— А что еще на столе лежало?
— Так, бутафория всякая. Бутылки с чаем — вроде бы, как с вином, яблоки из папье-маше. У нас особо-то не разгуляешься. Видели наши декорации?
Декорации я видел. Придумано очень оригинально — решетки, которые можно переносить с места на место, с помощью которых можно изобразить хоть диван, хоть трон, а хоть брачное ложе. А поставь ребром — будет тебе борт парохода или стена. Понадобиться — так и тюрьма.
— Реквизита мало, но все, что надо, на месте, — уверенно сказал импресарио. — Главное, чтобы зритель поверил, что артисты на сцене настоящие яблоки кушают и настоящий коньяк пьют.
— Кто-то мог на госпожу (чуть было не ляпнул — Гузееву) Эккерт злость затаить?
— Да кто бы на нее злость затаил? С Ниной Тениной, которая ее мамашу играет, очень дружна. И с остальными отношения хорошие. Машенька — вообще святой человек. Замужем, очень мужа любит, хотя и живут раздельно. И брат у нее — человек серьезный, за сестру горой. У них очень славно получается в паре играть. Он — Паратов, она — Лариса.
— Эккерт, который Паратова играл, ее брат? — удивился я. — А я думал, что это и есть муж.
— Да все так думают. Она по мужу-то Свистунова, но на сцене как Эккерт. Свистунова — не очень-то театральная фамилия. А Машенька — Мария Львовна, долго в провинции служила, в Ярославле. В тамошнем театре на первых ролях была. Там и замуж вышла. Детей не нажили, а из Ярославля она в Санкт-Петербург уехала. Кто-то из столичных режиссеров ее увидел, переманил. Муж отпускать не хотел, но она уговорила. Очень уж ей хотелось на столичную сцену. Уговорила. Супруг дал разрешение на раздельное проживание, оно у нее вместо паспорта. Ей главную роль обещали, но ничего не получилось. В театр-то взяли, четыре сезона в Александринском театре играла в массовых сценах, либо на вторых ролях — служанки там, горничные. Она даже дублершей у Савиной была — как раз на «Бесприданнице». А «Бесприданница» в Александринке неважно шла, оттого что Савина из Ларисы Огудаловой наивную дурочку сделала. Вот, если бы Машеньке эту роль дали, успех гарантирован. Но кто же даст малоизвестной актрисе главную роль? Спектакль сняли, но уж очень он хорош! Я и решил, что в провинции он «зайдет»! Николай Эккерт со мной с самого начала, уже десять лет. А у меня актрисы на роль Ларисы не было. Нина Николаевна, которая Огудалову-старшую играет, для роли Катерины в «Грозе» подойдет, а вот для девицы уже нет. А где взять молоденькую актрису, да еще и толковую? А Машенька выглядит изумительно, хотя ей уже тридцать три года. Попросил Николая — может, съездит сестрица с нами? Она подумала, да и согласилась. Ролей у нее пока нет, обещали на лето взять, на гастроли. Сыграет что-нибудь, у Савиной в дублершах побудет. Так что, зиму Машенька для кошелька потрудилась, а летом уже для души. Все-таки, Александринский театр. Ну, теперь уже ничего не сыграет…
— Скажите, а что у нее с мужем? Живут раздельно, это я понял. Но она мужа любит. Они встречаются или нет?
— Да я толком и не знаю, — пожал плечами Чижаков. — Пока у нас турне, так не до встреч. А что там в Петербурге — приезжает ли господин Свистунов к ней, или она к нему ездит, лучше брата спросить.
— А что вообще за человек ее муж?
— Ох, да я даже и не интересовался. Зачем оно мне? Только и знаю, что звать его Иннокентий, что был офицером, а как на актрисе женился, пришлось военную службу оставить, перейти на статскую.
— А известий она от супруга не получала?
— Тоже не знаю. Да и зачем вам ее муж? Ее муж при всем желании револьвер зарядить бы не смог. Он в Ярославле живет.
Я и сам не знал, зачем мне нужен муж Машеньки Свистуновой, она же Мария Эккерт. Может и совсем ни к чему. Но что я знал твердо, так это то, что сейчас нужно отправиться в гостиницу «Москва» и провести обыск в номере, где жила покойная актриса. Вряд ли я там что-то отыщу, но обыск провести нужно.
[1] Именно так. Драма «Маскарад» М. Ю. Лермонтова. Евгений Арбенин, по навету, из ревности убивший свою жену.
Глава шестнадцатаяИщи, кому выгодно
Решив, что в гостиницу пойду вместе со Степаном Леонидовичем, вышел в приемную, где скучал пристав, выселенный мной из собственного кабинета. Хотел попросить, чтобы составил нам компанию, но вспомнил, что в «Москве» должен дежурить городовой. Его мне и хватит. А понятыми возьму кого-то из постояльцев.
— Антон Евлампиевич, Савушкин у актеров? — спросил я на всякий случай. — Мне полицейский чин для обыска нужен.
Старый служака, при появлении судебного следователя немедленно встал, хотя и не обязан был это делать. Я ему не начальник, да и он сам, если переводить чины в звания, является поручиком. Но как я не пытался бороться с этим — мол, невместно кавалеру святого Георгия вставать, бесполезно.
— Нет, Савушкина я отпустил, но там Фрол должен быть, — ответил пристав. — Ежели надо, так и я могу пойти. Сходить?
Надеюсь, наш новобрачный не слинял к очередной мамзеле? Но вслух при посторонних сомнения выражать не стал. Отмахнулся:
— Да нет, обойдусь Егорушкиным. Чего мне пристава по ерунде гонять? Да там и обыскивать-то почти нечего.
— Совершенно верно, — подтвердил Чижаков-Арбенин. — Комнатка у Маши маленькая, а всех вещей — только один сундук. Шкап еще имеется, но он гостиничный.
— Иван Александрович, можно вас на минуточку? Только, мне бы с вами, как говорят, тет-а-тет, — выразительно посмотрел на меня Ухтомский.
Повернувшись к импресарио, попросил:
— Степан Леонидович, вы меня во дворе не подождете?
Тот кивнул и вышел из участка, а я подошел к приставу.
— О чем спросить-то хотели?
— Коли на обыск идете, так стало быть, не несчастный случай, а убийство? — спросил Ухтомский.
Вот ведь, догадлив старый служака. Но чего тут не догадаться? Не первый год в полиции. Ежели убийство, да еще с неустановленным преступником, обыскивать место проживания жертвы обязательно нужно.
— На сто процентов не поручусь, но врать не стану, — туманно ответил я. — Похоже, что убийство.
— Вот этот вот? — кивнул Ухтомский на камеру, где и пребывал невольный убийца.
— Не думаю, — покачал я головой, прислушиваясь к звукам. Вроде никто не орет и не плачет. — Скорее всего — его попросту использовали.
— Я тоже так думаю, — согласился пристав. — Хлюпик он, такие не убивают.
Не стану спорить с Ухтомским, ему виднее. Все-таки, коллежский секретарь меня изрядно старше, да и реальных злодеев побольше меня повидал. А я так больше в кино, в сериалах. Здесь же, с кем сталкивался, то ни один из убивцев не походил на классического преступника с выпученными глазами маньяка и дергающейся щекой.
Выйдя во двор, спросил у Чижакова:
— Степан Леонидович, вы про патроны своим товарищам рассказали?
— Пока нет, — ответил тот. — Решил, что вначале своими соображениями с полицией поделюсь, или со следователем, а они сами решат — рассказывать или нет.
— Это правильно, — одобрил я. — Иначе труппа бы передралась, решая, кто убийца. Глядишь, к утру отыскали бы еще пару трупов.
Чижаков пытливо посмотрел на меня, решая — это шутка или нет, но понял, что я все-таки шучу. Но юмор у меня черный, сам понимаю.
Мы вышли на Воскресенский проспект, намереваясь повернуть в сторону гостиницы.
— Иван Александрович, а где у вас можно испить кофе? — спросил вдруг Чижаков. Словно оправдываясь передо мной, пояснил: — Всю ночь не спал, опасаюсь, что попросту засну в самый неподходящий момент.
— Вам только кофе или позавтракать? — поинтересовался я. Если кофе, через пару шагов кофейня, а перекусить, да испить хорошего кофейку — чуть подальше, в тот самый трактир для извозчиков, где мы с Нюшкой как-то похулиганили. Не дело чиновникам посещать простонародные точки общепита, но надо быть поближе к народу. В последнее время в трактире для извозчиков на меня уже не косились. Уважают. Там даже отремонтировали эту штуку на ножках, на которую засыпали песок для варки турецкого кофе.
— Лучше бы позавтракать.
Ясно, понимаю. Вчера, скорее всего, артистам не до ужина было, а нынче, вместо завтрака, Чижакова на допрос вывели.
Длинные столы и лавки были заняты усталыми работниками гужевого транспорта, но нам быстро организовали свободный столик, вытащив его откуда-то из-за плиты. Мы уселись, я даже покивал тем мужикам, лица которых оказались знакомыми. Как знать — может, они тогда и вступились за меня, отоварив зарвавшихся гуртовщиков? А нет, так тоже ничего страшного.
Здесь жарко, но народ сидит прямо в верхней одежде. Привычные, наверное. А я вот так не могу. Сняв шинель, пристроил ее на вешалку.
Я-то собирался лишь кофе попить, но слушая, как Чижаков делает заказ из пяти блюд, не удержался, затребовал себе к кофе еще и яичницу. А как удержаться, если Степан Леонидович с утра пораньше (хотя, уже одиннадцать) решил позавтракать порцией блинов с семгой, порцией жареного судака, гороховым супом с копченостями, а еще отбивными и штруделем? Еще велел принести себе крепкого чая, да побольше. Ну и как же ему обойтись без графинчика? Он бы и мне предложил, но понимает, что одно дело позавтракать за одним столом с подозреваемым, совсем иное — пить с ним водку.
Нюшка, зараза такая, упорно талдычит, что много яичницы есть вредно и кормит меня по утрам исключительно кашами. Но каши вкусные варит, плохого слова о них не скажу. И обеды-ужины у девчонки прекрасно получаются. Заливное из судака пока до Натальиного уровня не дотягивает, но холодец юная кухарка готовит замечательно.
Одно только плохо. Чувствуется, что в последнее время Нюшка чересчур усердствует в накрахмаливании моих воротничков, они уже жать стали. Надо будет составить разговор, чтобы не увлекалась крахмалом. И штаны стирает с чем-то странным. Вон, в поясе уже тесноваты, хоть пуговицы перешивай. Не иначе, садятся, хотя сукно высокого качества. Видимо, придется опять тратиться на одежду, закупить с полдюжины воротничков и пару рубашек. Эх, Нюшка, сплошные убытки от нее. Лучше бы она мне яичницу жарила почаще, а не раз в неделю.