«Щитъ имѣетъ малую золотую вершину, въ коей изображена птица чернаго цвѣта, летящая въ правую сторон. Въ нижней пространной части въ красномъ и голубомъ поляхъ находится крѣпость, съ растворенными воротами перемѣняющаяся на красномъ въ золото, а на голубомъ цвѣтѣ въ серебро; въ воротахъ съ лѣвой стороны видна выходящая львиная лапа съ золотымъ щитомъ. Щитъ увѣнчанъ дворянскими шлемомъ и короною, на поверхности которой находится въ латахъ рука съ мечомъ. Наметъ на щитѣ голубой и красный, подложенный золотомъ. Щитъ держатъ два льва».
И мне такое описание давать полицейским? Убиться веником. Сокращаем до минимума — сверху птица крыльями машет, снизу крепостная стена и башня.
Скорее всего, поиски печатки ни к чему не приведут, но отрабатывать следует все, что возможно.
И еще раз следует перепроверить полицейские прописки, журналы гостиниц. Но это я сам, и не сегодня, а завтра, потому что вечером собираю гостей на пирушку по случаю своего награждения орденом и новым чином.
Пригласил именно тех, кого посчитал нужным. Не было случайных людей, готовых выпить-закусить за чужой счет.
Наталья Никифоровна расстаралась — напекла-наготовила. А водку и портер доставили с посыльным из лавки. Заказ сделал из расчета по бутылке на человека, должно хватить. На всякий пожарный имелась заначка — бутылка ликера. Вообще-то она предназначалась хозяйке (та как-то проговорилась, что ликер ей нравится), чтобы та как-нибудь посидела с подружками, но, если гости все выпьют — придется выставить.
Купить водку и прочее в лавке, даже с учетом доставки, оказалось в три раза дешевле, нежели в ресторации. Впрочем, так и должно быть.
Предлагал хозяйке еду заказать либо в ресторане, либо в недавно открывшейся кухмистерской, но Наталья сказала «Фи». Так же она отвергла мое предложение взять кого-нибудь из трактирной прислуги на помощь. Мол — справлюсь сама, тем более, что интересно — как оно, готовить на большую компанию и уследить, чтобы все гости были довольны? Это не школяров-квартирантов кашей кормить.
Не иначе, Наталья Никифоровна к семейной жизни готовится? Наведет муж приятелей-охотников домой — дескать, корми. Заранее сочувствую.
Разносолов на столе не было, но все вкусное и свежее. И ветчина со слезой, и буженина, и два сорта сыров. А произведения хозяюшки — винегрет, жаркое и холодец гости уминали с огромным удовольствием. Особенно удался Наталье Никифоровне холодец. Так удался, что пристав, промолчавший почти весь вечер, заявил, что обязательно пришлет супругу, чтобы та поучилась.
Под такую закуску и я позволил себе немножко выпить. А как иначе, если гости пожелали поднять отдельный тост за моего титулярного, и отдельно за орден?
С ужасом представлял, как коллеги засунут моего Владимира (имею в виду орден, если кто не понял) в какую-нибудь лоханку, зальют водкой и мне придется все выпить! Но к счастью, «обмывать» награду никто не заставил. Возможно, такой традиции пока нет? Или есть, но она существует только у офицеров и пока не дошла до чиновников?
Гости принесли подарки. Не знал. Думал, что подарки полагаются только на именины. Я по жизни человек извращенный — не люблю подарков, потому что все время дарят всякую дрянь, которую некуда девать. Приходится либо передаривать, либо выкидывать. Но здесь все вещи оказались дельными.
Исправник с приставом подарили английскую бритву. Хорошая вещь, полезная, а главное, не нужно мучиться — долго точить и править. К бритве прилагался брусочек, обтянутый ремешком — с одной стороны кожа коричневого цвета, с другой — белого. Лезвие вначале следует поправить о коричневую часть, потом о белую.
Вручая подарок, Василий Яковлевич присовокупил:
— Приказчик сказал — если затупится в течение пяти дней, примет обратно.
Пять дней можно не точить и не править? Проверим.
Председатель Окружного суда принес мне две книги. Первую, в скромной бумажной обложке «Начертание истории российского права, читаемой в С.-Петербургском университете ординарным профессором бароном Е. В. Врангелем», и том «Юридических очерков», переплетенный в кожу.
— Пригодится, если соберетесь юридическое образование получать, — сказал Николай Викентьевич. Постучав по «Очеркам» пальцем, добавил: — Здесь очень добротная статья профессора Пахмана по гражданскому судопроизводству. Обязательно прочитайте!
Окружной прокурор тоже явился с книгой. Этот вручил мне… «Учебник латинской грамматики» для гимназий и «Мифы Древнего Рима», напечатанные на языке древних римлян.
— Слышал, как вы на знание латыни жаловались, — застенчиво пояснил Эмиль Эмильевич. — Для сдачи экзамена в Московский университет вполне хватит, а большего с вас никто не потребует.
Когда прокурору жаловался? Не помню. Впрочем, все может быть. Помянул как-нибудь, а Книснец запомнил. Нужный подарок. Среди книг покойного мужа Натальи я по латыни ничего не нашел.
Петр Генрихович Литтенбрант тоже прибыл из Нелазского не с пустыми руками. Ну, этот был в своем духу! Притащил целый мешок битых зайцев и пару уток. Само-собой, подстрелил все собственноручно. Дескать, мог бы привезти и больше, но не решился. И правильно сделал. Погреба с ледником у хозяйки нет, где хранить? Зайцы, пока висят в кладовке, сбегут, а утки улетят на юг, на зимовку. Литтенбрант сказал, что дела задержат его в Череповце дня на два и он с огромным удовольствием зайдет, чтобы помочь его избраннице ощипать уток и ошкурить зайцев.
Но я все равно не понимаю — на кой-нам столько дичи? Испортится же! Но на Наталью впечатление произвел.
Приятно было смотреть, как Петр Генрихович ухаживает за хозяйкой. Как он спешит помочь ей носить тарелки, убирать со стола. Если бы не толика ревности, почувствовал бы себя старшим братом, на глазах у которого ухаживают за сестрой. А тот, оценивающе смотрит на ухажера и размышляет — не то в ухо дать, не то подкинуть парню деньжат, чтобы тот сводил сестренку в кафе?
Литтенбрант меня сегодня здорово выручил. Компания-то подобралась разношерстная и тем для беседы не было. О погоде поговорили, о коронации государя-императора в минувшем мае. О чем еще говорить? Не о трупе же рассуждать? Об этом и на службе наговоримся.
Петр Генрихович, разумеется, повествовал об охоте. Снова в лицах показывал и полет утки, и то, как собака бросается в воду, чтобы притащить подбитую дичь.
Понимаю, старается для своей возлюбленной. Зато и всех остальных развлек. Поделился планами на декабрь — дескать, собираются они устроить большую облаву на волков. Серые нынче распоясались и обнаглели донельзя. Летом ярушку задрали, едва ли не на глазах у пастуха. А что зимой-то будет? Лет десять назад, когда волки расплодились, они даже на крестьянские дворы заявлялись, выискивая поживу. Умудрялись забираться на крыши скотных дворов и разрывали солому, чтобы добраться до коров.
Он уже списался с приятелями из Петербурга, да и местные охотники поучаствуют. Так что — пусть серые боятся и убегают куда-нибудь в Вологодскую губернию!
— Иван Александрович, не желаете составить компанию? — поинтересовался Литтенбрант. — Ружье я вам дам, снаряжение тоже.
— Думаю, вы и сами справитесь, — улыбнулся я.
Не скажешь ведь, что охоту не люблю, и охотников не понимаю. Но здесь, в девятнадцатом веке, охота не развлечение, а насущная необходимость.
— А зря, — авторитетно заявил Литтенбрант. — Вы много теряете. Представляете, сколько впечатлений? Ветер, ружье, запах дичи! И волк — это вам не заяц или лиса, зверь серьезный.
Петр Генрихович принялся рассказывать, как однажды на него вышел матерый волчище, а у него, как на грех, ружье оказалось незаряженным. Спасибо, что рядом оказался товарищ, успевший спустить курок.
— Я бы на охоту сходила, — вдруг заявила хозяйка.
Присутствующие мужчины с удивлением посмотрели на Наталью Никифоровну, а та, слегка смутившись и всеобщему вниманию, и своему заявлению, рассказала:
— Когда маленькой была, мы на Рождество к бабушке приехали погостить, в имение. Вот там, неподалеку от деревни, леса сплошные, тоже волки расплодились. У бабушки во дворе собака была привязана — на вид страшная, а сама добрая-добрая. Мы с Людкой — сестренкой моей, с ней играли, Жужкой прозвали. А ночью волки пришли. Выли так страшно! Мы все двери позапирали, жутко было — вдруг в дом ворвутся? И из мужчин никого нет. Папенька позже собирался приехать, а лакей старик старый, толку от него никакого. Всю ночь не спали, боялись. Утром вышли, а от Жужки лишь цепь с ошейником, да снег окровавленный. Людка вся изревелась, а мне этого волка захотелось встретить, что нашу собачку съел. Встретить, и застрелить.
— И что, в деревне охотников не было? — удивился Литтенбрант.
— Так я же говорю — Рождество, какие охотники?
Рождество — праздник для всех, кроме волков.
— Крестьяне зимой своих собак на ночь либо во двор запирают, либо в сени, — назидательно сказал исправник Абрютин. — Собака для волков — первый враг. Они вначале ее сожрут, а уж потом за скот примутся.
Все покивали, а потом пропустили еще по рюмке. Наверное, за помин души Жужки, съеденной волками.
— Наталья Никифоровна, охоту на волков для вас можно устроить, — загорелся сельский следователь. — Вы же в декабре собирались родню проведать, да и в Нелазском побывать… — Литтенбрант смутился — не ляпнул ли что-то лишнее, потом досказал. — Помнится, вы собирались деревянный храм осмотреть? Квартиру под ночевку вам подыщу поприличнее. Вон, у нашей вдовой попадьи дом большой, примет. И ружье у меня есть маленькое, аккурат, чтобы для ваших ручек подошло. И на один номер встанем!
Когда гости разошлись, Литтенбрант заявил, что задержится и поможет хозяйке вымыть посуду! Кажется, в мое время считается, что гостям мыть посуду не положено? Примета плохая или просто традиция? Если традиция, то сложилась недавно.
Мыть посуду — это вообще подвиг. Будь я на месте Натальи, вышел бы за сельского джентльмена замуж прямо сейчас, не откладывая.
Проводив всех гостей, кроме сельского коллеги, решил отправиться спать. Наталья сказала, что на ночлег Петр Генрихович пойдет в гостиницу, вот пусть и идет. Не провожать же его?