С трудом совершив в уме подсчет учительской зарплаты, спросил:
— Учитель, значит, станет получать двадцать пять рублей в месяц?
— Но он еще и квартиру получит, и дрова за счет земства, — уточнил Литтенбрант. — На втором этаже четыре комнаты. Даже семейным можно приезжать. Но это, — вздохнул сельский следователь, — если нам еще денег дадут, хотя бы тысячу.
Слушал бы и слушал. Интересные вещи узнаешь, пообщавшись с живым свидетелем. Но мне пора.
Раскланявшись, пошел трудиться.
Первым делом заглянул в полицейский участок. Негоже, чтобы подростки долго сидели в камере.
Анатолий Никитин, как звали мальчишку на побегушках, ничего дельного рассказать не смог. При гостинице он недавно, только с мая, а до него там Филька Петухов работал, который нынче в Санкт-Петербург уехал на заработки, вместе с отцом. Неплохо бы с этим Филькой поговорить, но как? Если они мещане, то паспорт выдается на пять лет, ищи-свищи.
Мальчишку на побегушках куда только не посылали. И в лавку за товаром, и к сапожнику. И даже туда, куда несовершеннолетних отправлять рано.
Парень вывалил мне адреса и имена череповецких проституток. К чему оно мне? Пользоваться услугами девушек по вызову вряд ли стану, слишком труслив —СПИДА еще нет, но сифилиса и гонореи — сколько угодно. Удивился, что жриц любви в нашем городе десять штук. Откуда столько?
Еще узнал, что жена титулярного советника Карандышева несколько раз приходила в нумер, что снимал на чужое имя окружной прокурор — милейший Эмиль Эмильевич Книснец.
Сведения, конечно, забавные, но ненужные. Стало быть, мальчишку можно и отпускать. Но нет, еще кое-что выясню.
Зевнув, полюбопытствовал:
— А про Анастасию Тихоновну что можешь сказать? — Видя, что Анатолий колеблется, подбодрил: — Не бойся, рассказывай. Хозяйка в тюрьме нынче, выйдет не скоро.
Анатолий посмотрел по сторонам, словно проверял — не слышит ли хозяйка и шепотом заговорил:
— Настасья Тихоновна с питерским купцом уединялась.
Глава двадцать перваяУрок латыни
Имею я право на личную жизнь? Хозяйка болтает с будущим женихом, потому что Литтенбрант никуда не уехал, оставшись у нас ужинать. Видимо, забыл, что бревна и тес пребывают в опасности. Ишь, сидит тут, перед моей хозяйкой хвост пушит, вместо того, чтобы стеречь народное добро. Съездить, что ли, самому в Нелазское, украсть пару кубов бревен, перевезти в Череповец? И пусть Литтенбрант мучается. А, ну да, сам замучаюсь на телегах бревна везти. Придется отказаться.
Хозяйка-то ладно, что с женщины взять? Еще и Тишка, предатель этакий. Забрался на костлявые колени Петра Генриховича, свернулся в клубочек и дрыхнет, словно под боком любимой мамы.
Короче — пошли все нафиг, решайте свои сердечные дела без меня, а я отправился в гости в дом Десятовых. У меня, между прочем, тоже сердечные дела есть.
Перед тем, как пойти нафиг, решил пожертвовать Литтенбранту — не ему лично, школе, малую толику денег — рублей двадцать. Проникся я его рассказом. Еще, вполне возможно, хотел немножко повыпендриваться перед Натальей Никифоровной. Вон, как она слушала рассуждения сельского джентльмена о его мытарствах на ниве общественного просвещения. Аж рот открыла от восхищения!
К тому же, могу себе позволить. Казначей, к которому собирался забежать, а из-за отсутствия времени так и не собрался, сам ко мне заявился, чтобы познакомить меня с моим будущим жалованьем. Теперь, в связи с новой должностью и чином, оклад будет составлять не пятьдесят рублей, а шестьдесят. Квартирные увеличены в два раза, разъездные — в четыре. Итого, на круг выйдет сто рублей, неплохие деньги для молодого чиновника. С разъездными понятно. «Важнякам», в случае необходимости, придется ездить не только по своему уезду, а по всей территории, что относится к ведению Окружного суда. Непонятно, почему увеличились квартирные? Предполагается, что титулярные советники — следователи по особо важным делам, занимают в два раза больше места, нежели чиновники младших рангов?
Петр Генрихович, когда я вручал ему три бумажных червонца (ладно, чего с двадцатью-то мелочиться?), отказываться не стал, напротив, очень обрадовался.
— Иван Александрович, дорогой ты мой человек! — заявил Литтенбрант, принимаясь меня обнимать. — Да я на ваши деньги стекла куплю, ящика два, а еще видел в магазине Шулятиковых глобус. Еще летом хотел купить, но уж слишком он дорогой. Десять рублей!
Не стал спрашивать, зачем школе, где нет уроков географии, модель земного шара. Есть в этом и свой плюс — нет географа, глобус никто не пропьет.
— Я завтра же сообщу в земство, чтобы оно вписало вашу фамилию в список благотворителей, потом ее в газете пропечатают, в «Земском вестнике по Новгородской губернии».
— Нет, только не это, — испугался я. — Не нужно никакого официоза, тем более — никаких газет. Считайте, что получили деньги от анонимного жертвователя.
— Почему? — удивился Петр Генрихович. — Обычно, земство даже за пять рублей благодарит. Людям приятно, бумага стерпит. А если сумма в сто рублей набегает, а то и больше, земство официальную благодарность выносит. Ее даже в формуляр вписывают, как награду. Вон, мне уже вписали. У меня в формуляре все награды — сербские медали, да благодарность земства. И вам она лишней не будет.
— Петр Генрихович, сам-то подумай, зачем Ивану Александровичу благодарность в газете? — пришла мне на помощь хозяйка. — Земцы, и все прочие, кто станет читать, что скажут?
— А что скажут? — недоумевал мой коллега. — Скажут — молодец, денег не жаль, на благое дело.
— Еще скажут — дескать, Чернавский-младший, сынок вице-губернатора, пыль всем в глаза пускает. У самого денег куры не клюют, с жиру бесится, а он какие-то тридцать рублей дает, словно подачку нищему.
Кажется, до Литтенбранта дошло.
— Понял, Иван Александрович, обнародовать ничего не стану, — кивнул он, потом усмехнулся: — Забыл ведь, что вы сын вице-губернатора. Я ведь, когда узнал, что у нас в следователях сынок самого вице-губернатора будет служить, думал — придет такой фря, нос кверху, вместо ладони людям два пальчика подает. Решил с вами познакомиться, посмотреть, а вы, как оказались, вполне нормальный человек, где-то даже и неплохой.
Конечно неплохой. Кто бы тебя, джентльмен из сельской глубинки, с такой женщиной, как Наталья познакомил? Ведь — ей-ей, если бы я не влюбился в почти копию моей тамошней Ленки, сам бы женился, не посмотрев ни на возраст, ни на прочее.
— Все, господа, семь часов, убегаю, — сообщил я.
— Иван Александрович, огромный привет Леночке и госпоже Десятовой, и чтобы не позже десяти часов вернулся, иначе дверь запру, — пригрозила хозяйка.
Ничего себе, заявочки. У меня что, комендантский час? Или Наталья Литтенбранта предупреждает?
Мы с Леночкой договорились считать друг друга женихом и невестой. Подумаешь, официального «прошения» руки и сердца у родителей еще не было, но нам хотелось как-то определить свои статусы. Может, разрешат побыть наедине?
Официально мне дозволялось посещать дом будущей невесты в среду и воскресенье. Мол — пока не жених, незачем приходить каждый день,
Милейшая тетушка, заподозрив, что мы пытаемся уединиться не для того, чтобы почитать друг другу выдержки из моралистических романов или позаниматься латинским языком, уроки которого Лена все-таки начала мне давать, несмотря на протесты родителей, а целоваться, превращалась в мегеру. Анна Николаевна уже трижды нас заставала и, трижды выставляла меня из дома. Лена, на всякий случай, принималась плакать, а тетушка, для приличия сказав что-нибудь язвительное, чтобы племянница слышала, потом шептала мне в спину: «Иван Александрович, все понимаю, саму когда-то бонна шпыняла. Остудитесь, придете потом, послезавтра».
Потом, разумеется, я являлся, прихватив с собой фунтик-другой шоколадных конфет, тетушка делала вид, что ничего не было, потом все повторялось.
После приветствий, тетушка отправила горничную заваривать чай (сама далеко не ушла, осталась в дверях, присматривая за нами краешком глаза), а мы с Леночкой уселись рядышком, взялись за ручки.
— Ваня, со мной Таня Виноградова перестала разговаривать, — с грустью пожаловалась Леночка. — Мы с ней с пятого класса за одной партой сидели, а недавно она от меня пересела. Попыталась вызвать ее на объяснение — ни в какую.
— Наверное, ее папа на меня за что-то обиделся, поэтому Танечка тоже сердится, за компанию, — высказал я свое, якобы, предположение, хотя точно знал — за что. — А свое недовольство мной, она автоматически переносит и на тебя.
Странно, что Александр Иванович обсуждает свои проблемы внутри семьи. Неужели поведал чадам и домочадцам, что его почти что поймали за руку во время кражи? Но виноват в этом Чернавский? Теоретически, могло и так быть: Александр Иванович, продемонстрировав супруге и дочери золотой портсигар с драгоценными камушками, умыкнутый у Лентовского, сообщил — вот, Танюшка, здесь для тебя полугодовой пансион! А Татьяна радостно захлопав в ладоши, кинулась целовать любимого папу — дескать, молодец ты, приноси еще.
Теперь же титулярный советник заявил — мол, все бы хорошо, если бы Чернавский не отыскал портсигар, и пусть триста рублей остались при нас, доверие начальства я потерял.
Нет, определенно у меня началась профессиональная деформация. Думаю, все гораздо проще. Виноградов поахал, поскрипел зубами, сказал что-нибудь о «прыще из вице-губернаторской семьи», из-за которого его собираются перевести в судебные приставы, а дочка, чутко прислушивающаяся к настроению отца, отреагировала весьма своеобразно.
— Лена, а ты не думаешь, что Татьяна попросту ревнует тебя к Ивану Александровичу? — предположила вдруг Анна Николаевна.
— Татьяна ревнует? К Ване? — недоуменно вскинулась Леночка. — Танечка, моя лучшая подруга, как она может меня ревновать? А если и так, то почему она мне не сказала? Вот я, например, сразу ей рассказала, что влюблена…