы (а у меня всегда брюки и курточка).
Помню, однажды я пришел к другу на день рождения, а одна очень красивая девочка сказала своей подруге громким шепотом:
— Он в том же свитере, что в прошлый раз…
Мне стало просто ужасно.
Папа сказал однажды:
— Хорошо, что ты не девчонка! Девчонку пришлось бы красиво одевать. А что парню надо? Штаны из чертовой кожи, ковбойка, куртка, кеды, и вперед, на штурм вершин мироздания! — И засмеялся и погладил меня по голове.
Мне, однако, было обидно.
Хотя с родителями мне более чем повезло, конечно же.
Однако только в пятьдесят лет я научился ходить в магазин и выбирать себе хорошую одежку и обувку. А также смело садиться за стол в ресторане и говорить официанту: «Так-так-так… а принесите-ка нам для начала…»
Ищите женщину
короткий отпуск
Раз в год он помещал в солидной газете объявление:
«Требуется помощник руководителя инвестиц. компании. Жен., в/о, опыт не менее 5 лет, иностр. яз., комп., коммуникаб., миловид. Зарпл. + бонус. Соцпакет».
Потом придумывал хорошее название фирмы. Скромное, но внушительное. Заводил адрес электронной почты, куда слать резюме. Заказывал табличку. На неделю арендовал помещение в приличном офисном комплексе. Нанимал секретаря — тоже на неделю.
На это уходили почти все годовые сбережения.
С понедельника по пятницу — обычно весной это было, на границе марта и апреля, когда днем было совсем тепло, но к вечеру дул сырой ветер, — он принимал кандидаток.
Женщины особенно прекрасны в это время года. Их лица свежеют. Глаза светятся. Руки становятся сильными и гладкими. В любой фразе звучит вопрос.
Он любовался своими соискательницами.
О, какие разные они были! Речь не о внешности, не о цвете волос и прическе, не о фигуре и росте, не об одежде, и уж конечно, не о профессиональном опыте.
Им разного было надо. Одни простодушно устраивались на работу, выкладывали резюме и рекомендации.
Интересовались насчет отпуска и больничного. Другие просто искали, как рыба — где глубже. Пытались произвести впечатление. Посадкой, осанкой, взглядом из-под ресниц. Рукой, уверенно лежащей на столе. Третьи внимательно вглядывались в него — он, кстати, очень неплохо выглядел. И офис тоже выглядел на пять с плюсом.
Были трудно живущие женщины, волочившие ребенка без мужа. Им на самом деле нужен был хороший заработок. Были обеспеченные дамы, которым надоело сидеть дома. Были недотроги, которые думали, что от них будут требовать непристойных услуг. Были и те, которые всем своим видом говорили о готовности эти услуги оказывать. Ему казалось, что это одинаковый человеческий тип. Он отвергал и тех, и других.
В итоге он отвергал всех, разумеется. Самой лучшей он делал дорогой подарок. Альбом репродукций за триста долларов. Или бутылку очень хорошего коньяка в деревянном футляре.
Однажды пришла женщина, которая была в прошлом году.
— Кажется, мы уже встречались, — сказала она.
— Вам кажется, — ответил он, не поднимая головы от ежедневника.
— Скажите, — у нее был негромкий, но очень отчетливый голос, — скажите, что вам на самом деле нужно?
— У вас хорошее резюме. Но в настоящий момент у меня нет вакансии.
Одноклассники. ru
двойной перелом
Сергеев ждал Долидзе за столиком у окна. Они не виделись лет двадцать, но вот теперь вдруг нашлись на «Одноклассниках». Сергеев приехал в Москву ненадолго, и они договорились посидеть в кафе.
Они были знакомы с седьмого класса, когда Сергеев перевелся в новую школу. Долидзе была уже в восьмом, хотя старше его только на три месяца. Но она была октябрьская, а он январский.
Очень гордая была девочка. Дедушка — знаменитый архитектор, она от него получила грузинскую фамилию. Родители Сергеева были простые инженеры, зато он был высокий, сильный и отличник по всем предметам. Они подружились перед ее выпуском. К ней пристали какие-то парни, Сергеев их побил и поэтому целых три месяца провожал ее из школы.
Он поступил на исторический факультет — вслед за ней. Долидзе стала диссиденткой. Сергеев тоже. Их поймали на ерунде — они провожали знакомых в Израиль, а кто-то стукнул. Ей ничего не было, потому что она уже закончила, а Сергеева исключили из комсомола и не пустили в аспирантуру. Спасибо, доучиться дали. Долидзе сказала: «Теперь я за тебя отвечаю». «Тогда давай поженимся», — сказал Сергеев. «Давай подождем», — сказала Долидзе.
Они ждали года четыре или пять. Потом Долидзе собралась замуж. Сергеев две недели дежурил у нее под окнами. Она бросила жениха, но за Сергеева не пошла и куда-то пропала. Но когда Сергеев собрался жениться, Долидзе перед самой свадьбой заявилась к нему домой — и они впервые сошлись. Беременность была неудачная. От этих несчастий они уехали учителями в Архангельскую область. Итог: Сергеев не защитился, Долидзе проморгала дедушкино наследство, жизнь сельского учителя была не по силам. Они так и не расписались, поэтому разъехались легко: Сергеев в Ташкент, Долидзе в Ленинград.
Все-таки ей досталась однокомнатная квартирка, поэтому она вернулась в Москву. Это она ему уже на «Одноклассниках» написала.
Она вошла в кафе.
Сергеев чуть не вскрикнул: она была, как в восьмом классе. Восхитительная. Тугие черные локоны. Синие глаза на бледно-смуглом лице.
Долидзе чуть не заплакала: ей махал рукой костлявый старик. Ничего похожего.
Съели по салату. Выпили кофе. Поболтали. Дети есть? Нет. Вообще семья есть? Нет. А у тебя? Тоже нет. Работаешь? На пенсии. А я пока скриплю.
— Ты на меня не сердишься? — вдруг сказала она. — Мне иногда кажется, что я тебе жизнь сломала.
— Что ты, — сказал он. — Ерунда какая. Может, это я тебе сломал жизнь.
— Нет, нет, ни капельки. Все нормально.
Сидящая за соседним столом девица поглядела на них: бессовестно молодящаяся старуха и мужчина, хоть обветренный и лысый, но еще вполне.
Предложение
макаронные изделия…
Однажды мы целой компанией поехали в гости на дачу к одному приятелю. Точнее, это была дача его молодой жены. А если совсем точно — ее родителей. Поэтому там была ее сестра. Совсем юная. Десятиклассница.
Хорошее было дачное место, дальнее и просторное, с лесом, лугом и рекой. Мы целый день гуляли, жгли костер и жарили хлеб с колбасой на палочках, босиком ходили по прохладной речной отмели. Самое начало сентября, не жарко, солнечно и сухо. Веточки под ногами хрустят. Пружинят еловые корни, когда идешь по тропинке. Трава чуть желтеет.
Вот иду я по этим тропинкам и травинкам, а рядом идет Катя, сестра Марины, Сережиной молодой красивой жены. Еще моложе и красивее. В сарафане. С загорелыми ногами. С оцарапанным локтем. Идет, молчит, то листок сорвет, то еловую шишку подберет с земли и кинет вбок.
Я тоже молчу. Мы с ней вообще, кажется, во второй раз видимся. Ну, в третий. О чем разговаривать? Я студент, она школьница — смешно. Брать под ручку, а потом за талию — тоже неохота. Вернее, неудобно. Сестра жены приятеля, все понятно.
Мы долго так идем. Вдруг она говорит на ровном месте:
— А давай поженимся.
Я говорю:
— Ты думаешь?
Она говорит:
— Конечно! Смотри, ты ведь Сережин друг. Он на Марине женился, а я — ее сестра. Смотри, я учусь хорошо, поступлю в институт, мы поженимся, и все будет классно.
— Хорошо, — говорю я. — Предположим. Допустим. Вот мы с тобой поженились. Ну, а готовить ты умеешь? А то я приду из института, а дома есть нечего.
— Конечно, умею!
— Так, — говорю. — Ну и что ты умеешь готовить?
— Я умею варить макароны, — говорит она медленно, с выражением. — Толстые, с дыркой. И тонкие тоже. Еще я умею варить вермишель. Также я могу сварить лапшу. У меня хорошо получаются рожки. Перья. Ушки. И ракушки.
Я совершенно серьезно спрашиваю:
— А яйца всмятку умеешь?
Она отвечает:
— Нет пока. Вкрутую умею, а всмятку у меня плохо получается. То слишком жидко, то наоборот. Но я подучусь, честно!
— Хорошо, — говорю. — Вот тогда и вернемся к этому разговору.
Тут мы принялись хохотать. Но смеялись слишком долго и громко. И больше к этому разговору не возвращались.
Минское шоссе
воля покойного
Елене Максимовне пришла смска, что на ее зарплатную карточку поступило два миллиона шестьсот тридцать восемь тысяч рублей. Итого доступно: 2.639.250 руб. 00 коп. Елена Максимовна сначала испугалась, но потом вспомнила, как год назад ее вызвали к нотариусу, потому что скончался ее отец, Максим Сергеевич.
Да. Отец бросил их с мамой, когда ей было шесть лет, и с тех пор не объявлялся. Хотя жил в Москве. Она все думала, что случайно встретит его на улице. Но потом вроде забыла. Когда ей было тридцать, один знакомый психолог в компании рассказывал, что развод родителей для девочки особая травма. Она заставила себя сидеть спокойно. Но все-таки вышла на кухню покурить. Выглянула в окно. Там внизу какой-то мужчина усаживал в машину жену и дочь. На секунду захотелось слететь вниз и заглянуть ему в лицо — не папа ли? Но потом лет десять не вспоминала, пока не оказалась наследницей по завещанию.
Да, конечно. Ей причиталась одна четвертая наследственной массы в денежном выражении. Потому что у покойного, кроме нее, детей не было. На всякий случай она подъехала к нотариусу, и он сказал, что да, это те самые деньги, все в порядке. Елена Максимовна спрятала карточку поглубже в кошелек и вышла на улицу. Был июнь, вечер. Совсем светло.