вные родственники, рассказали бы мне правду.
Но зачем Агафье об этом знать? Еще, не дай бог, переживать начнет, а беременным это вредно.
— Тимошу… Тимофея, в тюрьму посадят? — осторожно поинтересовалась Агафья.
— Врать не стану — я бы его посадил, — ответил я честно. — Не надолго, недельки на две. Но еще лучше — выпорол бы, как Сидорову козу. Чтобы он следствие в заблуждение не вводил, и собой, как последний дурак не рисковал. У него жена беременная, а он в тюрьму собрался…
От возмущения я потерял дар речи. Муж на каторгу, жена с ребеночком вслед — красота!
— Вы о ребенке подумали? А свекровь твоя, которая мужа убила, да на сына свое преступление решила повесить?
— Повесить? — не поняла женщина.
— Сыну приписать то, чего он не совершал, — попытался объяснить я.
— Матушка здесь не при чем, — принялась защищать свою свекровь Агафья. — Мужики так решили — Фирс да Тимофей. Нельзя старухе на каторгу идти, помрет по дороге. А Тимофей молодой еще, сильный.
И дурак еще, хотел я добавить. Жене за убийство мужа дадут гораздо меньше, нежели сыну за убийство отца. А Тимофей еще сам себе копал яму, говоря о желании отделиться. Убийство из корыстных побуждений! Лет пятнадцать, не меньше!
Впрочем, так это или нет, не столь и важно, а мне надо «дожимать» свидетеля.
— Агафья Алексеевна, что вы можете рассказать о ссоре? Вы видели, как ваша свекровь ударила вашего свекра?
— Не видела, — покачала головой Агафья. — Ругались они сильно, потом батя матушку ударил, она упала. Он в сени выскочил, она вскочила, да следом побежала. А из сеней опять крики, брань, а потом тишина. Мы в сени выскочили, а там матушка с пестом в руках, а батюшка уже внизу. Потрогали, а он мертвый.
— А вы, или ваш муж пытались вмещаться, разнять?
— Когда старшие ссорятся, негоже молодым вмешиваться.
Странно, разумеется, если сын попросту стоит и смотрит, как отец бьет мать, но правдоподобно.
— Он, значит, мертвый, а вы решили, что начальству скажете, что сам убился? Да еще и по пьянке?
— Про то, что по пьянке, мы волостному старшине не говорили. Сказали только, что поскользнулся и упал. Если, все сойдет, так и слава богу. Матушка по святым местам пойдет, грех отмаливать. А потом в скит уйдет, на покаяние вечное. А дознаются власти, придется Тимофею вину матери на себя взять. Я с малышом — если бог ребеночка даст, вслед за Тимошей пойду, а матушка опять-таки в скит. Не руки же на себя накладывать? А за землей, да за домом Фирс присмотрит. Как вернемся с каторги — не вечно же мы там будем? он все Тимоше возвернет.
Ну да, не вечно. Но с каторги-то еще вернуться нужно. А вот вернет ли брат землю — большой вопрос? Хотя, староверы, вроде бы, не обманывают.
Эх, урядник Микешин, ну кто же тебя просил сочинять? Понятно, что очень правдоподобно — упал пьяный да шею сломал. Но ты сам себя перемудрил.
— И нос вы ему из теста слепили, чтобы соседи да родственники не догадались? Или все-таки догадались?
— Правду только Фирс знал, ему матушка сама рассказала. А кто еще знал, догадался, нет ли — не ведаю. Ни золовки мои ничего не спрашивали, ни соседи, которые на похороны пришли. Если и догадались, то смолчали. Нос-то я батюшке хороший слепила, клейстером приклеила, мукой присыпала. Я, когда маленькая были, из глины любила лепить. А из теста — так даже и лучше. Если пристально не смотреть — ничего не заметно. Да и борода у него густая, я ее со щек на нос припустила.
Так, с этим все более-менее ясно. А теперь главное.
— А из-за чего ругались свекор со свекровью? — спросил я.
Агафья понурилась, поглядывая на меня исподлобья. Чувствуется, что стесняется объяснить причину. А ведь хочет все рассказать. Пришлось задать наводящий вопрос:
— Знаем мы, что Паисий себе кралю нашел. Верно, из-за того и ссорились? Заревновала свекровь мужа? Или из-за чего-то другого? Ну, Агафьюшка, не тяни мочало… Говори уж. Чем быстрее расскажешь, быстрее допрос закончу. И ты поскорее своего мужа увидишь.
Крестьянка совсем не по-крестьянски закусила губу, потом решилась:
— Уйти он хотел.
Глава четырнадцатаяУбийство не из ревности
Агафья собрала для свекрови и мужа корзину, куда запихала разные горшочки, сверточки и не успокоилась, пока сама не отнесла все это дело в дом волостного старшины. Встречаться с «арестантами» я женщине пока не разрешил, но против передачки возражать не стал. Тузов — мужик не бедный, но заключенные, появившиеся в его чулане — это не только бремя ответственности, но и лишних расходов. Просто держать нельзя — кормить нужно.
Вообще, свалившаяся в деревню команда полицейских и следователя — тоже расходы для деревни. Я спросил у Абрютина — не стоит ли выписать мужикам из Пачи какую-нибудь премию или денежную компенсацию за наш постой, но тот только рукой махнул.
— Как ссыльных пришлют, я их в Пачу отправлю, вот мужикам и компенсация.
— В смысле, компенсация? — не понял я. — А разве это не лишняя морока для мужиков? И расходы еще?
— Морока морокой, но каждому ссыльному от казны на день восемь копеек положены, — усмехнулся Абрютин. — А хозяину, который ссыльных на квартиру берет, волостное правление по два рубля в месяц выплачивает. Кстати, из моей канцелярии в волости деньги на ссыльных и идут — и квартирные, и на содержание. Правда, — стер с лица улыбку исправник, — доходили до меня слухи, что правление не два рубля выплачивает, а полтора, полтину себе зажимает, но все равно — даже и полтора рубля в месяц хорошая прибыль. А за стол ссыльному тоже нужно платить, пусть и немного.
— А сколько платит? — полюбопытствовал я.
— Копейки три, может четыре на день, — ответил исправник. — Цены-то в деревне не те, что в городе. И все свое — с огорода, да с поля. Если только сахар, да чай, но это они особо оговаривают. Стирка еще, баня, так это вместе со всеми, не заметно даже. А места в доме хватит. Что стоит еще одну лавку поставить? Посчитайте, ссыльного очень выгодно держать — рубля три, а то и четыре в месяц прибыли. В волостях, когда ссыльных присылают, едва до драки не доходит — к кому на квартиру поставят? Если своего брата-мужика прислали — это, считай, лишняя пара рабочих рук. Мужики, даже если за политику сослали, без дела не сидят. Еще так бывает, что мастеровые умелые попадутся — сапожники, а то и кузнецы, так они у хозяина свою мастерскую откроют, и ссыльному денежка, и хозяину перепадает. Был у нас среди ссыльных доктор один, так хозяин его к больным по всей округе возил, а потом за его счет дом новый выстроил.
Что-то я в таком аспекте не думал о ситуации со ссыльными. Ишь, и здесь имеется свой маленький бизнес. Да, а эта маленькая мартышка, кухарка, то есть, говорила, что сможет подыскать мне квартиру в деревне, что обойдется вместе со столом рубля в четыре. Получается, Анька меня вровень со ссыльными поставила? Вот, засранка! Нет, не вровень. Чуть-чуть повыше. Она же меня вместе с поросенком хотела на постой определить. Значит — я вместе с поросенком бы в четыре рубля обошелся?
А Василий Яковлевич продолжил рассказ:
— Жаль, что мастеровые да иные умельцы редко в ссылку попадают, все больше студенты. А от них в деревне проку мало.
— А эти чем занимаются?
— Сначала пытаются умные идеи народу втолковать, потом принимаются книжки читать. Кто поумнее — учится сено косить, дрова колоть. В крайнем случае — на охоту ходить, рыбу ловить. В деревне, если без дела сидеть, можно с ума сойти. Но большая часть спиваться начинает.
— А много нынче ссыльных в уезде?
— Нынче, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить — немного, человека три. И все присланы под надзор родителей, так что мороки немного.
Интересная практика. За крамольные высказывания или еще что-то такое, не связанное с применением силы или оружия следовало наказание — выслать под надзор родителей! А ссылка, иной раз, способствовала тому, чтобы человек пересмотрел свои политические убеждения и занялся делом. Взять например, Александра Грина или Алексея Ремизова. Если бы не побывали в ссылке, так возможно, что и писать бы не стали. А талантливый студент медицинского факультета Петр Кащенко? Не посидел бы в ссылке, так и не стал бы светилом психиатрии.
Но разговоры разговорами, а пора продолжить работу. Может, есть смысл допросить пока Фирса Ларионова и прочих родственников? Но, пожалуй, подожду.Пусть мне приведут старуху. Будем раскольницу колоть…
— Дарья Осиповна, вы на медведя с рогатиной не ходили? — поинтересовался я у Ларионовой-старшей.
— На медведя? На какого медведя? — не поняла вопроса бабуля.
— На бурого, не на белого же, — пожал я плечами, вытаскивая из-под стола орудие преступления — пест для толчения зерна. Узнал у Агафьи, что в ступе они с матушкой толкли овес, который, перед этим, целую ночь должен простоять в печи.
Наверняка в двадцать первом веке я бы этот пест отправил на криминалистическую экспертизу, задал бы эксперту вопросы — являются ли следы, оставленные на плоской рабочей поверхности песта человеческой кровью и совпадает ли микрочастицы, оставшиеся на деревянной поверхности, с кровью убитого? Или вообще анализ ДНК бы пришлось делать. Без микробиологии — никуда. А тут все проще — пристало к песту что-то бурого цвета, похожего на запекшуюся кровь — значит, кровь и есть. И доктор наш не сомневается, что это кровь. И присяжные поверят, что так и есть.
— Ганька отдала? — хмыкнула старуха. — Вот, дура…
Так, лед тронулся. Не иначе, посидели ночку сын с матерью в одной камере, то есть, чулане, поговорили, да и решили, что пора правду рассказывать. Но не станем забегать вперед.
— Обманул я ее, — честно признался я. — Сказал, что свекровь сама мне велела пест отдать. А ваша невестка женщина послушная. Разве она могла бы матушку ослушаться?
Про то, что я упомянул именно пест, соврал. Но к чему мне так сильно подставлять беременную женщину? Кто знает, как дальше дело пойдет? Спохватится, опять упрется рогом.